Неточные совпадения
Убранная, причесанная,
в нарядном чепчике
с чем-то голубым, выпростав
руки на
одеяло, она лежала на спине и, встретив его взглядом, взглядом притягивала к себе.
— Успокой
руки, Гриша, — сказала она и опять взялась за свое
одеяло, давнишнюю работу, зa которую она всегда бралась
в тяжелые минуты, и теперь вязала нервно, закидывая пальцем и считая петли. Хотя она и велела вчера сказать мужу, что ей дела нет до того, приедет или не приедет его сестра, она всё приготовила к ее приезду и
с волнением ждала золовку.
Подошедшая к двери действительно была Матрена Павловна. Она вошла
в комнату
с одеялом на
руке и, взглянув укорительно на Нехлюдова, сердито выговорила Катюше за то, что она взяла не то
одеяло.
Слабое движение
руки, жалко опустившейся на
одеяло, было ответом, да глаза раскрылись шире, и
в них мелькнуло сознание живого человека. Привалов посидел около больного
с четверть часа; доктор сделал знак, что продолжение этого безмолвного визита может утомить больного, и все осторожно вышли из комнаты. Когда Привалов начал прощаться, девушка проговорила...
Тогда, завернув голову
одеялами,
с топором
в руках я вышел из юрты.
Она привела его
в свою комнату, убранную со всей кокетливостью спальни публичного дома средней
руки: комод, покрытый вязаной — скатертью, и на нем зеркало, букет бумажных цветов, несколько пустых бонбоньерок, пудреница, выцветшая фотографическая карточка белобрысого молодого человека
с гордо-изумленным лицом, несколько визитных карточек; над кроватью, покрытой пикейным розовым
одеялом, вдоль стены прибит ковер
с изображением турецкого султана, нежащегося
в своем гареме,
с кальяном во рту; на стенах еще несколько фотографий франтоватых мужчин лакейского и актерского типа; розовый фонарь, свешивающийся на цепочках
с потолка; круглый стол под ковровой скатертью, три венских стула, эмалированный таз и такой же кувшин
в углу на табуретке, за кроватью.
У задней стены стояла мягкая,
с красивым
одеялом, кровать Еспера Иваныча:
в продолжение дня он только и делал, что,
с книгою
в руках, то сидел перед столом, то ложился на кровать.
Но пота не появлялось; напротив, тело становилось все горячее и горячее, губы запеклись, язык высох и бормотал какие-то несвязные слова. Всю остальную ночь Надежда Владимировна просидела у его постели, смачивая ему губы и язык водою
с уксусом. По временам он выбивался из-под
одеяла и пылающею
рукою искал ее
руку. Мало-помалу невнятное бормотанье превратилось
в настоящий бред. Посреди этого бреда появлялись минуты какого-то вымученного просветления. Очевидно,
в его голове носились терзающие воспоминания.
Они вошли
в офицерскую палату. Марцов лежал навзничь, закинув жилистые обнаженные до локтей
руки за голову и
с выражением на желтом лице человека, который стиснул зубы, чтобы не кричать от боли. Целая нога была
в чулке высунута из-под
одеяла, и видно было, как он на ней судорожно перебирает пальцами.
Это белокурый,
с пухлым и бледным лицом человек. Он лежит навзничь, закинув назад левую
руку,
в положении, выражающем жестокое страдание. Сухой открытый рот
с трудом выпускает хрипящее дыхание; голубые оловянные глаза закачены кверху, и из-под сбившегося
одеяла высунут остаток правой
руки, обвернутый бинтами. Тяжелый запах мертвого тела сильнее поражает вас, и пожирающий внутренний жар, проникающий все члены страдальца, проникает как будто и вас.
Ее вопли будили меня; проснувшись, я смотрел из-под
одеяла и со страхом слушал жаркую молитву. Осеннее утро мутно заглядывает
в окно кухни, сквозь стекла, облитые дождем; на полу,
в холодном сумраке, качается серая фигура, тревожно размахивая
рукою;
с ее маленькой головы из-под сбитого платка осыпались на шею и плечи жиденькие светлые волосы, платок все время спадал
с головы; старуха, резко поправляя его левой
рукой, бормочет...
