Неточные совпадения
Из мрака, который сперва скрывал все предметы в окне, показывались понемногу: напротив — давно знакомая лавочка,
с фонарем, наискось —
большой дом
с двумя внизу освещенными окнами, посредине улицы — какой-нибудь ванька
с двумя седоками или пустая коляска, шагом возвращающаяся домой; но вот к крыльцу подъехала карета, и я, в полной уверенности, что это Ивины, которые обещались приехать рано, бегу встречать их в переднюю.
Думать мешали напряженно дрожащие и как бы готовые взорваться опаловые пузыри вокруг
фонарей. Они создавались из мелких пылинок тумана, которые, непрерывно вторгаясь в их сферу, так же непрерывно выскакивали из нее, не увеличивая и не умаляя объема сферы. Эта странная игра радужной пыли была почти невыносима глазу и возбуждала желание сравнить ее
с чем-то, погасить словами и не замечать ее
больше.
Кутузов, задернув драпировку, снова явился в зеркале,
большой, белый,
с лицом очень строгим и печальным. Провел обеими руками по остриженной голове и, погасив свет, исчез в темноте более густой, чем наполнявшая комнату Самгина. Клим, ступая на пальцы ног, встал и тоже подошел к незавешенному окну. Горит
фонарь, как всегда, и, как всегда, — отблеск огня на грязной, сырой стене.
Одну
большую лодку тащили на буксире двадцать небольших
с фонарями; шествие сопровождалось неистовыми криками; лодки шли
с островов к городу; наши, К. Н. Посьет и Н. Назимов (бывший у нас), поехали на двух шлюпках к корвету, в проход; в шлюпку Посьета пустили поленом, а в Назимова хотели плеснуть водой, да не попали — грубая выходка простого народа!
Они на толстой бамбуковой жерди,
с большими крашеными
фонарями, понесли мой чемодан, покрикивая: «Аа-аа-аа».
То обстоятельство, что навстречу нам выезжал пристав, подняло мой престиж в глазах китайцев. Вероятно, поэтому они устроили нам торжественную встречу
с флагами, трещотками, ракетами и бумажными
фонарями.
С большой помпой мы вступили в селение Сигоу.
Мы уже весело шагали по Басманной, совершенно безлюдной и тоже темной. Иногда натыкались на тумбы, занесенные мягким снегом. Еще площадь.
Большой фонарь освещает над нами подобие окна
с темными и непонятными фигурами.
Простившись
с Помадою, он завернул за угол и остановился среди улицы. Улица, несмотря на ранний час, была совершенно пуста; подслеповатые московские
фонари слабо светились, две цепные собаки хрипло лаяли в подворотни, да в окна одного
большого купеческого дома тихо и безмятежно смотрели строгие лики окладных образов, ярко освещенных множеством теплящихся лампад.
Они то ныряли за деревья и невидимые дома, то опять выскакивали наружу, и казалось, что там, по долине, бродит
большая разбившаяся толпа, какая-то фантастическая процессия
с фонарями в руках.
Вхожу я
с такою отважною решимостью на крылечко, перекрестился и зачурался, ничего: дом стоит, не шатается, и вижу: двери отворены, и впереди
большие длинные сени, а в глубине их на стенке
фонарь со свечою светит.
У Годневых тоже услыхали. Первая выскочила на улицу,
с фонарем в руках, неусыпная Палагея Евграфовна и осветила капитана
с его противником, которым оказался Медиокритский. Узнав его, капитан еще
больше озлился.
Началась бестолковая, нелепая сумятица. Все поднялись
с мест и забегали по павильону, толкаясь, крича и спотыкаясь об опрокинутые стулья. Дамы торопливо надевали дрожащими руками шляпки. Кто-то распорядился вдобавок погасить электрические
фонари, и это еще
больше усилило общее смятение… В темноте послышались истерические женские крики.
Боясь потерять Петра в толпе прохожих, Евсей шагал сзади, не спуская глаз
с его фигуры, но вдруг Пётр исчез. Климков растерялся, бросился вперёд; остановился, прижавшись к столбу
фонаря, — против него возвышался
большой дом
с решётками на окнах первого этажа и тьмою за стёклами окон. Сквозь узкий подъезд был виден пустынный, сумрачный двор, мощёный крупным камнем. Климков побоялся идти туда и, беспокойно переминаясь
с ноги на ногу, смотрел по сторонам.
Сани остановились около
большого странного дома, похожего на опрокинутый супник. Длинный подъезд этого дома
с тремя стеклянными дверями был освещен дюжиной ярких
фонарей. Двери со звоном отворялись и, как рты, глотали людей, которые сновали у подъезда. Людей было много, часто к подъезду подбегали и лошади, но собак не было видно.
Здесь уже было очень холодно и по обыкновению сыро, что, впрочем, все-таки идет Петербургу гораздо более, нежели его демисезонное лето, которое ему совсем не к лицу, не к чину и не к характеру, которое ему никогда не удается, да и вовсе ему не нужно: зима
с окаменевшею Невою,
с катками, оперой и
с газом в
фонарях ему гораздо
больше кстати.
Вечер был тихий и темный,
с большими спокойными звездами на небе и в спящей воде залива. Вдоль набережной зажигалась желтыми точками цепь
фонарей. Закрывались светлые четырехугольники магазинов. Легкими черными силуэтами медленно двигались по улицам и по тротуару люди…
Только от уличного
фонаря чуть-чуть видно, что гостья моя, должно быть, уже очень
большая старушенция. И однако, и эта
с предосторожностями, так что на лице у нее вуаль.
