Неточные совпадения
Нужно было нечеловеческих сил, чтобы все это
съесть, тем более что в их курене считалось меньше
людей, чем в других.
И они уселись в гостинице, все вместе, двадцать четыре
человека с командой, и пили, и кричали, и пели, и выпили и
съели все, что было на буфете и в кухне.
То-то вот и есть: честный и чувствительный
человек откровенничает, а деловой
человек слушает да ест, а потом и
съест.
— Должны следить, — сказал маленький
человек не только уверенно, а даже как будто требовательно. Он достал чайной ложкой остаток варенья со дна стакана,
съел его, вытер губы платком и с неожиданным ехидством, которое очень украсило его лицо сыча, спросил, дотронувшись пальцем до груди Самгина...
— Ничего, поскучай маленько, — разрешила Марина, поглаживая ее, точно кошку. — Дмитрия-то, наверно, совсем книги
съели? — спросила она, показав крупные белые зубы. — Очень помню, как ухаживал он за мной. Теперь — смешно, а тогда — досадно было: девица — горит, замуж хочет, а он ей все о каких-то неведомых
людях, тиверцах да угличах, да о влиянии Востока на западноевропейский эпос! Иногда хотелось стукнуть его по лбу, между глаз…
Кусочек сыру еще от той недели остался — собаке стыдно бросить — так нет,
человек и не думай
съесть!
— Хорошо, хорошо, это у вас там так, — говорила бабушка, замахав рукой, — а мы здесь прежде осмотрим, узнаем, что за
человек, пуд соли
съедим с ним, тогда и отдаем за него.
Она страшна
людям; большие животные бегут от нее; а ей самой страшен цыпленок: он, завидев стоножку, бежит к ней, начинает клевать и
съедает всю, оставляя одни ноги.
Я на родине ядовитых перцев, пряных кореньев, слонов, тигров, змей, в стране бритых и бородатых
людей, из которых одни не ведают шапок, другие носят кучу ткани на голове: одни вечно гомозятся за работой, c молотом, с ломом, с иглой, с резцом; другие едва дают себе труд
съесть горсть рису и переменить место в целый день; третьи, объявив вражду всякому порядку и труду, на легких проа отважно рыщут по морям и насильственно собирают дань с промышленных мореходцев.
— Ну, матушка, трудно нынче
людей разбирать, особенно по чужим-то разговорам. А мне Николай Иваныч тем поглянулся, что простой он
человек… Да. Не
съест нас…
Эта шельма Грушенька знаток в
человеках, она мне говорила однажды, что она когда-нибудь тебя
съест.
— Нет, никогда, никогда! Он гадок, это отвратительно! Я не увижусь, пусть меня
съедят, я брошусь из окна, я пойду собирать милостыню… но отдать руку гадкому, низкому
человеку — нет, лучше умереть.
— Иди, иди, дочурка! — ободряет ее матушка, — здесь все добрые
люди сидят, не
съедят! Федор Платоныч! дочка моя! Прошу любить да жаловать!
Наживались на этих подаяниях главным образом булочники и хлебопекарни. Только один старик Филиппов, спасший свое громадное дело тем, что
съел таракана за изюминку, был в этом случае честным
человеком.
— Нет, папа, отлично понимаю. Ну, скажи, пожалуйста, для чего нам много денег: ведь ты два обеда не
съешь, а я не надену два платья?.. Потом, много ли богатых
людей на свете, да и вопрос, счастливее ли они от своего богатства?
Трофимов. Я, Ермолай Алексеич, так понимаю: вы богатый
человек, будете скоро миллионером. Вот как в смысле обмена веществ нужен хищный зверь, который
съедает все, что попадается ему на пути, так и ты нужен.