Матушка и моя старая няня, возвращавшаяся
с нами из-за границы, высвободившись из-под вороха шуб и меховых
одеял, укутывавших наши ноги от пронзительного ветра, шли
в «упокой» пешком, а меня Борис Савельич нес на
руках, покинув предварительно свой кушак и шапку
в тарантасе. Держась за воротник его волчьей шубы, я мечтал, что я сказочный царевич и еду на сказочном же сером волке.
Он помог Егорушке раздеться, дал ему подушку и укрыл его
одеялом, а поверх
одеяла пальто Ивана Иваныча, затем отошел на цыпочках и сел за стол. Егорушка закрыл глаза, и ему тотчас же стало казаться, что он не
в номере, а на большой дороге около костра; Емельян махнул
рукой, а Дымов
с красными глазами лежал на животе и насмешливо глядел на Егорушку.
Вернувшись домой, Лаптев застал жену
в сильном нервном возбуждении. Происшествие
с Федором потрясло ее, и она никак не могла успокоиться. Она не плакала, но была очень бледна и металась
в постели и цепко хваталась холодными пальцами за
одеяло, за подушку, за
руки мужа. Глаза у нее были большие, испуганные.
Между тем Анна Павловна, бывшая
с открытыми глазами, ничего
в то же время не видела и не понимала, что вокруг нее происходило. Савелий позвал двух горничных, приподнял ее, надел на нее все, какое только было, теплое платье, обернул сверх того
в ваточное
одеяло и вынес на
руках. Через несколько минут она была уложена на перине вдоль кареты.
Анютка, Поликеева старшая дочь, несмотря на дождь
с крупой и холодный ветер, босиком стояла перед головой мерина, издалека,
с видимым страхом, держа его одною
рукой за повод, другою придерживая на своей голове желто-зеленую кацавейку, исполнявшую
в семействе должность
одеяла, шубы, чепчика, ковра, пальто для Поликея и еще много других должностей.
Нина Ивановна хотела что-то сказать, но не могла выговорить ни слова, всхлипнула и ушла к себе. Басы опять загудели
в печке, стало вдруг страшно. Надя вскочила
с постели и быстро пошла к матери. Нина Ивановна, заплаканная, лежала
в постели, укрывшись голубым
одеялом, и держала
в руках книгу.
Один Дедушка лежал неподвижно. Его
руки были сложены на груди, поверх
одеяла, и не шевелились больше, а глаза были устремлены вперед
с таким строгим и глубоким выражением, как будто Дедушка думал о чем-то громадном и неизмеримо превышающем все человеческие помыслы. И
в этих немигающих, полузакрытых глазах, не проникая
в них, отражался стеклянным блеском розовый свет лампадки.
Но иногда какой-нибудь лакей,
Усердный, честный, верный, осторожный,
Имея вход к владычице своей
Во всякий час,
с покорностью возможной,
В уютной спальне заменяет ей
Служанку, то есть греет
одеяло,
Подушки, ноги,
руки… Разве мало
Под мраком ночи делается дел,
Которых знать и чорт бы не хотел,
И если бы хоть раз он был свидетель,
Как сладко спит седая добродетель.
Дьячок сбросил
с себя
руками и ногами
одеяло, стал
в постели на колени и тупо поглядел на жену. Робкий свет лампочки осветил его волосатое рябое лицо и скользнул по всклоченной жесткой голове.
Вдруг я увидел какую-то фигуру, приближающуюся ко мне быстрыми шагами, без головного убора, завернутую
в одеяло и
с палкой
в руках. Это был Гусев. Он остановился, посмотрел на огонь и, протянув вперед
руку, медленно сказал...
