Неточные совпадения
На грязном голом
полу валялись два полуобнаженные человеческие остова (это были сами блаженные, уже успевшие возвратиться
с богомолья), которые бормотали и выкрикивали какие-то бессвязные
слова и в то же время вздрагивали, кривлялись и корчились, словно в лихорадке.
Праздность, драка, сплетни и всякие ссоры завелись между прекрасным
полом такие, что мужья то и дело приходили к нему
с такими
словами: «Барин, уйми беса-бабу!
Между тем Чичиков стал примечать, что бричка качалась на все стороны и наделяла его пресильными толчками; это дало ему почувствовать, что они своротили
с дороги и, вероятно, тащились по взбороненному
полю. Селифан, казалось, сам смекнул, но не говорил ни
слова.
Хранили многие страницы
Отметку резкую ногтей;
Глаза внимательной девицы
Устремлены на них живей.
Татьяна видит
с трепетаньем,
Какою мыслью, замечаньем
Бывал Онегин поражен,
В чем молча соглашался он.
На их
полях она встречает
Черты его карандаша.
Везде Онегина душа
Себя невольно выражает
То кратким
словом, то крестом,
То вопросительным крючком.
— Долой
с квартир! Сейчас! Марш! — и
с этими
словами начала хватать все, что ни попадалось ей под руку из вещей Катерины Ивановны, и скидывать на
пол. Почти и без того убитая, чуть не в обмороке, задыхавшаяся, бледная, Катерина Ивановна вскочила
с постели (на которую упала было в изнеможении) и бросилась на Амалию Ивановну. Но борьба была слишком неравна; та отпихнула ее, как перышко.
Не шевеля почти и поводов,
Конь слушался его лишь
слов.
«Таких коней и взнуздывать напрасно»,
Хозяин некогда сказал:
«Ну, право, вздумал я прекрасно!»
И, в
поле выехав, узду
с Коня он снял.
Однообразно помахивая ватной ручкой, похожая на уродливо сшитую из тряпок куклу, старая женщина из Олонецкого края сказывала о том, как мать богатыря Добрыни прощалась
с ним, отправляя его в
поле, на богатырские подвиги. Самгин видел эту дородную мать, слышал ее твердые
слова, за которыми все-таки слышно было и страх и печаль, видел широкоплечего Добрыню: стоит на коленях и держит меч на вытянутых руках, глядя покорными глазами в лицо матери.
Самгин глубоко вдыхал сыроватый и даже как будто теплый воздух, прислушиваясь к шороху снега, различая в нем десятки и сотни разноголосых, разноречивых
слов. Сзади зашумело; это Лютов, вставая, задел рукою тарелку
с яблоками, и два или три из них шлепнулись на
пол.
Ночью он прочитал «Слепых» Метерлинка. Монотонный язык этой драмы без действия загипнотизировал его, наполнил смутной печалью, но смысл пьесы Клим не уловил.
С досадой бросив книгу на
пол, он попытался заснуть и не мог. Мысли возвращались к Нехаевой, но думалось о ней мягче. Вспомнив ее
слова о праве людей быть жестокими в любви, он спросил себя...
Хотя кашель мешал Дьякону, но говорил он
с великой силой, и на некоторых
словах его хриплый голос звучал уже по-прежнему бархатно. Пред глазами Самгина внезапно возникла мрачная картина: ночь, широчайшее
поле, всюду по горизонту пылают огромные костры, и от костров идет во главе тысяч крестьян этот яростный человек
с безумным взглядом обнаженных глаз. Но Самгин видел и то, что слушатели, переглядываясь друг
с другом, похожи на зрителей в театре, на зрителей, которым не нравится приезжий гастролер.
Поп говорил отрывисто, делая большие паузы, повторяя
слова и, видимо,
с трудом находя их. Шумно всасывал воздух, растирал синеватые щеки, взмахивал головой, как длинноволосый, и после каждого взмаха щупал остриженную голову, задумывался и молчал, глядя в
пол. Медлительный Мартын писал все быстрее, убеждая Клима, что он не считается
с диктантом Гапона.