Старче всё тихонько богу плачется,
Просит у Бога
людям помощи,
У Преславной Богородицы радости,
А Иван-от Воин стоит около,
Меч его давно в пыль рассыпался,
Кованы доспехи
съела ржавчина,
Добрая одежа поистлела вся,
Зиму и лето гол стоит Иван,
Зной его сушит — не высушит,
Гнус ему кровь точит — не выточит,
Волки, медведи — не трогают,
Вьюги да морозы — не для него,
Сам-от он не в силе с места двинуться,
Ни руки поднять и ни слова сказать,
Это, вишь, ему в наказанье дано...
Великий писатель принужден был его наконец высечь для удовлетворения оскорбленного нравственного чувства своего читателя, но, увидев, что великий
человек только встряхнулся и для подкрепления сил после истязания
съел слоеный пирожок, развел в удивлении руки и так оставил своих читателей.
— Это напоминает старый анекдот из римского права: когда яблоко становится собственностью
человека: когда он его сорвал, когда
съел или еще позже?
— Плохая пища, фермер. У меня нет дома. Я вдова, я работаю
людям из хлеба. Мне некуда идти с моим дитятей, я кормлю его тем, чего не
съедят хозяйские дети.
— А например, исправник двести раков
съел и говорит: «не могу завтра на вскрытие ехать»; фельдшер в больнице бабу уморил ни за што ни про што; двух рекрут на наш счет вернули; с эскадронным командиром разбранился; в Хилкове бешеный волк
человек пятнадцать на лугу искусал, а тут немец Абрамзон с женою мимо моих окон проехал, — беда да и только.
На целый губернский город выищется не более двух — трех сносно честных
людей, за которых, вероятно, бог и терпит сей град на земле, но которых, тем не менее, все-таки со временем
съедят и выживут.
— Я не знаю, как у других едят и чье едят мужики — свое или наше, — возразил Павел, — но знаю только, что все эти
люди работают на пользу вашу и мою, а потому вот в чем дело: вы были так милостивы ко мне, что подарили мне пятьсот рублей; я желаю, чтобы двести пятьдесят рублей были употреблены на улучшение пищи в нынешнем году, а остальные двести пятьдесят — в следующем, а потом уж я из своих трудов буду высылать каждый год по двести пятидесяти рублей, — иначе я с ума сойду от мысли, что
человек, работавший на меня — как лошадь, — целый день, не имеет возможности
съесть куска говядины, и потому прошу вас завтрашний же день велеть купить говядины для всех.
— Да что вам дался этот генерал Блинов? — закончил Прозоров уже пьяным языком. — Блинов… хе-хе!.. это великий
человек на малые дела… Да!.. Это… Да ну, черт с ним совсем! А все-таки какое странное совпадение обстоятельств: и женщина в голубых одеждах приходила утру глубоку… Да!.. Чер-рт побери… Знает кошка, чье мясо
съела. А мне плевать.
В Берлине можно купить одеяло, но не такое, чтоб им покрывать постель днем; можно купить резиновый мячик, но лишь для детей небогатых родителей; наконец, в Берлине можно купить колбасу, но не такую, чтоб потчевать ею
людей, которым желаешь добра, а такую, чтоб
съесть ее от нужды одному, при запертых дверях,
съесть, и когда желудочные боли утихнут, то позабыть.
Выпьет
человек квасу с солью или, напротив,
съест фунта два моченой груши — "пройдет"живот; поставит к затылку горчишник — "пройдет"голова; накаплет на синюю сахарную бумагу сала и приложит к груди, или обвернет на ночь шею заношенным шерстяным чулком — пройдет кашель;"кинет"кровь — перестанет кровь"проситься".
И вот он бежит в русский ресторан,
съест bitok au smetane — и прав на целый день. И все думает: ворочусь, буду на Петровской площади анекдоты из жизни Гамбетты рассказывать! И точно: воротился, рассказывает. Все удивляются, говорят: совсем современным
человеком наш Иван Семеныч приехал!
