Неточные совпадения
С ним из окна в окно жил в хижине бедняк
Сапожник, но такой певун и весельчак,
Что
с утренней
зари и
до обеда,
С обеда
до́-ночи без умолку поёт
И богачу заснуть никак он не даёт.
И старческое бессилие пропадало, она шла опять. Проходила
до вечера, просидела
ночь у себя в кресле, томясь страшной дремотой
с бредом и стоном, потом просыпалась, жалея, что проснулась, встала
с зарей и шла опять
с обрыва, к беседке, долго сидела там на развалившемся пороге, положив голову на голые доски пола, потом уходила в поля, терялась среди кустов у Приволжья.
Кануны править,
Да бражничать, веснянки петь, кругами
Ходить всю
ночь с зари и
до зари, —
Одна у них забота.
Молится отшельник
до вечера,
С вечера он молится
до утренней
зари,
С утренней
зари он вплоть
до ночи,
С лета он молится опять
до весны.
Он по справедливости боится и зверя и птицы, и только
ночью или по утренним и вечерним
зарям выходит из своего дневного убежища, встает
с логова;
ночь для него совершенно заменяет день; в продолжение ее он бегает, ест и жирует, то есть резвится, и вообще исполняет все требования природы;
с рассветом он выбирает укромное местечко, ложится и
с открытыми глазами, по особенному устройству своих коротких век, чутко дремлет
до вечера, протянув по спине длинные уши и беспрестанно моргая своею мордочкой, опушенной редкими, но довольно длинными белыми усами.
Домик, в котором жил Палач, точно замер
до следующего утра. Расставленные в опасных пунктах сторожа не пропускали туда ни одной души. Так прошел целый день и вся
ночь, а утром крепкий старик ни свет ни
заря отправился в шахту. Караул был немедленно снят. Анисья знала все привычки Луки Назарыча, и в восемь часов утра уже был готов завтрак, Лука Назарыч смотрел довольным и даже милостиво пошутил
с Анисьей.
Помню, я начал читать ее
с вечера, когда заперли казарму, и прочитал всю
ночь до зари.
Ждет-пождет
с утра
до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись глядючи
С белой
зори до ночи...
— Сотворил я крестное знамение, подъезжаю все-таки поближе… Что ж ты думаешь: она, значит, бабища эта,
ночью с воскресенья на понедельник народ со всего наслега сбила… Я сплю, ничего не чаю, а они, погань,
до зари над моей полоской хлопочут: все борозды как есть дочиста руками назад повернули: травой, понимаешь ты, кверху, а кореньем книзу. Издали-то как быть луговина. Примята только.
Кузьма Захарьич! я к тебе
с поклоном,
Заместо батюшки родного будь!
Мне жизнь не в жизнь:
с утра
до поздней
ночиИ
с вечера
до утренней
зариВсе об одном я думаю-гадаю,
Одно мне сна-покою не дает.
Ты наведи меня на ум — на разум.
Прямую путь-дорогу покажи!
Шел он
до вечера, а
до города еще далеко. Пришлось ему в поле ночевать; зарылся в копну и проспал всю
ночь. Поднялся
с зарею и опять пошел; недалеко от города вышел на большую дорогу. По дороге много народу в город на базар идет и едет. Догоняет его обоз; стали его извозчики спрашивать, что он за человек и отчего это он в мешок одет.
Лишь за три часа
до полуночи спряталось солнышко в черной полосе темного леса. Вплоть
до полунóчи и зá полночь светлынь на небе стояла — то белою
ночью заря с зарей сходились. Трифон Лохматый
с Феклой Абрамовной чем Бог послал потрапезовали, но только вдвоем, ровно новобрачные: сыновья в людях, дочери по грибы ушли,
с полдён в лесу застряли.
Хоть не много дней оставалось
до Петра Солноворота [Июня 12-го.], хотя и сходились уже вечерняя
заря с утренней, однако ж такая темнота настала, что хоть в осеннюю
ночь…
Дачка на шоссе. Муж и жена. И по-прежнему очумелые глаза, полные отчаяния. И по-прежнему бешеная, неумелая работа по хозяйству
с зари до поздней
ночи. Он —
с ввалившимися щеками,
с глазами, как у быка, которого ударили обухом меж рогов. У нее, вместо золотистого ореола волос, слежавшаяся собачья шерсть, бегающие глаза исподлобья, как у затырканной кухарки. И ненавидящие, злобные друг к другу лица.
Дачка на шоссе. Муж и жена. И по-прежнему очумелые глаза, полные отчаяния. И по-прежнему бешеная, неумелая работа по хозяйству
с зари до поздней
ночи. У них отобрали лучшую одежду, наложили контрибуцию в три тысячи рублей. Уплатить было нечем, и пришлось продать корову. И, хотя уже не было коровы,
с них требовали семь фунтов масляного продналога.
Муж и жена,
с очумелыми глазами, полными отчаяния и усталости.
С утренней
зари до поздней
ночи оба беспомощно трепались в колесе домашнего хозяйства, неумелые и растерянные. Пилили вдвоем дрова тупою пилою
с обломанными зубьями и злобно ссорились. Он колол поленья зазубренным топором, то и дело соскакивавшим
с топорища. Она доила корову, которой смертельно боялась.
Ночь собиралась звездная и безлунная, очень тихая,
с последним отблеском
зари. В сторону моста сгустились мачты и трубы, и дымка ходила над ярмарочным урочищем. Влево взгляд забирал только кругозор
до Егорьевской башни кремля, замыкавшей наверху всю панораму.