Тут Самгин услыхал, что шум рассеялся, разбежался по углам, уступив место одному мощному и грозному голосу. Углубляя тишину, точно выбросив людей из зала, опустошив его, голос этот
с поразительной отчетливостью произносил знакомые
слова, угрожающе раскладывая их по знакомому мотиву. Голос звучал все более мощно, вызывая отрезвляющий холодок в спине Самгина, и вдруг весь зал точно обрушился, разломились стены, приподнялся
пол и грянул единодушный, разрушающий крик...
У Марфеньки на глазах были слезы. Отчего все изменилось? Отчего Верочка перешла из старого дома? Где Тит Никоныч? Отчего бабушка не бранит ее, Марфеньку: не сказала даже ни
слова за то, что, вместо недели, она пробыла в гостях две? Не любит больше? Отчего Верочка не ходит по-прежнему одна по
полям и роще? Отчего все такие скучные, не говорят друг
с другом, не дразнят ее женихом, как дразнили до отъезда? О чем молчат бабушка и Вера? Что сделалось со всем домом?
— И я добра вам хочу. Вот находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. «Век свой одна, не
с кем
слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы Бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас сидел почтенный человек, целовал бы у вас руки, вместо вас ходил бы по
полям, под руку водил бы в сад, в пикет
с вами играл бы… Право, бабушка, что бы вам…
Он выслушивал
слова губернатора, бросая на него
с полу почтительный и, как выстрел, пронзительный взгляд, потом приподнимал голову, переводил нам и опять ложился лбом на
пол.
Мне несколько неловко было ехать на фабрику банкира: я не был у него самого даже
с визитом, несмотря на его желание видеть всех нас как можно чаще у себя; а не был потому, что за визитом неминуемо следуют приглашения к обеду, за который садятся в пять часов, именно тогда, когда настает в Маниле лучшая пора глотать не мясо, не дичь, а здешний воздух, когда надо ехать в
поля, на взморье, гулять по цветущим зеленым окрестностям —
словом, жить.
От француза вы не требуете же, чтоб он так же занимался своими лошадьми, так же скакал по
полям и лесам, как англичане, ездил куда-нибудь в Америку бить медведей или сидел целый день
с удочкой над рекой…
словом, чтоб был предан страстно спорту.
Сидит он обыкновенно в таких случаях если не по правую руку губернатора, то и не в далеком от него расстоянии; в начале обеда более придерживается чувства собственного достоинства и, закинувшись назад, но не оборачивая головы, сбоку пускает взор вниз по круглым затылкам и стоячим воротникам гостей; зато к концу стола развеселяется, начинает улыбаться во все стороны (в направлении губернатора он
с начала обеда улыбался), а иногда даже предлагает тост в честь прекрасного
пола, украшения нашей планеты, по его
словам.
Кругом вся земля была изрыта. Дерсу часто останавливался и разбирал следы. По ним он угадывал возраст животных,
пол их, видел следы хромого кабана, нашел место, где два кабана дрались и один гонял другого.
С его
слов все это я представил себе ясно. Мне казалось странным, как это раньше я не замечал следов, а если видел их, то, кроме направления, в котором уходили животные, они мне ничего не говорили.
