Неточные совпадения
— Донат
Ястребов, художник, бывший преподаватель рисования, а теперь — бездельник, рантье, но не стыжусь! — весело сказал племянник; он казался немногим моложе тетки, в
руке его была толстая и, видимо, тяжелая палка
с резиновой нашлепкой
на конце, но ходил он легко.
Перепелки точно бывают так жирны осенью, что
с трудом могут подняться, и многих брал я
руками из-под
ястреба; свежий жир таких перепелок, употребленных немедленно в пищу, точно производит ломоту в теле человеческом; я испытал это
на себе и видал
на других, но дело в том, что это были перепелки обыкновенные, только необыкновенно жирные.
Совещание Кишкина
с Ястребовым продолжалось довольно долго.
Ястребов неожиданно заартачился, потому что
на болоте уже производилась шурфовка, но потом он так же неожиданно согласился, выговорив возмещение произведенных затрат. Ударили по
рукам, и дело было кончено. У Кишкина дрожали
руки, когда он подписывал условие.
— Уж этот уцелеет… Повесить его мало… Теперь у него
с Ермошкой-кабатчиком такая дружба завелась — водой не разольешь.
Рука руку моет… А что
на Фотьянке делается: совсем сбесился народ.
С Балчуговского все
на Фотьянку кинулись… Смута такая пошла, что не слушай, теплая хороминка. И этот Кишкин тут впутался, и
Ястребов наезжал раза три… Живым мясом хотят разорвать Кедровскую-то дачу. Гляжу я
на них и дивлюсь про себя: вот до чего привел Господь дожить. Не глядели бы глаза.
В этот год также были вынуты из гнезда и выкормлены в клетке, называвшейся «садком», два
ястреба, из которых один находился
на руках у Филиппа, старого сокольника моего отца, а другой — у Ивана Мазана, некогда ходившего за дедушкой, который, несмотря
на то, что до нашего приезда ежедневно посылался жать, не расставался
с своим
ястребом и вынашивал его по ночам.
Я очень скоро пристрастился к травле ястребочком, как говорил Евсеич, и в тот счастливый день, в который получал
с утра позволенье ехать
на охоту,
с живейшим нетерпеньем ожидал назначенного времени, то есть часов двух пополудни, когда Филипп или Мазан, выспавшись после раннего обеда, явится
с бодрым и голодным
ястребом на руке,
с собственной своей собакой
на веревочке (потому что у обоих собаки гонялись за перепелками) и скажет: «Пора, сударь,
на охоту».
Я не только любил смотреть, как резвый
ястреб догоняет свою добычу, я любил все в охоте: как собака, почуяв след перепелки, начнет горячиться, мотать хвостом, фыркать, прижимая нос к самой земле; как, по мере того как она подбирается к птице, горячность ее час от часу увеличивается; как охотник, высоко подняв
на правой
руке ястреба, а левою
рукою удерживая
на сворке горячую собаку, подсвистывая, горячась сам, почти бежит за ней; как вдруг собака, иногда искривясь набок, загнув нос в сторону, как будто окаменеет
на месте; как охотник кричит запальчиво «пиль, пиль» и, наконец, толкает собаку ногой; как, бог знает откуда, из-под самого носа
с шумом и чоканьем вырывается перепелка — и уже догоняет ее
с распущенными когтями жадный
ястреб, и уже догнал, схватил, пронесся несколько сажен, и опускается
с добычею в траву или жниву, —
на это, пожалуй, всякий посмотрит
с удовольствием.
— Я еду туда, где будешь ты, — и буду
с тобой, пока ты меня не прогонишь, — отвечал он
с отчаянием и припал к
рукам своей властительницы. Она высвободила их, положила их ему
на голову и всеми десятью пальцами схватила его волосы. Она медленно перебирала и крутила эти безответные волосы, сама вся выпрямилась,
на губах змеилось торжество — а глаза, широкие и светлые до белизны, выражали одну безжалостную тупость и сытость победы. У
ястреба, который когтит пойманную птицу, такие бывают глаза.
После короткого отдыха, которого слеткам никогда в первый день не дают, потому что они гораздо упрямее и крепче, надобно взять
ястреба на руку и носить до вечера, выбирая места, где меньше толкается народу: внезапное и быстрое появление нового человека всегда пугает и заставляет слетать
с руки молодых
ястребов; особенно не любят они, если кто-нибудь подойдет сзади.
Выношенного
ястреба, приученного видеть около себя легавую собаку, притравливают следующим образом: охотник выходит
с ним па открытое место, всего лучше за околицу деревни, в поле; другой охотник идет рядом
с ним (впрочем, обойтись и без товарища): незаметно для
ястреба вынимает он из кармана или из вачика [Вачик — холщовая или кожаная двойная сумка; в маленькой сумке лежит вабило, без которого никак не должно ходить в поле, а в большую кладут затравленных перепелок] голубя, предпочтительно молодого, привязанного за ногу тоненьким снурком, другой конец которого привязан к
руке охотника: это делается для того, чтоб задержать полет голубя и чтоб, в случае неудачи, он не улетел совсем; голубь вспархивает, как будто нечаянно, из-под самых ног охотника;
ястреб, опутинки которого заблаговременно отвязаны от должника, бросается, догоняет птицу, схватывает и падает
с добычею
на землю; охотник подбегает и осторожно помогает
ястребу удержать голубя, потому что последний очень силен и гнездарю одному
с ним не справиться; нужно придержать голубиные крылья и потом, не вынимая из когтей, отвернуть голубю голову.