— Подлинно, матери мои,
человека не узнаешь, пока пуд соли не
съешь, — говорила она, — то ли уж мне на первых порах не нравился мой постоялец, а вышел прескупой-скупой мужчина.
То она подходила к фортепьянам и играла на них, морщась от напряжения, единственный вальс, который знала, то брала книгу романа и, прочтя несколько строк из средины, бросала его, то, чтоб не будить
людей, сама подходила к буфету, доставала оттуда огурец и холодную телятину и
съедала ее, стоя у окошка буфета, то снова, усталая, тоскующая, без цели шлялась из комнаты в комнату.
— Эх! Не тот, не тот ныне народ пошел. Жидковаты стали
люди, не емкие. Посудите сами: на блинах у Петросеева Оганчиков-купец держал пари с бакалейщиком Трясиловым — кто больше
съест блинов. И что же вы думаете? На тридцать втором блине, не сходя с места, богу душу отдал! Да-с, измельчали
люди. А в мое молодое время, давно уже этому, купец Коровин с Балчуга свободно по пятидесяти блинов
съедал в присест, а запивал непременно лимонной настойкой с рижским бальзамом.
Особенно интересен он был за обедом или ужином, полный блестящего остроумия в рассказах о своих путешествиях. Это был
человек, любивший вкусно поесть и выпить хорошего вина. Пил не особенно много, смаковал и
съедал огромное количество всякой снеди. Он иногда обедал у меня, всегда предупреждая...
Таков неумолимый закон судеб! Как часто
человек, в пылу непредусмотрительной гордыни, сулит содрать шкуру со всего живущего — и вдруг — открывается трап, и он сам проваливается в преисподнюю… Из ликующего делается стенящим, — а те, которые вчера ожидали содрания кожи, внезапно расправляют крылья и начинают дразниться: что, взял? гриб
съел! Ах, господа, господа! а что, ежели…
— Ну да, мы; именно мы,"средние"
люди. Сообрази, сколько мы испытали тревог в течение одного дня! Во-первых, во все лопатки бежали тридцать верст; во-вторых, нас могли
съесть волки, мы в яму могли попасть, в болоте загрузнуть; в-третьих, не успели мы обсушиться, как опять этот омерзительный вопрос: пачпорты есть? А вот ужо погоди: свяжут нам руки назад и поведут на веревочке в Корчеву… И ради чего? что мы сделали?
— Он, бабушка, на днях яблоко в саду поднял да к себе в шкапик и положил, а я взял да и
съел. Так он потом искал его, искал, всех
людей к допросу требовал…
Перед смертью же внушается, что
человек должен непременно
съесть с ложечки хлеба с вином, а еще лучше, если успеет помазаться маслом.
Говеть — значит войти в церковь и сказать священнику свои грехи, предполагая, что это сообщение своих грехов чужому
человеку совершенно очищает от грехов, и потом
съесть с ложечки кусочек хлеба с вином, что еще более очищает.
— Пишет? Та-ак… — тянул гость и с упрямством пьяного
человека добавил: — А я все-таки пойду и познакомлюсь, черт возьми… Что же тут особенного? Ведь я не
съем.
— Да разве мы их
съедим? — объяснил Плинтусов. — Ах, боже мой!.. За кого же вы в таком случае нас принимаете? Надеюсь, за порядочных
людей… Вот и отец Крискент только что сейчас говорил мне, что не любит обедать в одной холостой компании и что это даже грешно.
— Родители!.. Хм… Никаких родителей! Недаром же мы песни пели: «Наши сестры — сабли востры»… И матки и батьки — все при нас в казарме… Так-то-с. А рассказываю вам затем, чтобы вы, молодые
люди, помнили да и детям своим передали, как в николаевские времена солдат выколачивали… Вот у меня теперь офицерские погоны, а розог да палок я
съел — конца-краю нет…
Но всего страннее, что тот же самый
человек, который
съест за один прием то, чего какой-нибудь итальянец не скушает в целую неделю, в случае нужды готов удовольствоваться куском черного хлеба или небольшим сухарем и не поморщится, запивая его плохой колодезной водою.
