Неточные совпадения
Злодей! вяжите руки мне,
Ведите в
суд меня!»
Чтоб хуже не случилося,
Отец связал сердечного,
Приставил караул.
— Петр Петрович! — закричала она, — защитите хоть вы! Внушите этой глупой твари, что не смеет она так обращаться с благородной дамой в несчастии, что на это есть
суд… я к самому генерал-губернатору… Она ответит… Помня хлеб-соль моего
отца, защитите сирот.
Шестнадцатилетний Михей, не зная, что делать с своей латынью, стал в доме родителей забывать ее, но зато, в ожидании чести присутствовать в земском или уездном
суде, присутствовал пока на всех пирушках
отца, и в этой-то школе, среди откровенных бесед, до тонкости развился ум молодого человека.
Но все это ни к чему не повело. Из Михея не выработался делец и крючкотворец, хотя все старания
отца и клонились к этому и, конечно, увенчались бы успехом, если б судьба не разрушила замыслов старика. Михей действительно усвоил себе всю теорию отцовских бесед, оставалось только применить ее к делу, но за смертью
отца он не успел поступить в
суд и был увезен в Петербург каким-то благодетелем, который нашел ему место писца в одном департаменте, да потом и забыл о нем.
Тебя я сонну застаю,
Когда свершают
суд свирепый,
Когда читают приговор,
Когда готов
отцу топор…
— На поруках у
отца живет пока, до
суда.
Так ли, так ли груб и бездушен подсудимый, что мог еще думать в тот момент о любви и о вилянии пред
судом, если бы действительно на нем была кровь
отца?
Старца Зосиму, как уже и всем известно было сие, не любил
отец Ферапонт чрезвычайно; и вот и к нему, в его келейку, донеслась вдруг весть о том, что «суд-то Божий, значит, не тот, что у человеков, и что естество даже предупредил».
«Знать, суд-то Божий не то, что человеческий!» — заслышал вдруг
отец Паисий.
— Они стоят на любопытнейшей точке, — продолжал
отец библиотекарь, — по-видимому, совершенно отвергают в вопросе о церковно-общественном
суде разделение церкви от государства.
— Это он
отца,
отца! Что же с прочими? Господа, представьте себе: есть здесь бедный, но почтенный человек, отставной капитан, был в несчастье, отставлен от службы, но не гласно, не по
суду, сохранив всю свою честь, многочисленным семейством обременен. А три недели тому наш Дмитрий Федорович в трактире схватил его за бороду, вытащил за эту самую бороду на улицу и на улице всенародно избил, и все за то, что тот состоит негласным поверенным по одному моему делишку.
— Клянусь Богом и Страшным
судом его, в крови
отца моего не виновен! Катя, прощаю тебе! Братья, други, пощадите другую!
«Дело, дескать, такое простое, семейное и обыкновенное,
отец посек дочку, и вот, к стыду наших дней, дошло до
суда!» Убежденные присяжные удаляются и выносят оправдательный приговор.
Отец-то мой, покойник (царство ему небесное!), человек был справедливый, горячий был тоже человек, не вытерпел, — да и кому охота свое доброе терять? — и в
суд просьбу подал.
Напротив же сего генерал-аншеф Кирила Петров сын Троекуров 3-го генваря сего года взошел в сей
суд с прошением, что хотя помянутый гвардии поручик Андрей Дубровский и представил при учиненном следствии к делу сему выданную покойным его
отцом Гаврилом Дубровским титулярному советнику Соболеву доверенность на запроданное ему имение, но по оной не только подлинной купчей, но даже и на совершение когда-либо оной никаких ясных доказательств по силе генерального регламента 19 главы и указа 1752 года ноября 29 дня не представил.
