Неточные совпадения
Потом подъехали к реке, поставили лошадей под березками и пошли в купальню. Кучер Терентий, привязав к дереву отмахивающихся от оводов лошадей,
лег, приминая траву, в
тени березы и курил тютюн, а из купальни доносился до него неумолкавший детский веселый визг.
«Неужели я нашел разрешение всего, неужели кончены теперь мои страдания?» думал Левин, шагая по пыльной дороге, не замечая ни жару, ни усталости и испытывая чувство утоления долгого страдания. Чувство это было так радостно, что оно казалось ему невероятным. Он задыхался от волнення и, не в силах итти дальше, сошел с дороги в лес и сел в
тени осин на нескошенную траву. Он снял с потной головы шляпу и
лег, облокотившись на руку, на сочную, лопушистую лесную траву.
Говор народа, топот лошадей и телег, веселый свист перепелов, жужжание насекомых, которые неподвижными стаями вились в воздухе, запах полыни, соломы и лошадиного пота, тысячи различных цветов и
теней, которые разливало палящее солнце по светло-желтому жнивью, синей дали леса и бело-лиловым облакам, белые паутины, которые носились в воздухе или
ложились по жнивью, — все это я видел, слышал и чувствовал.
Дом Зотовой — тоже одноэтажный, его пять окон закрыты ставнями, в щели двух просачивались полоски света,
ложась лентами на густую
тень дома.
Клим изорвал письмо, разделся и
лег, думая, что в конце концов люди только утомляют. Каждый из них, бросая в память тяжелую
тень свою, вынуждает думать о нем, оценивать его, искать для него место в душе. Зачем это нужно, какой смысл в этом?
Она, видимо, сильно устала, под глазами ее
легли тени, сделав глаза глубже и еще красивей. Ясно было, что ее что-то волнует, — в сочном голосе явилась новая и резкая нота, острее и насмешливей улыбались глаза.
Деревянные стены и заборы домов еще дышали теплом, но где-то слева всходила луна, и на серый булыжник мостовой
ложились прохладные
тени деревьев.
Толпа прошла, но на улице стало еще более шумно, — катились экипажи, цокали по булыжнику подковы лошадей, шаркали по панели и стучали палки темненьких старичков, старушек, бежали мальчишки. Но скоро исчезло и это, — тогда из-под ворот дома вылезла черная собака и, раскрыв красную пасть, длительно зевнув,
легла в
тень. И почти тотчас мимо окна бойко пробежала пестрая, сытая лошадь, запряженная в плетеную бричку, — на козлах сидел Захарий в сером измятом пыльнике.
Он похудел, под глазами его
легли синеватые
тени, взгляд стал рассеянным, беспокойным.
Сверху спускалась Лидия. Она садилась в угол, за роялью, и чужими глазами смотрела оттуда, кутая, по привычке, грудь свою газовым шарфом. Шарф был синий, от него на нижнюю часть лица ее
ложились неприятные
тени. Клим был доволен, что она молчит, чувствуя, что, если б она заговорила, он стал бы возражать ей. Днем и при людях он не любил ее.
Лицо ее вдруг изменилось, зрачки глаз сузились, точно у кошки, на желтоватые белки
легла тень ресниц, она присматривалась к чему-то как бы чужими глазами и мстительно вспоминая.
Сладострастные
тени на темной постели окружили,
легли,
притаились, манят…
Клим почувствовал прилив невыносимой скуки. Все скучно: женщина, на белое платье которой поминутно
ложатся пятнышки
теней от листьев и ягод; чахоточный, зеленолицый музыкант в черных очках, неподвижная зелень сада, мутное небо, ленивенький шумок города.
Нехаева встала на ноги, красные пятна на щеках ее горели еще ярче, под глазами
легли тени, обострив ее скулы и придавая взгляду почти невыносимый блеск. Марина, встречая ее, сердито кричала...
Он горячо благодарил судьбу, если в этой неведомой области удавалось ему заблаговременно различить нарумяненную ложь от бледной истины; уже не сетовал, когда от искусно прикрытого цветами обмана он оступался, а не падал, если только лихорадочно и усиленно билось сердце, и рад-радехонек был, если не обливалось оно кровью, если не выступал холодный пот на лбу и потом не
ложилась надолго длинная
тень на его жизнь.
Смерть тетки вызвала горькие, искренние слезы Ольги и
легла тенью на ее жизнь на какие-нибудь полгода.
Над трупом мужа, с потерею его, она, кажется, вдруг уразумела свою жизнь и задумалась над ее значением, и эта задумчивость
легла навсегда
тенью на ее лицо.