— Алеша умный, Алеша добрый, — проговорил Костя, лениво поднимая голову, — но, милая моя, чтобы узнать, что он умный, добрый и интересный, нужно с ним три пуда соли
съесть… И какой толк в его доброте или в его уме? Денег он вам отвалит сколько угодно, это он может, но где нужно употребить характер, дать отпор наглецу и нахалу, там он конфузится и падает духом. Такие
люди, как ваш любезный Алексис, прекрасные
люди, но для борьбы они совершенно не годны. Да и вообще ни на что не годны.
Изобрел ли Биндасов на месте это последнее наименование, перешло ли оно к нему из других рук, только оно, по-видимому, очень понравилось двум тут же стоявшим благороднейшим молодым
людям, изучавшим естественные науки, ибо несколько дней спустя оно уже появилось в русском периодическом листке, издававшемся в то время в Гейдельберге под заглавием:"А toyt venant je crache!" — или:"Бог не выдаст, свинья не
съест".
Что касается до меня, то я утверждаю: не только
съедят, но предварительно еще отравят вашу жизнь своим дыханием. Ведь это только шутки шутят, называя Дракиных излюбленными земскими
людьми: в сущности, они и вам, и мне, и всей этой подлинной земской массе, которая кладет шары, даже не седьмая вода на киселе.
— Эх, чёрт меня
съешь! Хорошо жить на свете, когда
люди — как дети! Ловко я угодил душе своей, что привёл тебя сюда, Илья… Выпьем, брат!
— Та-ак. Смешно мне подумать… есть эдакие
люди… им тухлое яйцо — слаще свежего кажется, а иные любят
съесть яблоко, когда оно загнило… Чудно!..
Об извозчиках он мог говорить целый вечер, и Лунёв никогда не слыхал от него других речей. Приходил ещё смотритель приюта для детей Грызлов, молчаливый
человек с чёрной бородой. Он любил петь басом «Как по морю, морю синему», а жена его, высокая и полная женщина с большими зубами, каждый раз
съедала все конфекты у Татьяны Власьевны, за что после её ухода Автономова ругала её.
— Эх, братцы, какого
человека этот свинец
съел: ведь три года тому назад он не
человек — сила был: лошадь одной рукой садиться заставлял, по три свинки [Свинка — четыре пуда свинца.] в третий этаж носил!.. А все свинец копейкинский. Много он нашего брата заел, проклятый, да и еще заест!..
Лебедев. Понимаю, понимаю… (Торопливо смотрит на часы.) Я понимаю. (Целует Иванова.) Прощай. Мне еще на освящение школы ехать. (Идет к двери и останавливается.) Умная… Вчера стали мы с Шурочкой насчет сплетен говорить. (Смеется.) А она афоризмом выпалила: «Папочка, светляки, говорит, светят ночью только для того, чтобы их легче могли увидеть и
съесть ночные птицы, а хорошие
люди существуют для того, чтобы было что есть клевете и сплетне». Каково? Гений! Жорж Занд!..
Нароков. Кто ж хорошее не любит? Ведь и ты тоже хорошее любишь. Ты думаешь, коли
человек влюблен, так сейчас гам… и
съел? Из тонких парфюмов [Парфюм — благовоние, аромат (от франц. parfum).] соткана душа моя. Где же тебе это понять!
— Ведь я не монах, чтобы не есть мяса, — оправдывался Мурка, открывая всего один глаз. — Потом, я и рыбки люблю покушать… Даже очень приятно
съесть рыбку. Я до сих пор не могу сказать, что лучше: печенка или рыба. Из вежливости я ем то и другое… Если бы я был
человеком, то непременно был бы рыбаком или разносчиком, который нам носит печенку. Я кормил бы до отвала всех котов на свете и сам бы был всегда сыт…