Как из дела сего видно, что генерал-аншеф Кирила Петров сын Троекуров на означенное спорное имение, находящееся ныне во владении у гвардии поручика Андрея Гаврилова сына Дубровского, состоящее в сельце Кистеневке, по нынешней… ревизии всего мужеска пола ** душ, с землею, и угодьями, представил подлинную купчую на продажу оного покойному
отцу его, провинциальному секретарю, который потом был коллежским асессором, в 17… году из дворян канцеляристом Фадеем Спицыным, и что сверх сего сей покупщик, Троекуров, как из учиненной на той купчей надписи видно, был в том же году ** земским
судом введен во владение, которое имение уже и за него отказано, и хотя напротив сего со стороны гвардии поручика Андрея Дубровского и представлена доверенность, данная тем умершим покупщиком Троекуровым титулярному советнику Соболеву для совершения купчей на имя
отца его, Дубровского, но по таковым сделкам не только утверждать крепостные недвижимые имения, но даже и временно владеть по указу…. воспрещено, к тому ж и самая доверенность смертию дателя оной совершенно уничтожается.
Владимир потупил голову, люди его окружили несчастного своего господина. «
Отец ты наш, — кричали они, целуя ему руки, — не хотим другого барина, кроме тебя, прикажи, осударь, с
судом мы управимся. Умрем, а не выдадим». Владимир смотрел на них, и странные чувства волновали его. «Стойте смирно, — сказал он им, — а я с приказным переговорю». — «Переговори, батюшка, — закричали ему из толпы, — да усовести окаянных».
Из коего дела видно: означенный генерал-аншеф Троекуров прошлого 18… года июня 9 дня взошел в сей
суд с прошением в том, что покойный его
отец, коллежский асессор и кавалер Петр Ефимов сын Троекуров в 17… году августа 14 дня, служивший в то время в ** наместническом правлении провинциальным секретарем, купил из дворян у канцеляриста Фадея Егорова сына Спицына имение, состоящее ** округи в помянутом сельце Кистеневке (которое селение тогда по ** ревизии называлось Кистеневскими выселками), всего значащихся по 4-й ревизии мужеска пола ** душ со всем их крестьянским имуществом, усадьбою, с пашенною и непашенною землею, лесами, сенными покосы, рыбными ловли по речке, называемой Кистеневке, и со всеми принадлежащими к оному имению угодьями и господским деревянным домом, и словом все без остатка, что ему после
отца его, из дворян урядника Егора Терентьева сына Спицына по наследству досталось и во владении его было, не оставляя из людей ни единыя души, а из земли ни единого четверика, ценою за 2500 р., на что и купчая в тот же день в ** палате
суда и расправы совершена, и
отец его тогда же августа в 26-й день ** земским
судом введен был во владение и учинен за него отказ.
По учинении ж ** земским
судом по сему прошению исследований открылось: что помянутый нынешний владелец спорного имения гвардии поручик Дубровский дал на месте дворянскому заседателю объяснение, что владеемое им ныне имение, состоящее в означенном сельце Кистеневке, ** душ с землею и угодьями, досталось ему по наследству после смерти
отца его, артиллерии подпоручика Гаврила Евграфова сына Дубровского, а ему дошедшее по покупке от
отца сего просителя, прежде бывшего провинциального секретаря, а потом коллежского асессора Троекурова, по доверенности, данной от него в 17… году августа 30 дня, засвидетельствованной в ** уездном
суде, титулярному советнику Григорью Васильеву сыну Соболеву, по которой должна быть от него на имение сие
отцу его купчая, потому что во оной именно сказано, что он, Троекуров, все доставшееся ему по купчей от канцеляриста Спицына имение, ** душ с землею, продал
отцу его, Дубровского, и следующие по договору деньги, 3200 рублей, все сполна с
отца его без возврата получил и просил оного доверенного Соболева выдать
отцу его указную крепость.
Они вместе кутили с ним при Екатерине, при Павле оба были под военным
судом: Бахметев за то, что стрелялся с кем-то, а мой
отец — за то, что был секундантом; потом один уехал в чужие края — туристом, а другой в Уфу — губернатором.
Приход был настолько бедный, что
отец не в состоянии был содержать сына в семинарии; поэтому Петр, еще мальчиком, прямо из уездного училища определился в уездный
суд писцом.
Отец, близок Страшный
суд!
«Чиновники» того самого
суда, где служил
отец, несомненно, брали направо и налево, и притом не только благодарности, но и заведомые «хабары».
Повторяю: я и теперь не знаю, стояла ли подпись
отца на приговоре военно —
судной комиссии, или это был полевой
суд из одних военных. Никто не говорил об этом и никто не считал это важным. «Закон был ясен»…
Отец в новом мундире и с Владимиром в петлице уходит из дому в
суд.
