Неточные совпадения
Левин читал Катавасову некоторые места из своего сочинения, и они понравились ему. Вчера, встретив Левина на публичной
лекции, Катавасов сказал ему, что известный Метров, которого статья так понравилась Левину, находится в Москве и очень заинтересован
тем, что ему сказал Катавасов о работе Левина, и что Метров будет у него завтра в одиннадцать часов и очень рад познакомиться с ним.
Большая часть
лекций состояла в рассказах о
том, что ожидает впереди человека на всех поприщах и ступенях государственной службы и частных занятий.
— Он нам замечательно рассказывал, прямо —
лекции читал о
том, сколько сорных трав зря сосет землю, сколько дешевого дерева, ольхи, ветлы, осины, растет бесполезно для нас. Это, говорит, все паразиты, и надобно их истребить с корнем. Дескать, там, где растет репей, конский щавель, крапива, там подсолнухи и всякая овощь может расти, а на месте дерева, которое даже для топлива — плохо, надо сажать поделочное, ценное — дуб, липу, клен. Произрастание, говорит, паразитов неразумно допускать, неэкономично.
Лекции, споры, шепоты, весь хаотический шум сотен молодежи, опьяненной жаждой жить, действовать, — все это так оглушало Самгина, что он не слышал даже мыслей своих. Казалось, что все люди одержимы безумием игры,
тем более увлекающей их, чем более опасна она.
В углу комнаты — за столом — сидят двое: известный профессор с фамилией, похожей на греческую, —
лекции его Самгин слушал, но трудную фамилию вспомнить не мог; рядом с ним длинный, сухолицый человек с баками, похожий на англичанина, из
тех, какими изображают англичан карикатуристы. Держась одной рукой за стол, а другой за пуговицу пиджака, стоит небольшой растрепанный человечек и, покашливая, жидким голосом говорит...
Лекция была озаглавлена «Интеллект и рок», — в ней доказывалось, что интеллект и является выразителем воли рока, а сам «рок не что иное, как маска Сатаны — Прометея»; «Прометей — это
тот, кто первый внушил человеку в раю неведения страсть к познанию, и с
той поры девственная, жаждущая веры душа богоподобного человека сгорает в Прометеевом огне; материализм — это серый пепел ее».
— Так вот Аркашка, после свадебного пира, открывал сердце свое пред полупьяным купечеством, развивая пред Разуваевыми
тему будущей
лекции своей: «Религия как регулятор поведения».
Так совершил свое учебное поприще Обломов.
То число, в которое он выслушал последнюю
лекцию, и было геркулесовыми столпами его учености. Начальник заведения подписью своею на аттестате, как прежде учитель ногтем на книге, провел черту, за которую герой наш не считал уже нужным простирать свои ученые стремления.
Один из «пророков» разобрал стихи публично на
лекции и сказал, что «в них преобладает элемент живописи, обилие образов и музыкальность, но нет глубины и мало силы», однако предсказывал, что с летами это придет, поздравил автора тоже с талантом и советовал «беречь и лелеять музу»,
то есть заняться серьезно.
Вглядевшись пытливо в каждого профессора, в каждого товарища, как в школе, Райский, от скуки, для развлечения, стал прислушиваться к
тому, что говорят на
лекции.
— Не говорите и вы этого, Вера. Не стал бы я тут слушать и читать
лекции о любви! И если б хотел обмануть,
то обманул бы давно — стало быть, не могу…
В университете Райский делит время, по утрам, между
лекциями и Кремлевским садом, в воскресенье ходит в Никитский монастырь к обедне, заглядывает на развод и посещает кондитеров Пеэра и Педотти. По вечерам сидит в «своем кружке»,
то есть избранных товарищей, горячих голов, великодушных сердец.
Это постоянная
лекция, наглядная, осязательная, в лицах, со всеми подробностями, и отличная прогулка в
то же время.
Делать всё для масс народа, а не ждать ничего от них; массы составляют объект нашей деятельности, но не могут быть нашими сотрудниками до
тех пор, пока они инертны, как теперь, — начал он, как будто читал
лекцию.
Наскоро дав им аттестацию, Кирсанов пошел сказать больной, что дело удалось. Она при первых его словах схватила его руку, и он едва успел вырвать, чтоб она не поцеловала ее. «Но я не скоро пущу к вам вашего батюшку объявить вам
то же самое, — сказал он: — он у меня прежде прослушает
лекцию о
том, как ему держать себя». Он сказал ей, что он будет внушать ее отцу и что не отстанет от него, пока не внушит ему этого основательно.