Из рядов выходит черномазый, лохматый, сумрачный фотограф. Вместе
с ним Пикколо быстро укрепляет и натягивает в выходных дверях
большую белую влажную простыню. Фотограф садится
с фонарем посредине манежа и, накрывшись черным покрывалом, зажигает ацетиленовую горелку. Газ притушивается почти до отказа. Экран ярко освещен, а по нему бродят какие-то нелепые, смутные очертания. Наконец раздается голос Пикколо, невидимого в темноте...
— Тут Михайла вышел, стонет, шатается. Зарубил он меня, говорит.
С него кровь течёт
с головы, сняла кофту
с себя, обернула голову ему, вдруг — как ухнет! Он говорит — погляди-ка, ступай! Страшно мне, взяла
фонарь, иду, вошла в сени, слышу — хрипит! Заглянула в дверь — а он ползёт по полу в передний угол,
большой такой. Я как брошу
фонарь да бежать, да бежать…
Тот же вечер. Конец улицы на краю города. Последние дома, обрываясь внезапно, открывают широкую перспективу: темный пустынный мост через
большую реку. По обеим сторонам моста дремлют тихие корабли
с сигнальными огнями. За мостом тянется бесконечная, прямая, как стрела, аллея, обрамленная цепочками
фонарей и белыми от инея деревьями. В воздухе порхает и звездится снег.
Наконец Фекла подвела свою госпожу к скотному двору — мрачной избе, обнесенной
с трех сторон навесами. Посоветовав Марье Петровне не трогаться
с места, чтобы не быть вымоченной дождем, шумно ниспадавшим
с навесов, баба уставила
фонарь в грязь и приблизилась к зданию; тут она неожиданно загремела щеколдой, отворила узенькую дверцу, снова подняла
фонарь и осторожно ввела барыню в
большие черные сени, где вместо пола служила твердо убитая земля.
Часто попадались и торгаши-китайцы
с коробами на плечах и
с большими бумажными
фонарями, укрепленными на высокой бамбуковой палке. Они шли не спеша, тихо позванивая в колокольчики, давая знать о себе и предупреждая о своих мирных намерениях. На перекрестках стояли освещенные палатки из зелени
с фруктами и прохладительным питьем, и шоколадные продавцы-малайцы дремали у своих лавчонок.
При этих словах все поднялось, взмешалось, и кто бежал к двери, кто бросался к окнам; а в окна чрез двойные рамы врывался сплошной гул, и во тьме, окружающей дом, плыло
большое огненное пятно, от которого то в ту, то в другую сторону отделялись светлые точки. Невозможно было понять, что это такое. Но вот все это приближается и становится кучей народа
с фонарями и пылающими головнями и сучьями в руках.
Он торопливо вышел в дверь направо. Бледная кухарка тяжело вздыхала. Солдаты смотрели на блестящий паркет, на
большой черный рояль. Высокий подошел к двери налево и открыл ее. За ним оба другие пошли. На потолке висел розовый
фонарь. Девушка,
с обнаженными руками и плечами, приподнявшись на постели, испуганно прислушивалась. Она вскрикнула и закрылась одеялом. Из темноты соседней комнаты женский голос спросил...
Мы ездили
большой компанией в Байдарскую долину, в деревню Скели, к замужней дочери
С. Я. Елпатьевского, Людмиле Сергеевне Кулаковой. Ночью, при свете
фонарей, ловили в горной речке форелей. Утром, в тени грецких орешников, пили чай. Растирали в руках листья орешника и нюхали. Андреев сказал...
Матовый, в виде чаши,
фонарь, ковер
с медными спицами, разостланный до первой площадки,
большое зеркало над мраморным камином внизу — все так парадно и внушительно смотрело на него, вплоть до стен, расписанных в античном вкусе темно-красной краской
с фресками.
Быстро расплатившись
с извозчиком, Палтусов вбежал в подъезд, по сю сторону
больших ворот, сквозь которые виден был освещенный газовыми
фонарями глубокий двор, весь обстроенный. Ворота стояли еще отворенными на обе половинки.
Оставалась отпертою только калитка на цепи. Дворник в тулупе сидел под воротами на скамейке. В глубине подворотни — она содержалась в
большой чистоте — горел полукруглый
фонарь с газовым рожком.
С левой стороны находилась громадная арка
с приподнятой на толстых шнурах портьерой, открывавшей вид в следующую комнату-альков, всю обитую белой шелковой материей. В глубине ее виднелась пышная кровать, а справа роскошный туалет,
с большим овальным зеркалом в рамке из слоновой кости. Альков освещался молочного цвета
фонарем, спускавшимся из центра искусно задрапированного белоснежным шатром потолка. Пол был устлан белым ангорским ковром.
Большие огненные пятна (от свету из домов), как страшные очи привидения, стояли в воздухе; по разным местам мелькали блудящие огоньки (от ходивших
с фонарями).
Мы — А. П., брат Иван и я — надели
большие сапоги, взяли
с собой
фонарь и, несмотря на тьму кромешную, пошли.
Это была
большая комната, обитая голубою шелковою материей, освещенная голубым
фонарем, спускавшимся
с потолка. Роскошная, уже приготовленная кровать стояла по середине. Он никогда не был в ее спальне. Вид ее постели остановил биение его сердца. Он несколько минут стоял, как окаменелый.
Дом был каменный,
с вычурными украшениями из алебастра и
с выдающимся подъездом,
с зонта которого спускался
большой фонарь с разноцветными стеклами.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди
с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои
большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься
с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m-lle Bourienne, княжна Марья и княгиня. Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с-глазу-на-глаз хотел проститься
с ним. Все ждали их выхода.
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает
с отчаянною злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца-доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на
большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые
с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.