— Будут; все будет: будут деньги, будет положение
в свете; другой жены новой только уж не могу тебе обещать; но кто же
в наш век из порядочных людей живет
с женами? А зато, — добавил он, схватывая Висленева за
руку, — зато любовь, любовь…
В провинциях из лоскутков шьют очень теплые
одеяла… а ты, каналья, ведь охотник кутаться!
Он, чуть касаясь ногами пола, пошел к кровати: здесь было еще темнее. Опять надо было искать наощупь, но Висленев, проводя
руками по маленькому столику, вдруг неожиданно свалил на пол колокольчик, и
с этим быстро бросился обутый и
в панталонах
в постель и закрылся
с головой
одеялом.
На пороге показался Спиридонов
в туфлях, накинутом на плечи фланелевом
одеяле и
с гитарой
в руках.
Он торопливо вышел
в дверь направо. Бледная кухарка тяжело вздыхала. Солдаты смотрели на блестящий паркет, на большой черный рояль. Высокий подошел к двери налево и открыл ее. За ним оба другие пошли. На потолке висел розовый фонарь. Девушка,
с обнаженными
руками и плечами, приподнявшись на постели, испуганно прислушивалась. Она вскрикнула и закрылась
одеялом. Из темноты соседней комнаты женский голос спросил...
На кровати Калерия
в ночной кофте,
с распущенными волосами, откинулась к стене, спустила ноги и схватилась одной
рукой за левое плечо. На белье выступила кровь. Она уже не стонала и только другой
рукой силилась прикрыться
одеялом.
Заглянул… Эх, ты, господи! Все пропустил! Катя уже лежала
в постели, покрывшись
одеялом, и читала. На ночном столике горела свеча. Я видел смуглые, нагие до плеч
руки, видел, как рубашка на груди выпукло поднималась. Горячо стучало
в висках, дыхание стало прерывистым… Не знаю, сколько времени прошло. Катя приподнялась, потянулась к свече, я на миг увидел над кружевным вырезом рубашки две белые выпуклости
с тенью между ними, — и темнота все захлопнула.
Они поднялись вместе
с Фифиной, принесли из темной каморки тюфячок, простыню, две подушки и вязаное полосатое
одеяло. Старухи никогда не звали горничных и делали все сами. Постель была готова
в две-три минуты. Тася простилась
с бабушкой, пожала
руку Фифине и спросила, стоя
в двери...
Он заранее наслаждался сознанием того, что полгода, год, сколько хочет, не возьмет он пера
в руки, т. е. как"литературный батрак"Присыпкин, а займется, когда ему угодно, хотя бы, например, своим Кальдероном или Тирсой де Молина, и будет полегонечку подбирать к ним комментарий,"как истый монах бенедиктинец", —
с улыбкой прибавил он про себя, откидывая
одеяло.
Яков Потапович бережно взял на
руки дорогую для него ношу, обернул ее
в лежавшее на постели теплое ватное
одеяло и вынес на двор, где уже дожидался его Григорий Семенович
с оседланными лошадьми беглецов.
Она тоже найдена одетою —
в рубашке,
в чулках и
в чепце, покрыта шерстяным байковым
одеялом, лежала
в постели на спине
в прямом почти положении; правая
рука протянута близ боку и
в локте немного согнута,
с приподнятою к лицу кистью.
Она покрыта байковым
одеялом, лежала на спине
в прямом положении,
с головою, несколько наклоненною на правую сторону, и
с руками, расположенными по бокам тела (как велят спать благовоспитанным девушкам
в пансионах).
Француз-доктор, — стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне,
в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, — неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную
руку с зеленого
одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался.
— Да нет, не может быть. — Она замерла
с крючком и
одеялом в руках. И вдруг опять то же удивительное колебание. Неужели это он или она? И она, забыв про все, про его гадость и ложь, про раздражительность матери, про горе отца, просияла улыбкой, но не той гнусной улыбкой, которой она отвечала на такие же улыбки его, а светлой, чистой, радостной улыбкой.