Вообще ближайшее знакомство с «уездным
судом» дало мне еще раз в усложненном виде то самое ощущение изнанки явлений, какое я испытал в раннем детстве при виде сломанного крыльца. В Житомире
отец ежедневно уезжал «на службу», и эта «служба» представлялась нам всем чем-то важным, несколько таинственным, отчасти роковым (это было «царство закона») и возвышенным.
Мать была очень испугана, застав все эти подарки. Когда
отец пришел из
суда, то в нашей квартирке разразилась одна из самых бурных вспышек, какие я только запомню. Он ругал вдову, швырял материи на пол, обвинял мать и успокоился лишь тогда, когда перед подъездом появилась тележка, на которую навалили все подарки и отослали обратно.
Были каникулы. Гимназия еще стояла пустая, гимназисты не начинали съезжаться. У
отца знакомых было немного, и потому наши знакомства на первое время ограничивались соседями — чиновниками помещавшегося тут же во дворе уездного
суда…
Пожалев нас, она стала ругать мачеху Саши — толстую тетку Надежду, дочь трактирщика; потом вообще всех мачех, вотчимов и, кстати, рассказала историю о том, как мудрый пустынник Иона, будучи отроком, судился со своей мачехой божьим
судом;
отца его, угличанина, рыбака на Белоозере, —
Каких ужасов нагляделся и чего только он не вынес, пока его судили, мытарили по тюрьмам и потом три года тащили через Сибирь; на пути его дочь, девушка, которая пошла добровольно за
отцом и матерью на каторгу, умерла от изнурения, а
судно, которое везло его и старуху в Корсаковск, около Мауки потерпело аварию.
Надо признаться, что ему везло-таки счастье, так что он, уж и не говоря об интересной болезни своей, от которой лечился в Швейцарии (ну можно ли лечиться от идиотизма, представьте себе это?!!), мог бы доказать собою верность русской пословицы: «Известному разряду людей — счастье!» Рассудите сами: оставшись еще грудным ребенком по смерти
отца, говорят, поручика, умершего под
судом за внезапное исчезновение в картишках всей ротной суммы, а может быть, и за пересыпанную с излишком дачу розог подчиненному (старое-то время помните, господа!), наш барон взят был из милости на воспитание одним из очень богатых русских помещиков.
Случился странный анекдот с одним из отпрысков миновавшего помещичьего нашего барства (de profundis!), из тех, впрочем, отпрысков, которых еще деды проигрались окончательно на рулетках,
отцы принуждены были служить в юнкерах и поручиках и, по обыкновению, умирали под
судом за какой-нибудь невинный прочет в казенной сумме, а дети которых, подобно герою нашего рассказа, или растут идиотами, или попадаются даже в уголовных делах, за что, впрочем, в видах назидания и исправления, оправдываются присяжными; или, наконец, кончают тем, что отпускают один из тех анекдотов, которые дивят публику и позорят и без того уже довольно зазорное время наше.
—
Отец мой ведь умер под
судом, — заметил князь снова, — хоть я и никогда не мог узнать, за что именно; он умер в госпитале.
— Как истинный друг
отца вашего, желаю предупредить, — сказал генерал, — я, вы видите сами, я пострадал, по трагической катастрофе; но без
суда! Без
суда! Нина Александровна — женщина редкая. Варвара Ардалионовна, дочь моя, — редкая дочь! По обстоятельствам содержим квартиры — падение неслыханное! Мне, которому оставалось быть генерал-губернатором!.. Но вам мы рады всегда. А между тем у меня в доме трагедия!
Она только с большим трудом перенесла известие, что брат Ипполит, которого и она и
отец с нетерпением ожидали к каникулам, арестован и попал под следствие по делу студентов, расправившихся собственным
судом с некоторым барином, оскорбившим одного из их товарищей.
Отец рассказывал подробно о своей поездке в Лукоянов, о сделках с уездным
судом, о подаче просьбы и обещаниях судьи решить дело непременно в нашу пользу; но Пантелей Григорьич усмехался и, положа обе руки на свою высокую трость, говорил, что верить судье не следует, что он будет мирволить тутошнему помещику и что без Правительствующего Сената не обойдется; что, когда придет время, он сочинит просьбу, и тогда понадобится ехать кому-нибудь в Москву и хлопотать там у секретаря и обер-секретаря, которых он знал еще протоколистами.
