Неточные совпадения
— Граждане, товарищи, хорошие люди! Мы требуем справедливости к нам — мы должны быть справедливы друг ко другу, пусть все знают, что мы понимаем высокую цену того, что нам нужно, и что справедливость для нас не пустое слово, как для наших хозяев. Вот человек, который оклеветал женщину, оскорбил товарища, разрушил одну семью и внес
горе в другую, заставив свою жену
страдать от ревности и стыда. Мы должны отнестись к нему строго. Что вы предлагаете?
Аполлинария. Так уж было бы
от кого.
От такого мужа и
страдать есть счастье; а с немилым вся жизнь есть непрерывное страдание. Зато когда видишь, как все женщины завидуют тебе, как зеленеют
от злости — вот и торжествуешь, вот все страдания и все
горе забыто.
Мы видим, что они в самом деле живут, радуются и
страдают, понимаем и причины их веселья и
горя, — и поэтому их жизнь, их чувства производят на нас гораздо сильнейшее впечатление, нежели жалобы выдуманных лиц, плачущих так себе,
от нечего делать.
Генерал с поврежденной рукою
Также здесь налицо; до сих пор
От него еще дышит войною,
Пахнет дымом Федюхиных
гор.
В нем героя война отличила,
Но игрок навсегда
пострадал:
Пуля пальцы ему откусила…
Праздно бродит седой генерал!
Легко переносить
горе, когда оно не
от людей, а
от болезней, пожаров, наводнений, землетрясений. Но особенно больно бывает человеку, когда он
страдает от людей,
от братьев. Он знает, что людям надо бы любить его, а вот они вместо этого его мучают. «Люди, все люди ведь то же, что я, — думает такой человек. — Зачем же они мучают меня?»
От этого-то и бывает легче переносить
горе от болезней, пожаров, засух, чем
от недоброты людей.
Любовь очень часто в представлении таких людей, признающих жизнь в животной личности, то самое чувство, вследствие которого для блага своего ребенка мать отнимает, посредством найма кормилицы, у другого ребенка молоко его матери; то чувство, по которому отец отнимает последний кусок у голодающих людей, чтобы обеспечить своих детей; это то чувство, по которому любящий женщину
страдает от этой любви и заставляет ее
страдать, соблазняя ее, или из ревности губит себя и ее; это то чувство, по которому люди одного, любимого ими товарищества наносят вред чуждым или враждебным его товариществу людям; это то чувство, по которому человек мучит сам себя над «любимым» занятием и этим же занятием причиняет
горе и страдания окружающим его людям; это то чувство, по которому люди не могут стерпеть оскорбления любимому отечеству и устилают поля убитыми и ранеными, своими и чужими.
Любовь очень часто в представлении людей, признающих жизнь в животной личности, — то самое чувство, вследствие которого для блага своего ребенка одна мать отнимает у другого голодного ребенка молоко его матери и
страдает от беспокойства за успех кормления; то чувство, по которому отец, мучая себя, отнимает последний кусок хлеба у голодающих людей, чтобы обеспечить своих детей; это то чувство, по которому любящий женщину
страдает от этой любви и заставляет ее
страдать, соблазняя ее, или из ревности губит себя и ее; то чувство, по которому бывает даже, что человек из любви насильничает женщину; это то чувство, по которому люди одного товарищества наносят вред другим, чтобы отстоять своих; это то чувство, по которому человек мучает сам себя над любимым занятием и этим же занятием причиняет
горе и страдания окружающим его людям; это то чувство, по которому люди не могут стерпеть оскорбления любимому отечеству и устилают поля убитыми и ранеными, своими и чужими.
Вот мы
страдаем, волнуемся по пустякам,
сгораем на медленном огне и снова оживаем
от малейшей неприятности,
от маленькой невзгоды или радости.
— Молю Бога, чтоб она избавилась
от злого навождения. Сказала бы больше, да боюсь, не пришли бы мои слова к привычке чесать язык насчет ближних. Я так люблю, так предана этому семейству, оно же так много
пострадало в жизни своей. Считаю за смертный грех прибавить к его
горю новое.
Другие женщины, — говорила ей покойная совесть, — в ее положении наверное бы не устояли и закружились вихрем, а она едва не
сгорела со стыда,
страдала и теперь бежит
от опасности, которой, быть может, и нет!
Так Зинка начала
страдать, и пряталась
от всех, и покрывала платком косу, боясь, чтобы нравственные соседи не вымазали ночью дегтем ворот у ее матери. Ее почти никто не видал, но если кто видел, тот замечал, что она «ужасно красива», и почитал себя вправе мануть ее на грех. И в самом деле, как ни глодало ее
горе, она все хорошела и, наконец, попала на глаза пожилому сапожнику, который так ею пленился, что прямо спросил ее...