— Мучиться каким-то туманом, призраками! — жаловалась она. — Все светло, а тут вдруг
ложится на жизнь какая-то зловещая
тень! Ужели нет средств?
Отношения Ольги к тетке были до сих пор очень просты и покойны: в нежности они не переходили никогда границ умеренности, никогда не
ложилось между ними и
тени неудовольствия.
На ее лицо
легла тень непривычного беспокойства, недоумения.
Луна освещала новый дом, а старый прятался в
тени. На дворе, в кухне, в людских долее обыкновенного не
ложились спать люди, у которых в гостях были приехавшие с барыней Викентьевой из-за Волги кучер и лакей.
Мы дошли до какого-то вала и воротились по тропинке, проложенной по берегу прямо к озерку. Там купались наши, точно в купальне, под сводом зелени. На берегу мы застали живописную суету: варили кушанье в котлах, в палатке накрывали… на пол, за неимением стола. Собеседники сидели и лежали. Я ушел в другую палатку, разбитую для магнитных наблюдений, и
лег на единственную бывшую на всем острове кушетку, и отдохнул в
тени. Иногда врывался свежий ветер и проникал под тент, принося прохладу.
Светлый месяц, почти полный, вышел из-за сарая, и через двор
легли черные
тени, и заблестело железо на крыше разрушающегося дома.
Таким образом, между молодыми супругами
легла первая
тень.
На нашем биваке горел огонь; свет от него
ложился по земле красными бликами и перемешивался с черными
тенями и бледными лучами месяца, украдкой пробивавшимися сквозь ветви кустарников.
Но вот наступает вечер. Заря запылала пожаром и обхватила полнеба. Солнце садится. Воздух вблизи как-то особенно прозрачен, словно стеклянный; вдали
ложится мягкий пар, теплый на вид; вместе с росой падает алый блеск на поляны, еще недавно облитые потоками жидкого золота; от деревьев, от кустов, от высоких стогов сена побежали длинные
тени… Солнце село; звезда зажглась и дрожит в огнистом море заката…
Перед нами высилась еще одна высокая гора. Надо было ее «взять» во что бы то ни стало. На все окрестные горы
легла вечерняя
тень, только одна эта сопка еще была озарена солнечными лучами. Последний подъем был очень труден. Раза 3 мы садились и отдыхали, потом опять поднимались и через силу карабкались вверх.
После ужина казаки рано
легли спать. За день я так переволновался, что не мог уснуть. Я поднялся, сел к огню и стал думать о пережитом. Ночь была ясная, тихая. Красные блики от огня, черные
тени от деревьев и голубоватый свет луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери. Иные совсем близко подходили к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец я почувствовал дремоту,
лег рядом с казаками и уснул крепким сном.
Сумерки в лесу всегда наступают рано. На западе сквозь густую хвою еще виднелись кое-где клочки бледного неба, а внизу, на земле, уже
ложились ночные
тени. По мере того как разгорался костер, ярче освещались выступавшие из темноты кусты и стволы деревьев. Разбуженная в осыпях пищуха подняла было пронзительный крик, но вдруг испугалась чего-то, проворно спряталась в норку и больше не показывалась.
Надо было покормить лошадей. Я решил воспользоваться этим,
лег в
тени кедра и тотчас же уснул. Через 2 часа меня разбудил Олентьев. Проснувшись, я увидел, что Дерсу наколол дров, собрал бересты и все это сложил в балаган.
Да, так свежее и чище, перестали возиться темные, грязные
тени, на пол
легли светло-голубые пятна, золотые искры загорелись на стеклах окна.
Тень Голгофы
легла на мир и отравила радость жизни.
Местами течет она по задворкам, мимо огородов; тут берега у нее зеленые, поросшие тальником и осокой; когда я видел ее, на ее совершенно гладкую поверхность
ложились вечерние
тени; она была тиха и, казалось, дремала.
Солнце склонилось на запад к горизонту, по низине
легла длинная
тень, на востоке лежала тяжелая туча, даль терялась в вечерней дымке, и только кое-где косые лучи выхватывали у синих
теней то белую стену мазаной хатки, то загоревшееся рубином оконце, то живую искорку на кресте дальней колокольни.
Я тоже
лег в
тени дерева и пытался заснуть, но не мог: то появился комар и запел свою монотонно звенящую песню, то муравей влез на лицо и довольно больно ущипнул меня в щеку.
На его дарование
ложилась тень какого-то староверства, чуть не обскурантизма.
Только детское лицо было серьезно не сто годам, и на нем
ложилась какая-то
тень.
Между отцом и дочерью
легла первая житейская
тень.
