Неточные совпадения
— Какая-то таинственная сила бросает человека в этот мир беззащитным, без
разума и речи, затем, в юности, оторвав душу его от плоти, делает ее бессильной зрительницей мучительных страстей
тела.
— И потом еще картина: сверху простерты две узловатые руки зеленого цвета с красными ногтями, на одной — шесть пальцев, на другой — семь. Внизу пред ними, на коленях, маленький человечек снял с плеч своих огромную, больше его
тела, двуличную голову и тонкими, длинными ручками подает ее этим тринадцати пальцам. Художник объяснил, что картина названа: «В руки твои предаю дух мой». А руки принадлежат дьяволу, имя ему
Разум, и это он убил бога.
«Неужели я полюбил? — спросил он у самого себя и внимательно, даже со страхом, как бы прислушался к внутреннему самому себе, к своим:
телу, крови и
разуму, и решил твердо: — Да, я полюбил, и это уже навсегда».
Король! Я не хочу убивать тебя. Если ты угаснешь, угаснет и вон та узкая полоса зари. Я могу больше, чем угашать свет. Я возвращу тебе прежнюю силу и отдам тебе прежнюю власть. Вот — я отдаю тебе мое нетронутое
тело, Король! Бери его, чтобы от юности моей вспыхнула юность в твоем древнем
разуме.
«
Тело есть великий
разум, это — множественность, объединенная одним сознанием. Лишь орудием твоего
тела является и малый твой
разум, твой «ум», как ты его называешь, о, брат мой, — он лишь простое орудие, лишь игрушка твоего великого
разума».
Так говорил Заратустра, обращаясь к «презирающим
тело…». Чем больше знакомишься с душою человека, именуемого «интеллигентом», тем менее привлекательным и удовлетворяющим является этот малый
разум, отрекшийся от своего великого
разума.
Самоотречение освобождает людей от грехов, смирение — от соблазнов, правдивость — от суеверий. Но для того, чтобы человек мог отрекаться от похотей
тела, смиряться перед соблазнами гордости и проверять
разумом запутывающие его суеверия, он должен делать усилия. Только усилиями сознания может человек избавиться от грехов, соблазнов и суеверий, лишающих его блага.
Говорить, что то, что мы называем собою, есть только
тело, что и мой
разум, и моя душа, и моя любовь, всё только от
тела, говорить так, всё равно, что говорить, что то, что мы называем нашим
телом, есть только та пища, которой питается
тело. Правда, что
тело мое это только переделанная
телом пища и что без пищи не было бы
тела, но
тело мое не пища. Пища это то, что нужно для жизни
тела, но не
тело.
От
тела — грехи, от мнения людей — соблазны, от недоверия к своему
разуму — суеверия.
Служить
телу надо только тогда, когда оно требует этого. Употреблять же свой
разум на то, чтобы придумывать удовольствия
телу, — значит жить навыворот: не
тело заставлять служить душе, а душу
телу.
Разум показывает человеку, что удовлетворение требований его
тела не может быть его благом, а потому
разум неудержимо влечет человека к тому благу, которое свойственно ему, но не умещается в его телесной жизни.
Не лучше ли радоваться тому, что бог дал нам власть не огорчаться тем, что с нами случается помимо нашей воли, и благодарить его за то, что он подчинил нашу душу только тому, что в нашей власти — нашему
разуму. Он ведь не подчинил нашей души ни родителям нашим, ни братьям, ни богатству, ни
телу нашему, ни смерти. Он, по благости своей, подчинил ее одному тому, что от нас зависит — нашим мыслям.
Не греховное наше
тело, ведь
разум и свободная воля составляют образ и подобие Божие…
— Когда дух святый снидет на тебя, душа твоя и
тело обратятся в ничто, — сказала Катенька. — Ни
тело тогда не чувствует, ни душа. Нет ни мыслей, ни памяти, ни воли, ни добра, ни зла, ни
разума, ни безумия… Ты паришь тогда в небесных кругах, и нет слов рассказать про такое блаженство… Не испытавши, невозможно его понять… Одно слово — соединенье с Богом. В самом раю нет радостей и наслажденья больше тех, какие чувствуешь, когда дух святый озарит твою душу.
«Я, говоришь ты — и горд этим словом. Но больше его, — во что ты не хочешь верить, — твое
тело и его великий
разум: он не говорит «я», он творит «я».
Сказать «прости» собственному
телу и создать высшее
тело, пересоздать великий
разум, творящий наше жизнеощущение и наше «я»…
Наши мысли о жизни, наши нахождения тайно и незаметно для нас определяются чем-то, лежащим вне нашего сознания. Сознательное «я» думает, ищет, обретает дорогу, победительно вступает на нее — и не подозревает, что его все время толкал именно в этом направлении его неучитываемый «Сам», великий
разум его
тела. Человек смотрит на мир, думает, что можно верить своим глазам…
«В
теле твоем больше
разума, чем в твоей наилучшей мудрости. И кто знает, — на что именно нужна твоему
телу твоя наилучшая мудрость?»
«
Тело есть великий
разум, множественность с одним сознанием, война и мир, стадо и пастух».
«Орудием твоего
тела является и твой малый
разум, брат мой, твой «дух», как ты его называешь, — маленькое орудие и игрушка твоего великого
разума».
И жадно, настороженно вглядывается Ницше в темную глубину своей души и старается разглядеть того таинственного «Самого», который, как игрушками, капризно играет его мыслями и исканиями, и в ничто обращает трудную и мучительную работу ума. Вот он, этот «Сам», великий
разум тела, неведомый, слепой повелитель, обративший наше «я» в своего раба.
Тело, великий
разум нашего
тела, творящий наше «я», оно — источник живой жизни.
Так отрадно ей было чуять, что с души у нее что-то такое спадает, что грызло
тело и мутило
разум.
Происходит это от того, что человек простой, так называемый необразованный, всю жизнь свою работавший
телом, не извратил свой
разум и удержал его во всей чистоте и силе.
Всё, что мы знаем о мире, есть только видимое нами, вне нас совершающееся в небесных
телах, в животных, в растениях, во всем мире, подчинение
разуму.
Разум для человека тот закон, по которому совершается его жизнь, — такой же закон, как и тот закон для животного, по которому оно питается и плодится, — как и тот закон для растения, по которому растет, цветет трава, дерево, — как и тот закон для небесного
тела, по которому движутся земля и светила.
Этот добродетельный человек основал в городе рабочий дом, богадельню и училище, помня, как он говорил, что пороки не иначе можно изгнать из общества, как удовлетворением трех главнейших потребностей человека: укреплением
тела, очищением сердца и просвещением
разума.
И, думая это про себя, он улыбался той своей спокойной улыбкой, за которую так любили его и уважали товарищи. Но жил в его
теле кто-то еще, кто не поддавался увещеваниям, твердо знал свое, был не то мудр, не то совсем без
разума, как зверь, — и этот другой страшился страхом трепетным и темным, и после удачного полета этот другой становился глупо счастлив, самоуверен и даже нагл, а перед полетом каждый раз мутил душу, наполнял ее вздохами и дрожью. Так же было и в этот раз, накануне июльского полета.