Неточные совпадения
[Текст начинается с новой
страницы, начало фразы в
рукописи отсутствует.] — …хлебом в местах, где голод; я эту часть получше знаю чиновников: рассмотрю самолично, что кому нужно.
— А мне кажется, что это дело обделать можно миролюбно. Все зависит от посредника. Письмен… [В
рукописи отсутствуют две
страницы. В первом издании второго тома «Мертвых душ» (1855) примечание: «Здесь пропуск, в котором, вероятно, содержался рассказ о том, как Чичиков отправился к помещику Леницыну».]
— Позвольте, почтеннейший, вновь обратить вас к предмету прекращенного разговора. Я спрашивал вас о том, как быть, как поступить, как лучше приняться… [Далее в
рукописи отсутствуют две
страницы. В первом издании второго тома «Мертвых душ» (1855) примечание: «Здесь в разговоре Костанжогло с Чичиковым пропуск. Должно полагать, что Костанжогло предложил Чичикову приобрести покупкою именье соседа его, помещика Хлобуева».]
И висела над столом. Опущенные глаза, ноги, руки. На столе еще лежит скомканный розовый талон т о й. Я быстро развернул эту свою
рукопись — «МЫ» — ее
страницами прикрыл талон (быть может, больше от самого себя, чем от О).
Я раскрыл свою
рукопись, чтобы занести на эти
страницы несколько, как мне кажется, полезных (для вас, читатели) мыслей о великом Дне Единогласия — этот день уже близок.
Чулки — брошены у меня на столе, на раскрытой (193‑й)
странице моих записей. Второпях я задел за
рукопись,
страницы рассыпались, и никак не сложить по порядку, а главное — если и сложить, все равно не будет настоящего порядка, все равно — останутся какие-то пороги, ямы, иксы.
Откатив широкие рукава пальто, прежде всего он взялся за
рукопись Эртуса, еще раз перечитал первую
страницу, оскалил зубы и рванул ее руками.
В один месяц готовы две повести. Далекая от мысли отдать их когда-либо на суд публике, я запираю обе
рукописи подальше в моем письменном столе под грудой лекций, ролей и бумаг. Запираю надолго, может быть, на всю жизнь. Но не вылить моей души в этих строках, на этих длинных
страницах, я не могла. К этому вынуждала меня какая-то высшая странная сила..
Бюстики и карточки великих писателей, куча черновых
рукописей, том Белинского с загнутой
страницей, затылочная кость вместо пепельницы, газетный лист, сложенный небрежно, но так, чтобы видно было место, очерченное синим карандашом, с крупной надписью на полях: «Подло!» Тут же с десяток свежеочиненных карандашей и ручек с новыми перьями, очевидно положенных для того, чтобы внешние причины и случайности, вроде порчи пера, не могли прерывать ни на секунду свободного, творческого полета…