Неточные совпадения
Капитан «Ансельма» был добрый человек, но
суровый моряк, взявший мальчика из некоего злорадства.
Казначеем был штабс-капитан Дорошенко — человек мрачный и
суровый, особенно к «фендрикам».
Вообще батарейный командир казался нынче вовсе не таким
суровым, как вчера; напротив, он имел вид доброго, гостеприимного хозяина и старшего товарища. Но несмотря на то все офицеры, от старого
капитана до спорщика Дяденки, по одному тому, как они говорили, учтиво глядя в глаза командиру, и как робко подходили друг за другом пить водку, придерживаясь стенки, показывали к нему большое уважение.
Оказалось, что с перепугу, что его ловят и преследуют на
суровом севере, он ударился удирать на чужбину через наш теплый юг, но здесь с ним тоже случилась маленькая неприятность, не совсем удобная в его почтенные годы: на сих днях я получил уведомление, что его какой-то армейский
капитан невзначай выпорол на улице, в Одессе, во время недавних сражений греков с жидами, и добродетельный Орест Маркович Ватажков столь удивился этой странной неожиданности, что, возвратясь выпоротый к себе в номер, благополучно скончался «естественною смертью», оставив на столе билет на пароход, с которым должен был уехать за границу вечером того самого дня, когда пехотный
капитан высек его на тротуаре, неподалеку от здания новой судебной палаты.
Но сколько различных оттенков я замечал в других: один хочет казаться спокойнее, другой
суровее, третий веселее, чем обыкновенно; по лицу же
капитана заметно, что он и не понимает, зачем казаться.
Подобно тому укладывает в свой походный ящик оборванный, небритый и
суровый артист-шарманщик своего пульчинеля, [Пульчинель (итал. pulcinella) — полишинель, паяц, клоун.] набуянившего, переколотившего всех, продавшего душу черту и, наконец, оканчивающего существование свое до нового представления в одном сундуке вместе с тем же чертом, с арапами, с Петрушкой, с мамзель Катериной и счастливым любовником ее, капитаном-исправником.
Пропустив мимо себя орудия, Иоле с радостным и легким чувством поскакал вперед. Впереди батареи ехал его брат Танасио. Лицо пожилого
капитана было, как всегда, озабочено и сурово. Брови нахмурены, губы сжаты. Впрочем, нынче эти брови показались Иоле более нахмуренными, нежели обыкновенно. Иоле видел ясно, что тревожные думы осаждают голову брата. Ему стало бесконечно жаль его. Захотелось приласкать этого закаленного,
сурового воина, который так мастерски умел владеть собою и своим настроением.
С пьяными слезами он жаловался товарищам, что его загубили, а когда товарищи покидали одичавшего, полубезумного от алкогольного яда человека, он ставил к притолоке денщика и, с последними попытками сохранить свое достоинство,
суровым голосом рассказывал ему, что он,
капитан, человек хороший, только не понятый.