Отняв перепелку, охотник, за спиною у себя, отрывает ей голову, кладет к себе в вачик, а шейку
с головкой показывает
ястребу, который и вскакивает
с земли
на руку охотника, который, дав ему клюнуть раза два теплого перепелиного мозжечка, остальное прячет в вачик и отдает
ястребу после окончания охоты.
Если
ястреб так свыкается
с собакой, то еще более привыкает к своему хозяину: у другого охотника он долго не будет так ловить и особенно ходить
на руку, как у того, кто его выносил и охотился
с ним сначала.
Дутый медный бубенчик, величиною
с крупный русский орех или несколько побольше, но круглый, звонкий и легкий, пришпиливается в хвосте, для чего надобно взять
ястреба в обе
руки, а другому охотнику разобрать бережно хвост
на две равные половинки и, отступя
на вершок от репицы, проколоть одно из средних хвостовых перьев посредине обыкновенной медной булавкой;
на нее надеть за ушко бубенчик, острый конец воткнуть в другое среднее соседнее перо и вогнать булавку до самой головки; она будет так крепко держаться, что точно врастет в перо; иногда ушко бубенчика отломится, а булавка останется навсегда.
Очевидно, что колокольцы (бубенчики) всякий раз, когда нужно, привязывались к ногам ловчих птиц), наглухо прикрепленному к кожаной рукавице или перчатке
с правой
руки,
на которой всегда будет сидеть выученный
ястреб.
Это делается следующим образом:
ястреба надобно
на что-нибудь посадить, не отвязывая должника, потом взять кусок свежего мяса, показать сначала издали и потом поднести ему под нос, и когда он захочет схватить его клювом, то
руку отдернуть хотя
на четверть аршина и куском мяса (вабилом) [Обыкновенно для вабила употребляется крыло какой-нибудь птицы (всего лучше голубиное), оторванное
с мясом: охотнику ловко держать в
руке папоротку крыла, которое не должно быть ощипано] поматывать, а самому почмокивать и посвистывать (что называется вабить, то есть звать, манить).
Охотник продолжает
на следующие дни прежнюю выноску, и, наконец, в семь или восемь дней птица сделается так смирна и ручна, что охотник, вабивший
с каждым днем все дальше и дальше, в положенный час кормления, посадив
ястреба на забор или
на крышу, сам уйдет из виду вон — и только свистнет особливым позывом, которого звук трудно передать буквами, похожими несколько
на слог пфу, как
ястреб сейчас прилетит и явится
на руке охотника.
На четвертый день
ястреб, начав
с сажени, перейдет
на руку расстояние в десять и двадцать сажен: в таком случае следует покормить еще побольше, вполсыта.
Охотник, которому был он отдан
на руки, приходит однажды поутру и видит, что
ястреб, привязанный должником к колодке, стащил ее
с места, сидит, распустив крылья, в углу и держит в когтях огромную сову, еще живую.
Это называется
ястреб ходит
на руку с оборотом.
Итак, охотник выходит в поле, имея в вачике непременно вабило; собака приискивает перепелку, останавливается над ней, охотник подходит как ближе, поднимает
ястреба на руке как выше, кричит пиль, собака кидается к перепелке, она взлетает,
ястреб бросается, догоняет, схватывает
на воздухе и опускается
с ней
на землю.
Он был так умен, что, идя в поле, охотник не брал его
на руку, а только отворял чулан, в котором он сидел, —
ястреб вылетал и садился
на какую-нибудь крышу; охотник, не обращал
на него внимания и отправлялся, куда ему надобно; через несколько времени
ястреб догонял его и садился ему
на голову или
на плечо, если хозяин не подставлял
руки; иногда случалось, что он долго не являлся к охотнику, но, подходя к знакомым березам, мимо которых надо было проходить (если идти в эту сторону), охотник всегда находил, что
ястреб сидит
на дереве и дожидается его; один раз прямо
с дерева поймал он перепелку, которую собака спугнула нечаянно, потому что тут прежде никогда не бывало перепелок.
Как скоро
ястреб усядется
на руке, то надобно стоять смирно и оставаться
с полчаса в том же темном месте; потом растворить двери, отчего сделается светлее, и
ястреб непременно станет слетать
с руки; когда же он успокоится, охотник потихоньку выходит
на вольный воздух и ходит
с своим учеником по местам уединенным и открытым.
Ястреб сначала будет вытягивать шею то
на одну, то па другую сторону и наклоняться, чтоб достать корм, но, видя, что это не возможно, решится перелететь или хотя перескочить
с своего места
на манящее его вабило в
руке охотника; этот маневр надобно повторить до трех раз, и всякий раз вабить дальше, так, чтобы в третий —
ястреб перелетел
на сажень; тут надо покормить его побольше, потом посадить часа
на два в уединенное место и вообще накормленного
ястреба носить очень бережно, наблюдая, чтобы он, слетев
с руки, не ударился о что-нибудь и не помял зоба.
Раздался детский крик, обмерла Аграфена Петровна… Меньшая девочка ее лежала
на мостовой у колес подъехавшей коляски. Сшибло ль ее, сама ли упала
с испугу — Бог ее знает…
Ястребом ринулась мать, но ребенок был уж
на руках черной женщины. В глазах помутилось у Аграфены Петровны, зелень пошла… Едва устояла она
на ногах.