Неточные совпадения
— Что это такое? — говорил он, ворочаясь во все стороны. — Ведь это мученье! На смех, что ли, я дался ей? На другого ни на кого не смотрит так: не смеет. Я посмирнее, так вот она… Я заговорю
с ней! — решил он, — и выскажу лучше сам словами то, что она так и
тянет у меня из
души глазами.
Теперь, наблюдая Тушина ближе и совершенно бескорыстно, Райский решил, что эта мнимая «ограниченность» есть не что иное, как равновесие силы ума
с суммою тех качеств, которые составляют силу
души и воли, что и то, и другое, и третье слито у него тесно одно
с другим и ничто не выдается, не просится вперед, не сверкает, не ослепляет, а
тянет к себе медленно, но прочно.
Вы глядите: та глубокая, чистая лазурь возбуждает на устах ваших улыбку, невинную, как она сама, как облака по небу, и как будто вместе
с ними медлительной вереницей проходят по
душе счастливые воспоминания, и все вам кажется, что взор ваш уходит дальше и дальше, и
тянет вас самих за собой в ту спокойную, сияющую бездну, и невозможно оторваться от этой вышины, от этой глубины…
Опять, как же и не взять: всякого проберет страх, когда нахмурит он, бывало, свои щетинистые брови и пустит исподлобья такой взгляд, что, кажется, унес бы ноги бог знает куда; а возьмешь — так на другую же ночь и тащится в гости какой-нибудь приятель из болота,
с рогами на голове, и давай
душить за шею, когда на шее монисто, кусать за палец, когда на нем перстень, или
тянуть за косу, когда вплетена в нее лента.
День был воскресный. Ученики должны быть у обедни в старом соборе, на хорах.
С разрешения гимназического начальства я обыкновенно ходил в другую церковь, но этот раз меня
потянуло в собор, где я надеялся встретить своего соседа по парте и приятеля Крыштановича, отчасти уже знакомого читателям предыдущих моих очерков. Это был юноша опытный и авторитетный, и я чувствовал потребность излить перед ним свою переполненную
душу.
Петра Елисеича поразило неприятно то, что Нюрочка
с видимым удовольствием согласилась остаться у Парасковьи Ивановны, — девочка, видимо, начинала чуждаться его, что отозвалось в его
душе больною ноткой. Дорога в Мурмос шла через Пеньковку, поэтому Нюрочку довезли в том же экипаже до избушки Ефима Андреича, и она сама
потянула за веревочку у ворот, а потом быстро скрылась в распахнувшейся калитке.
Чаще слышался шум, крик, гам, затевались истории; а вместе
с тем, случалось, подметишь вдруг где-нибудь на работе чей-нибудь задумчивый и упорный взгляд в синеющую даль, куда-нибудь туда, на другой берег Иртыша, где начинается необъятною скатертью, тысячи на полторы верст, вольная киргизская степь; подметишь чей-нибудь глубокий вздох, всей грудью, как будто так и
тянет человека дохнуть этим далеким, свободным воздухом и облегчить им придавленную, закованную
душу.
Кочетова,
с которым уже встречались в отряде, я разбудил. Он целыми днями слонялся по лесу или спал. Я принес
с собой три бутылки спирта, и мы пробеседовали далеко за полночь. Он жаловался на тоскливую болотную стоянку, где, кроме бакланов да бабы-птицы, разгуливавшей по песчаной косе недалеко от бивака, ничего не увидишь. Развлечения — охота на бакланов, и только, а ночью кругом чекалки завывают, за
душу тянут…
— Да ты зарезать меня хочешь, мошенник! — завопил он,
с бешенством накидываясь на несчастного мужика. — Ну чего тебе от меня нужно… а?.. Ну говори, говори, не
тяни за
душу!
Ранец
тянул назад, тяжелые сумки — вперед, ружье соскакивало
с плеча, воротник серой шинели тер шею; но, несмотря на все эти маленькие неприятности, музыка, стройное, тяжелое движение колонны, раннее свежее утро, вид щетины штыков, загорелых и суровых лиц настраивали
душу твердо и спокойно.
Разрывается
душа моя надвое: хочу оставаться
с этими людьми,
тянет меня идти проверять новые мысли мои, искать неизвестного, который похитил свободу мою и смутил дух мой.
Прежде, обыкновенно, после всякой вспышки нас непреодолимо
тянуло друг к другу, мы сходились и пускали в ход весь динамит, какой
с течением времени скоплялся в наших
душах.
С направленскими дамами,
с которыми я обращался, в моей
душе угасло чувство ютливости, — меня уже даже не
тянуло к женщине, а теперь вдруг во мне опять разлилось чувство благодарности и чувство приязни, которые манили меня к какой-то сладостной покорности всем этим существам, молодым особенно.
— Да, да, да! — прокричал он вслух, каждый раз злобно надавливая кулаком на край стола. — Нужно же, наконец, выбраться из путаницы. Узел завязан так, что не развяжешь: нужно разрубить его. Зачем только было
тянуть, надрывать себе
душу, и без того изорванную в отрепье? Зачем было, раз решившись, сидеть истуканом
с восьми часов вечера до сих пор?
И долго Фома стоял перед крыльцом, почёсывая то бок, то спину, и,
с напряжённым лицом повторяя одно и то же слово по пяти раз,
тянул за
душу Тихона Павловича.