Настоящий Гегель был
тот скромный профессор в Иене, друг Гельдерлина, который спас под полой свою «Феноменологию», когда Наполеон входил в город; тогда его философия не вела ни к индийскому квиетизму, ни к оправданию существующих гражданских форм, ни к прусскому христианству; тогда он не читал своих
лекций о философии религии, а писал гениальные вещи, вроде статьи «О палаче и о смертной казни», напечатанной в Розенкранцевой биографии.
Люди добросовестной учености, ученики Гегеля, Ганса, Риттера и др., они слушали их именно в
то время, когда остов диалектики стал обрастать мясом, когда наука перестала считать себя противуположною жизни, когда Ганс приходил на
лекцию не с древним фолиантом в руке, а с последним нумером парижского или лондонского журнала.
Тем не меньше, хотя и дурным слогом, но близнецы «Москвитянина» стали зацеплять уж не только Белинского, но и Грановского за его
лекции. И все с
тем же несчастным отсутствием такта, который восстановлял против них всех порядочных людей. Они обвиняли Грановского в пристрастии к западному развитию, к известному порядку идей, за которые Николай из идеи порядка ковал в цепи да посылал в Нерчинск.
Голицын был удивительный человек, он долго не мог привыкнуть к
тому беспорядку, что когда профессор болен,
то и
лекции нет; он думал, что следующий по очереди должен был его заменять, так что отцу Терновскому пришлось бы иной раз читать в клинике о женских болезнях, а акушеру Рихтеру — толковать бессеменное зачатие.
Вот этот-то действительный тайный Пик де ла Мирандоль завел нового рода испытания. Он велел отобрать лучших студентов для
того, чтоб каждый из них прочел по
лекции из своих предметов вместо профессора. Деканы, разумеется, выбрали самых бойких.
Одна
лекция осталась у меня в памяти, — это
та, в которой он говорил о книге Мишле «Le Peuple» [«Народ» (фр.).] и о романе Ж. Санда «La Mare au Diable», [«Чертова лужа» (фр.).] потому что он в ней живо коснулся живого и современного интереса.
Лекции эти продолжались целую неделю. Студенты должны были приготовляться на все
темы своего курса, декан вынимал билет и имя. Уваров созвал всю московскую знать. Архимандриты и сенаторы, генерал-губернатор и Ив. Ив. Дмитриев — все были налицо.
Фогт обладает огромным талантом преподавания. Он, полушутя, читал у нас несколько
лекций физиологии для дам. Все у него выходило так живо, так просто и так пластически выразительно, что дальний путь, которым он достиг этой ясности, не был заметен. В этом-то и состоит вся задача педагогии — сделать науку до
того понятной и усвоенной, чтоб заставить ее говорить простым, обыкновенным языком.
По этому случаю в «Правде» было написано, что в советском учреждении читаются
лекции на религиозно-духовные
темы, и что это не может быть терпимо.
Там я прочел несколько
лекций на
тему «Мессианская идея и проблема истории».
Одно время я читал
лекции в характерном для
того времени советском учреждении, — Государственном институте слова.
Вступив на престол, Александр III стал заводить строгие порядки. Они коснулись и университета. Новый устав 1884 года уничтожил профессорскую автономию и удвоил плату за слушание
лекций, чтобы лишить бедноту высшего образования, и, кроме
того, прибавился новый расход — студентам предписано было носить новую форму: мундиры, сюртуки и пальто с гербовыми пуговицами и фуражками с синими околышами.
Между
тем его сын, родившийся уже в законном браке, но возросший под другою фамилией и совершенно усыновленный благородным характером мужа его матери,
тем не менее в свое время умершим, остался совершенно при одних своих средствах и с болезненною, страдающею, без ног, матерью в одной из отдаленных губерний; сам же в столице добывал деньги ежедневным благородным трудом от купеческих уроков и
тем содержал себя сначала в гимназии, а потом слушателем полезных ему
лекций, имея в виду дальнейшую цель.
Здоровый, краснощекий, уже с заросшей бородой, молчаливый, он производил странное впечатление на своих товарищей; они не подозревали
того, что в этом суровом муже, аккуратно приезжавшем на
лекции в широких деревенских санях парой, таился чуть не ребенок.
При самом начале — он наш поэт. Как теперь вижу
тот послеобеденный класс Кошанского, когда, окончивши
лекцию несколько раньше урочного часа, профессор сказал: «Теперь, господа, будем пробовать перья! опишите мне, пожалуйста, розу стихами». [В автографе еще: «Мой стих никак», зачеркнуто.]
Юстин Помада ходил на
лекции, давал уроки и был снова
тем же детски наивным и беспечным «Корнишоном», каким его всегда знали товарищи, давшие ему эту кличку.
На этот раз он начал
лекцию на
тему о
том, что для человека не существует ни законов, ни прав, ни обязанностей, ни чести, ни подлости и что человек есть величина самодовлеющая, ни от кого и ни от чего не зависимая.