Отец не мог вдруг поверить, что лукояновский судья его обманет, и сам, улыбаясь, говорил: «Хорошо, Пантелей Григорьевич, посмотрим, как решится дело в уездном
суде».
Прибежал, запыхавшись, какой-то приказный из Верхнего земского
суда и сказал
отцу, чтоб он ехал присягать в собор.
Узнав о смерти моего дедушки, которого она называла вторым
отцом и благодетелем, Прасковья Ивановна писала к моему
отцу, что «нечего ему жить по пустякам в Уфе, служить в каком-то
суде из трехсот рублей жалованья, что гораздо будет выгоднее заняться своим собственным хозяйством, да и ей, старухе, помогать по ее хозяйству.
Сочинение это произвело, как и надо ожидать, страшное действие… Инспектор-учитель показал его директору; тот — жене; жена велела выгнать Павла из гимназии. Директор, очень добрый в сущности человек, поручил это исполнить зятю. Тот, собрав совет учителей и бледный, с дрожащими руками, прочел ареопагу [Ареопаг — высший уголовный
суд в древних Афинах, в котором заседали высшие сановники.] злокачественное сочинение; учителя, которые были помоложе, потупили головы, а
отец Никита произнес, хохоча себе под нос...
Ты — сын почтенного коллежского регистратора, с честью служившего заседателем в земском
суде и потом почившего от трудов в дому
отцов своих!
— Твой
отец, малый, самый лучший из всех судей, начиная от царя Соломона… Однако знаешь ли ты, что такое curriculum vitae [Краткое жизнеописание. (Ред.)]? He знаешь, конечно. Ну а формулярный список знаешь? Ну, вот видишь ли: curriculum vitae — это есть формулярный список человека, не служившего в уездном
суде… И если только старый сыч кое-что пронюхал и сможет доставить твоему
отцу мой список, то… ах, клянусь богородицей, не желал бы я попасть к судье в лапы…
— И от
отца вы не вправе были принимать таких заявлений, а обязаны были обратить его к
суду.
Отец игумен его послушались и благословили меня без
суда в пустой погреб опустить.
Как сейчас помню: у меня оставалось в руках только пятьсот рублей ассигнациями. Я вспомнил об
отце и поехал в Волхов на ярмарку затем, чтоб пустить мой капитал в оборот. Но, увы! долговременное нахождение под следствием и
судом уже подточило мое существование! Мой ум не выказывал изобретательности, а робкое сердце парализировало проворство рук. Деньги мои исчезли, а сам я приведен был моими партнерами в такое состояние, что целых полгода должен был пролежать в городской больнице…
— Так это ты, Максимушка, охаиваешь
суд мой, — сказал Иоанн, посматривая с недоброю улыбкой то на
отца, то на сына. — Ну, говори, Максимушка, почему
суд мой тебе не по сердцу?
Узнав, что красавица принимает всех чиновников, приезжающих к ее
отцу, Алексей Степаныч (станем звать его полным именем), как чиновник, служивший в Верхнем земском
суде, стал постоянно являться с поздравлениями по праздничным и табельным дням в приемной товарища наместника...
Она не встречала подобного человека: ее
отец был старик умный, нежный, страстный и бескорыстный, но в то же время слабый, подчиненный тогдашним формам приличия, носивший на себе печать уклончивого, искательного чиновника, который, начав с канцелярского писца, дослужился до звания товарища наместника; здесь же стоял перед ней старец необразованный, грубый по наружности, по слухам даже жестокий в гневе, но разумный, добрый, правдивый, непреклонный в своем светлом взгляде и честном
суде — человек, который не только поступал всегда прямо, но и говорил всегда правду.
— Мне нет больше причины скрывать свое имя. Меня зовут Биче Сениэль. Я пришла к Гезу условиться, где встретиться с ним относительно выкупа корабля «Бегущая по волнам». Это
судно принадлежит моему
отцу. Подробности я расскажу после.
Через неделю после похорон Сергея старик
отец был отдан под
суд за подлоги и растраты и вскоре умер в тюремной больнице от тифа.