На
душе его было радостно, но и смутно в то же время. Он не мог остаться долго у Степана Петровича, в обществе Михея Михеича; ему непременно нужно было уединиться, — притом его
тянуло к Петру Васильичу. Он уехал, обещаясь на другой день вернуться. Прощаясь
с Верочкой в передней, он поцеловал ее руку; она посмотрела на него.
Душе легко. Не слышу я
Оков земного бытия,
Нет места страху, ни надежде, —
Что будет впредь, что было прежде —
Мне всё равно — и что меня
Всегда как цепь к земле
тянуло,
Исчезло всё
с тревогой дня,
Всё в лунном блеске потонуло…
С германского запада к нам давно
тянет суховей, принося иссушающий песок, затягивая пепельной пеленою русскую
душу, повреждая ее нормальный рост.
—
С души вовсе рвет, барин… Точно
душу тянет! — жалобно отвечал Ворсунька.
Оголение и уплощение таинственной, глубокой «живой жизни» потрясает здесь
душу почти мистическим ужасом. Подошел к жизни поганый «древний зверь», — и вот жизнь стала так проста, так анатомически-осязаема.
С девушки воздушно-светлой, как утренняя греза, на наших глазах как будто спадают одежды, она — уж просто тело, просто женское мясо. Взгляд зверя говорит ей: «Да, ты женщина, которая может принадлежать каждому и мне тоже», — и
тянет ее к себе, и радостную утреннюю грезу превращает — в бурую кобылку.
— Именно особенно: совсем не так, как глядел на нее прежде. Бровки-то
с губками видно уже наприторели, а живая
душа за
душу потянула.
Будь это во Франции, или в Англии, это было бы иное дело: там замужняя женщина вся твоя; она принадлежит мужу
с телом,
с душой и, что всего важнее,
с состоянием, а наши законы, ты знаешь,
тянут в этом случае на бабью сторону: у нас что твое, то ее, потому что ты, как муж, обязан содержать семью, а что ее, то не твое, не хочет делиться, так и не поделится, и ничего
с нее не возьмешь.
— Пойду-с… И на духу каялся… Батюшка, отец Пётра, тоже сказывает, что баловство… А по моему глупому предположению, как я это дело понимаю, это не баловство, а болесть… Всё одно как запой… Один шут… Ты не хочешь, а тебя за
душу тянет. Рад бы не пить, перед образом зарок даешь, а тебя подмывает: выпей! выпей! Пил, знаю…
И опять он бобыль: ни жены, ни подруги!.. Там, пониже Казани, томится красавица, полная страсти, всю себя отдала ему, из-за любви пошла на душегубство… Напиши он ей слово, пусти телеграмму — она прилетит сию минуту. Ведь кровь заговорит же в нем,
потянет снова к женской прелести, будет искать отклика
душа и нарвется на потаскушку, уйдет в постыдную страсть, кончит таким падением, до какого никогда не дошел бы
с Серафимой.
В то время как мы ждали ее, мы много и по
душе говорили со Степаном. Он мне сознался, что сильно пьет, что его неудержимо
тянет к вину, что иногда в бараке он не мог преодолеть искушения и пил спирт из спиртовки.
С любопытством спрашивал меня, зачем я так убивался на работе, когда начальство за мною не смотрело… А я спрашивал...
К себе домой его совсем не
тянет. Он сжился
с сеяновской усадьбой,
с конюшней,
с лошадьми, болеет
душою за разрушающуюся хозяйственную жизнь. Домой же ходит только по очень большим праздникам, из вежливости. И скучает там.
Идет она
с видом упорного, но несколько нарочитого и веселого каприза, шагает и останавливается вслед матери и
тянет душу низким капризным голосом: «Мама! а мама! — я поеду».
Апрель стоит горячий. Жарко, точно в июне.
Тянет на лоно природы, в сосновые леса Финляндии, к прохладным озерам. Но уехать нельзя — у нас экзамены. Сижу целыми днями у открытого окна и занимаюсь. А в
душе печаль по Саше. Все так живо напоминает ее и — брошенный на окне кокошник, и бусы, которыми играет маленький принц, а главное, ее голос и песни, которые стоят в моих ушах
с утра до вечера.
Встала и Антонина Сергеевна, и в залу ее больше не
тянуло… Разговор
с Ихменьевым лег новым пластом на ее
душу, но она смутно сознавала, что он прав. Так умно и смело никто еще за нее вслух не думал.
О! никогда не гляделось оно в вашу
душу, никогда не
тянуло оно ее к себе; ни одна йота из языка человека
с богом не тревожила вас дивным восторгом!
— Дал мне травку, пошептал над ней и велел мне бросить через голову. Поверишь ли, свет мой, словно рукой сняло: груди стало легко, на сердце весело. Тут взглянул на меня басурман, так и
потянул к себе очами. Но я взмолилась ему отпустить
душу на волю, и он сжалился, отпустил.
С той поры опять начала знать, что день, что ночь, видение пропало, летаю себе вольною пташкой, щекочу песенки
с утра до вечера и тоске-кручине смеюсь за глаза.
И однако, несмотря на все это, Темку сильно
тянуло к Марине. Она была ему по-прежнему желанна. Но для нее ласки его были теперь совершенно невыносимы, она судорожно отталкивала его руки, а на лице рисовалось отвращение. Темка отлично понимал, что все это очень естественно и вполне согласно
с природой, но в
душе чувствовал обиду. Еще же обиднее было вот что. Марина была грубовата, вспыльчива, но всегда Темка чувствовал, что он для нее — самый близкий и дорогой человек.