Из коего дела видно: означенный генерал-аншеф Троекуров прошлого 18… года июня 9 дня взошел в сей суд
с прошением в том, что покойный его отец, коллежский асессор и кавалер Петр Ефимов сын Троекуров в 17… году августа 14 дня, служивший в то время в ** наместническом правлении провинциальным секретарем, купил из дворян у канцеляриста Фадея Егорова сына Спицына имение, состоящее ** округи в помянутом сельце Кистеневке (которое селение тогда по ** ревизии называлось Кистеневскими выселками), всего значащихся по 4-й ревизии мужеска
пола ** душ со всем их крестьянским имуществом, усадьбою,
с пашенною и непашенною землею, лесами, сенными покосы, рыбными ловли по речке, называемой Кистеневке, и со всеми принадлежащими к оному имению угодьями и господским деревянным домом, и
словом все без остатка, что ему после отца его, из дворян урядника Егора Терентьева сына Спицына по наследству досталось и во владении его было, не оставляя из людей ни единыя души, а из земли ни единого четверика, ценою за 2500 р., на что и купчая в тот же день в ** палате суда и расправы совершена, и отец его тогда же августа в 26-й день ** земским судом введен был во владение и учинен за него отказ.
Что тут винить
с натянутой регуловской точки зрения человека, — надобно винить грустную среду, в которой всякое благородное чувство передается, как контрабанда, под
полой да затворивши двери; а сказал
слово громко — так день целый и думаешь, скоро ли придет полиция…
Кетчер махал мне рукой. Я взошел в калитку, мальчик, который успел вырасти, провожал меня, знакомо улыбаясь. И вот я в передней, в которую некогда входил зевая, а теперь готов был пасть на колена и целовать каждую доску
пола. Аркадий привел меня в гостиную и вышел. Я, утомленный, бросился на диван, сердце билось так сильно, что мне было больно, и, сверх того, мне было страшно. Я растягиваю рассказ, чтоб дольше остаться
с этими воспоминаниями, хотя и вижу, что
слово их плохо берет.
Часто, выбившись из сил, приходил он отдыхать к нам; лежа на
полу с двухлетним ребенком, он играл
с ним целые часы. Пока мы были втроем, дело шло как нельзя лучше, но при звуке колокольчика судорожная гримаса пробегала по лицу его, и он беспокойно оглядывался и искал шляпу; потом оставался, по славянской слабости. Тут одно
слово, замечание, сказанное не по нем, приводило к самым оригинальным сценам и спорам…
Я не знаю, почему дают какой-то монополь воспоминаниям первой любви над воспоминаниями молодой дружбы. Первая любовь потому так благоуханна, что она забывает различие
полов, что она — страстная дружба.
С своей стороны, дружба между юношами имеет всю горячность любви и весь ее характер: та же застенчивая боязнь касаться
словом своих чувств, то же недоверие к себе, безусловная преданность, та же мучительная тоска разлуки и то же ревнивое желание исключительности.
За несколько дней до праздника весь малиновецкий дом приходил в волнение. Мыли
полы, обметали стены, чистили медные приборы на дверях и окнах, переменяли шторы и проч. Потоки грязи лились по комнатам и коридорам; целые вороха паутины и жирных оскребков выносились на девичье крыльцо. В воздухе носился запах прокислых помоев.
Словом сказать, вся нечистота, какая таилась под спудом в течение девяти месяцев (
с последнего Светлого праздника, когда происходила такая же чистка), выступала наружу.
История эта состояла в следующем: мужик пахал
поле и выпахал железный казанок (котел)
с червонцами. Он тихонько принес деньги домой и зарыл в саду, не говоря никому ни
слова. Но потом не утерпел и доверил тайну своей бабе, взяв
с нее клятву, что она никому не расскажет. Баба, конечно, забожилась всеми внутренностями, но вынести тяжесть неразделенной тайны была не в силах. Поэтому она отправилась к попу и, когда тот разрешил ее от клятвы, выболтала все на духу.