Сад, впрочем, был хотя довольно велик, но не красив: кое-где ягодные кусты смородины, крыжовника и барбариса, десятка два-три тощих яблонь, круглые цветники с ноготками, шафранами и астрами, и ни одного большого дерева, никакой
тени; но и этот сад доставлял нам удовольствие, особенно моей сестрице, которая не знала ни гор, ни полей, ни лесов; я же изъездил, как говорили, более пятисот верст: несмотря на мое болезненное состояние, величие красот божьего мира незаметно
ложилось на детскую душу и жило без моего ведома в моем воображении; я не мог удовольствоваться нашим бедным городским садом и беспрестанно рассказывал моей сестре, как человек бывалый, о разных чудесах, мною виденных; она слушала с любопытством, устремив на меня полные напряженного внимания свои прекрасные глазки, в которых в то же время ясно выражалось: «Братец, я ничего не понимаю».
— Н-да, братец ты мой, ничего не поделаешь… Сказано: в поте лица твоего, — продолжал наставительно Лодыжкин. — Положим, у тебя, примерно сказать, не лицо, а морда, а все-таки… Ну, пошел, пошел вперед, нечего под ногами вертеться… А я, Сережа, признаться сказать, люблю, когда эта самая теплынь. Орган вот только мешает, а то, кабы не работа,
лег бы где-нибудь на траве, в
тени, пузом, значит, вверх, и полеживай себе. Для наших старых костей это самое солнце — первая вещь.
Опять звездная бездна над головой, опять душистая прохлада северной ночи; кругом опять призраки и узорчатые
тени по горам, а в самой выси, где небо раздавалось и круглилось куполом,
легли широкие воздушные полосы набежавших откуда-то облачков, точно кто мазнул по небу исполинской кистью.
Усталая, она замолчала, оглянулась. В грудь ей спокойно
легла уверенность, что ее слова не пропадут бесполезно. Мужики смотрели на нее, ожидая еще чего-то. Петр сложил руки на груди, прищурил глаза, и на пестром лице его дрожала улыбка. Степан, облокотясь одной рукой на стол, весь подался вперед, вытянул шею и как бы все еще слушал.
Тень лежала на лице его, и от этого оно казалось более законченным. Его жена, сидя рядом с матерью, согнулась, положив локти на колена, и смотрела под ноги себе.
Темнело. Тихие лиловые
тени от деревьев
легли на полянку. Младшая Михина вдруг спохватилась...
Скрепя сердце вы располагаетесь на берегу, расстилаете ковер под
тенью дерева и
ложитесь; но сон не смыкает глаз ваших, дорога и весенний жар привели всю кровь вашу в волнение, и после нескольких попыток заставить себя заснуть вы убеждаетесь в решительной невозможности такого подвига.
А уж при лунном свете я решительно не мог не вставать с постели и не
ложиться на окно в палисадник и, вглядываясь в освещенную крышу Шапошникова дома, и стройную колокольню нашего прихода, и в вечернюю
тень забора и куста, ложившуюся на дорожку садика, не мог не просиживать так долго, что потом просыпался с трудом только в десять часов утра.
Там я
ложился в
тени на траве и читал, изредка отрывая глаза от книги, чтобы взглянуть на лиловатую в
тени поверхность реки, начинающую колыхаться от утреннего ветра, на поле желтеющей ржи на том берегу, на светло-красный утренний свет лучей, ниже и ниже окрашивающий белые стволы берез, которые, прячась одна за другую, уходили от меня в даль чистого леса, и наслаждался сознанием в себе точно такой же свежей, молодой силы жизни, какой везде кругом меня дышала природа.
Не глядя, видел, нет, скорее, чувствовал, Александров, как часто и упруго дышит грудь его дамы в том месте, над вырезом декольте, где
легла на розовом теле нежная
тень ложбинки. Заметил он тоже, что, танцуя, она медленно поворачивает шею то налево, то направо, слегка склоняя голову к плечу. Это ей придавало несколько утомленный вид, но было очень изящно. Не устала ли она?
По-прежнему поступь его была тороплива, и в движениях сквозило легкомыслие, но изнурительные занятия, видимо, подействовали, и на лицо уже
легли расплюевские
тени.
Жихарев беспокойно ходит вокруг стола, всех угощая, его лысый череп склоняется то к тому, то к другому, тонкие пальцы все время играют. Он похудел, хищный нос его стал острее; когда он стоит боком к огню, на щеку его
ложится черная
тень носа.
Я сел на край гроба, в ногах его, оглянулся: бугроватое кладбище тесно заставлено серыми крестами,
тени, размахнувшись,
легли на могилы, обняли их щетинистые холмы.