К шесчастью, около него в
то время не было ни одной из теперешних прогрессивных и ученых дам, которые, отвернув шею классическому аисту и вырвав с корнем капусту, под которой находят детей, рекомендуют в
лекциях, в сравнениях и уподоблениях беспощадно и даже чуть ли не графическим порядком объяснять детям великую тайну любви и зарождения.
Вихров все это знал, но,
тем не менее, и эту
лекцию записал с буквальною точностью.
Там девица Филиппо прочтет вам
лекцию: «L'impot sur les celibataires», [Налог на холостяков (франц.)] а девица Лафуркад, пропев «A bas les hommes!», [Долой мужчин! (франц.)] вместе с
тем провозгласит и окончательную эмансипацию женщин…
— Гм… ты думаешь? ты полагаешь, что женский вопрос, по их мнению, в
том только и состоит, чтоб женщины получили доступ в телеграфистки и к слушанию университетских
лекций? Ты серьезно так полагаешь?
О
том, чтоб интернировать господина Сеченова в сердцах наших дам, о
том, чтобы сделать его
лекции настольной книгой наших будуаров, о
том, чтоб укоренить в наших салонах физиологический жаргон — нет и помину.
Что же касается до обыденной жизненной практики,
то, кроме профессоров, читающих с кафедры
лекции государственного права, да школьников, обязанных слушать эти
лекций, вряд ли кто-нибудь думает о
той высшей правде, осуществлением которой служит государство и служению которой должна быть всецело посвящена жизнь обывателей.
Лекция. Очень странно, что из сверкающего аппарата — не металлический, как обычно, а какой-то мягкий, мохнатый, моховой голос. Женский — мне мелькает она такою, какою когда-то жила маленькая — крючочек-старушка, вроде
той — у Древнего Дома.
Она была способна учиться и легко запоминала
лекции и сдавала экзамены и, кроме
того, поглощала новейшие книги в огромном количестве.
В
тот же день, за обедом, один из жильцов, студент третьего курса, объяснил Чудинову, что так как он поступает в юридический факультет,
то за
лекции ему придется уплатить за полугодие около тридцати рублей, да обмундирование будет стоить, с форменной фуражкой и шпагой, по малой мере, семьдесят рублей. Объявления в газетах тоже потребуют изрядных денег.
Я так был убежден в этом, что на другой день на
лекции меня чрезвычайно удивило
то, что товарищи мои, бывшие на вечере барона З., не только не стыдились вспоминать о
том, что они там делали, но рассказывали про вечер так, чтобы другие студенты могли слышать.
Несмотря на
то, он, однако, тщательно записывал своим мелким почерком без исключения все
лекции.
Оперов ничего не сказал мне, но на следующих
лекциях не здоровался со мной первый, не подавал своей дощечки, не разговаривал, и когда я садился на место,
то он, бочком пригнув голову на палец от тетрадей, делал, как будто вглядывался в них.
Когда вошел профессор и все, зашевелившись, замолкли, я помню, что я и на профессора распространил свой сатирический взгляд, и меня поразило
то, что профессор начал
лекцию вводной фразой, в которой, по моему мнению, не было никакого толка.
Действительно,
тот самый Семенов с седыми волосами, который в первый экзамен меня так обрадовал
тем, что на вид был хуже меня, и который, выдержав вторым вступительный экзамен, первый месяц студенчества аккуратно ходил на
лекции, закутил еще до репетиций и под конец курса уже совсем не показывался в университете.
Разочаровавшись в этом, я сейчас же, под заглавием «первая
лекция», написанным в красиво переплетенной тетрадке, которую я принес с собою, нарисовал восемнадцать профилей, которые соединялись в кружок в виде цветка, и только изредка водил рукой по бумаге, для
того чтобы профессор (который, я был уверен, очень занимается мною) думал, что я записываю.
Главными героями этих подвигов были Зухин, а в конце курса — Семенов. На Семенова все последнее время смотрели с каким-то даже ужасом, и когда он приходил на
лекцию, что случалось довольно редко,
то в аудитории происходило волнение.
Если
лекция бывала непомерно скучна,
то друзья развлекались чтением, игрой в крестики, сочинением вздорных стихов. Но любимой их игрой была игра в мечту об усах.
И тут девочка рассказала ему кое-что о себе. Она дочь профессора, который читает
лекции в университете, но, кроме
того, дает в Екатерининском институте уроки естественной истории и имеет в нем казенную квартиру. Поэтому ее положение в институте особое. Живет она дома, а в институте только учится. Оттого она гораздо свободнее во времени, в чтении и в развлечениях, чем ее подруги…