Если ученик ошибался, Кранц тотчас же принимался передразнивать его, долго кривляясь и коверкая
слова на все лады. Предлоги он спрашивал жестами: ткнет пальцем вниз и вытянет губы хоботом, — надо отвечать: unten; подымет палец кверху и сделает гримасу, как будто его глаза
с желтыми белками следят за
полетом птицы, — oben. Быстро подбежит к стене и шлепнет по ней ладонью, — an…
Молодежь радостно встретила нового союзника. Артиллерист прибавил, что ядро, остановленное в своем
полете, развивает огромную теплоту. При остановке земли даже алмазы мгновенно обратились бы в пары… Мир
с треском распылился бы в междупланетном пространстве… И все из-за
слова одного человека в незаметном уголке мира…
Было похоже, как будто он не может одолеть это первое
слово, чтобы продолжать молитву. Заметив, что я смотрю на него
с невольным удивлением, он отвернулся
с выражением легкой досады и,
с трудом опустившись на колени, молился некоторое время, почти лежа на
полу. Когда он опять поднялся, лицо его уже было, спокойно, губы ровно шептали
слова, а влажные глаза светились и точно вглядывались во что-то в озаренном сумраке под куполом.
Последний сидел в своей комнате, не показываясь на крики сердитой бабы, а на следующее утро опять появился на подоконнике
с таинственным предметом под
полой. Нам он объяснил во время одевания, что Петрик — скверный, скверный, скверный мальчишка. И мать у него подлая баба… И что она дура, а он, Уляницкий, «достанет себе другого мальчика, еще лучше». Он сердился, повторял
слова, и его козлиная бородка вздрагивала очень выразительно.
Следовательно, приучив сначала молодую собаку к себе, к подаванью поноски, к твердой стойке даже над кормом, одним
словом, к совершенному послушанию и исполнению своих приказаний, отдаваемых на каком угодно языке, для чего в России прежде ломали немецкий, а теперь коверкают французский язык, — охотник может идти
с своею ученицей в
поле или болото, и она, не дрессированная на парфорсе, будет находить дичь, стоять над ней, не гоняться за живою и бережно подавать убитую или раненую; все это будет делать она сначала неловко, непроворно, неискусно, но в течение года совершенно привыкнет.
Сам он, объясняясь
с Лизаветой Прокофьевной, говорил «прекрасно», как выражались потом сестры Аглаи: «Скромно, тихо, без лишних
слов, без жестов,
с достоинством; вошел прекрасно; одет был превосходно», и не только не «упал на гладком
полу», как боялся накануне, но видимо произвел на всех даже приятное впечатление.
По улицам везде бродил народ. Из Самосадки наехали пристановляне, и в Кержацком конце точно открылась ярмарка, хотя пьяных и не было видно, как в Пеньковке. Кержаки кучками проходили через плотину к заводской конторе, прислушивались к веселью в господском доме и возвращались назад; по глухо застегнутым на медные пуговицы полукафтаньям старинного покроя и низеньким валеным шляпам
с широкими
полями этих кержаков можно было сразу отличить в толпе. Крепкий и прижимистый народ, не скажет
слова спроста.
На
поля зефиры мчатся
И опять летят
с полей;
Шумом их
слова твердятся:
Heт, здесь нет твоих друзей.
Он повторил это
слово сдавленным голосом, точно оно вырвалось у него
с болью и усилием. Я чувствовал, как дрожала его рука, и, казалось, слышал даже клокотавшее в груди его бешенство. И я все ниже опускал голову, и слезы одна за другой капали из моих глаз на
пол, но я все повторял едва слышно...
Но протоколист ни
с места: и не говорит ни
слова, и вперед не идет, словно ноги у него приросли к
полу.
Этот человек дошел наконец до такой прострации, что даже
слово «пошел!» не мог порядком выговорить, а как-то
с присвистом, и быстро выкрикивал: «п-шёл!» Именно так должен был выкрикивать, мчась на перекладной, фельдъегерь, когда встречным вихром парусило на нем
полы бараньего полушубка и волны снежной пыли залепляли нетрезвые уста.
— Однажды военный советник (был в древности такой чин) Сдаточный нас всех перепугал, — рассказывал Капотт. — Совсем неожиданно написал проект"о необходимости устроения фаланстеров из солдат,
с припущением в оных, для приплода, женского
пола по пристойности", и, никому не сказав ни
слова, подал его по команде. К счастию, дело разрешилось тем, что проект на другой день был возвращен
с надписью:"дурак!"
Наш светский писатель, князь Одоевский [Одоевский Владимир Федорович (1803—1869) — русский писатель, критик и историк музыки.], еще в тридцатых, кажется, годах остроумно предсказывал, что
с развитием общества франты высокого
полета ни
слова уж не будут говорить.
В ожидании Белавина мои молодые хозяева несколько поприготовились. В маленькой зальце и кабинете
пол был навощен; зажжена была вновь купленная лампа; предположено было, чтоб чай, приготовленный
с несколько изысканными принадлежностями, разливала сама Настенька,
словом — проектировался один из тех чайных вечеров, которыми так изобилует чиновничий Петербург.
Помню, эти
слова меня точно пронзили… И для чего он их проговорил и как пришли они ему в голову? Но вот труп стали поднимать, подняли вместе
с койкой; солома захрустела, кандалы звонко, среди всеобщей тишины, брякнули об
пол… Их подобрали. Тело понесли. Вдруг все громко заговорили. Слышно было, как унтер-офицер, уже в коридоре, посылал кого-то за кузнецом. Следовало расковать мертвеца…
Я тоже пошел
с поля, удрученный; в памяти гулким эхом звучали карающие
слова: «Горе граду Ариилу!..»
— Атанде-с, — прервал Коровкин. — Рекомендуюсь: дитя природы… Но что я вижу? Здесь дамы… А зачем же ты не сказал мне, подлец, что у тебя здесь дамы? — прибавил он,
с плутовскою улыбкою смотря на дядю. — Ничего? не робей!.. представимся и прекрасному
полу… Прелестные дамы! — начал он,
с трудом ворочая языком и завязая на каждом
слове. — Вы видите несчастного, который… ну, да уж и так далее… Остальное не договаривается… Музыканты! польку!
— Почтительнее будет выразиться: многоразличные вопли испускали-с. Кричали: как они представятся теперь прекрасному полу-с? а потом прибавили: «Я не достоин рода человеческого!» — и все так жалостно говорили-с, в отборных словах-с.
Снова начались музыка, танцы:
пол содрогался.
Слова Биче о «мошеннической проделке» Геза показали ее отношение к этому человеку настолько ясно, что присутствие в каюте капитана портрета девушки потеряло для меня свою темную сторону. В ее манере говорить и смотреть была мудрая простота и тонкая внимательность, сделавшие мой рассказ неполным; я чувствовал невозможность не только сказать, но даже намекнуть о связи особых причин
с моими поступками. Я умолчал поэтому о происшествии в доме Стерса.
Ярмолу так поразили последние
слова, что он даже вскочил
с полу.
Стены толстые, каменные, окошко маленькое,
с железной решеткой,
пол каменный, — одним
словом, каменный мешок.
Тут дорога, которая версты две извивалась
полями, повернула налево и пошла лесом. Кирша попевал беззаботно веселые песни, заговаривал
с проезжим, шутил; одним
словом, можно было подумать, что он совершенно спокоен и не опасается ничего. Но в то же время малейший шорох возбуждал все его внимание: он приостанавливал под разными предлогами своего коня, бросал зоркий взгляд на обе стороны дороги и, казалось, хотел проникнуть взором в самую глубину леса.
Клев ее начинается
с самой ранней весны, даже тогда, когда
полая вода не совсем слила и еще довольно мутна; одним
словом, плотва первая начинает и почти последняя оканчивает рыбий клев.
Тетушка Анна, всегда точная, верная своему
слову, не сдержала, однако ж, своего обещания. Не было о ней ни слуху ни духу. Уже дедушка Кондратий выплел все свои сети и давно бродил вместе
с сосновским стадом по
полям, которые теперь зеленели; уже Дуня начинала меньше тосковать и часто даже
с улыбкой поглядывала на своего сынишку, который теперь бегал; но тетушка Анна все еще не выполняла своего обещания и не приходила навестить их.