Неточные совпадения
А это, в свою очередь, доказывает, как шатки
теории вообще и как мудро поступают те военачальники, которые относятся к ним с недоверчивостью.
Что клевер сеяли только на шесть,
а не на двадцать десятин, это было еще досаднее. Посев клевера, и по
теории и по собственному его опыту, бывал только тогда хорош, когда сделан как можно раньше, почти по снегу. И никогда Левин не мог добиться этого.
— Да моя
теория та: война, с одной стороны, есть такое животное, жестокое и ужасное дело, что ни один человек, не говорю уже христианин, не может лично взять на свою ответственность начало войны,
а может только правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно. С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в государственных делах, в особенности в деле воины, граждане отрекаются от своей личной воли.
Он очень страдал и теперь страдает от мысли, что теорию-то сочинить он умел,
а перешагнуть-то, не задумываясь, и не в состоянии, стало быть человек не гениальный.
А вы ведь вашей
теории уж больше не верите, — с чем же вы убежите?
Он было попробовал ему излагать систему Фурье и
теорию Дарвина, но Петр Петрович, особенно в последнее время, начал слушать как-то уж слишком саркастически,
а в самое последнее время — так даже стал браниться.
А выдумай вы другую
теорию, так, пожалуй, еще и в сто миллионов раз безобразнее дело бы сделали!
Народ пьянствует, молодежь образованная от бездействия перегорает в несбыточных снах и грезах, уродуется в
теориях; откуда-то жиды наехали, прячут деньги,
а все остальное развратничает.
Дверь за собой забыл притворить,
а убил, двух убил, по
теории.
А теперь вот вообразили, вместе с мамашей, что и господина Лужина можно снести, излагающего
теорию о преимуществе жен, взятых из нищеты и облагодетельствованных мужьями, да еще излагающего чуть не при первом свидании.
Тут была тоже одна собственная теорийка, — так себе
теория, — по которой люди разделяются, видите ли, на материал и на особенных людей, то есть на таких людей, для которых, по их высокому положению, закон не писан,
а, напротив, которые сами сочиняют законы остальным людям, материалу-то, сору-то.
Ведь это только
теория, да еще моя-с,
а я вам что за авторитет?
Представь, что человек хочет жить по
теории Томилина,
а?
— Марксята плодятся понемногу, но связями с рабочими не хвастаются и все больше — насчет
теории рассуждают, к практике не очень прилежны. Некоторые молодые пистолеты жаловались: романтика, дескать, отсутствует в марксизме,
а вот у народников — герои, бомбы и всякий балаган.
— Окруженная стихией зоологических инстинктов народа, интеллигенция должна вырабатывать не политические
теории, которые никогда и ничего не изменяли и не могут изменить,
а психическую силу, которая могла бы регулировать сопротивление вполне естественного анархизма народных масс дисциплине государства.
— Странная…
теория, — сказал Туробоев, пожимая плечами, и сошел с террасы в ночной сумрак,
а отойдя шагов десять, сказал громко...
Приятели Варвары шумно восхищались мудростью Диомидова,
а Самгину показалось, что между бывшим бутафором и Кумовым есть что-то родственное, и он стравил их на спор. Но — он ошибся: Кумов спорить не стал; тихонько изложив свою
теорию непримиримости души и духа, он молча и терпеливо выслушал сердитые окрики Диомидова.
— Фактов накоплено столько, что из них можно построить десятки
теорий прогресса, эволюции, оправдания и осуждения действительности.
А мне вот хочется дать в морду прогрессу, — нахальная, циничная у него морда.
— Бестактнейшее вмешательство Витте в стачку ткачей придало стачке политический характер. Правительство как бы убеждает рабочих, что
теория классовой борьбы есть — факт,
а не выдумка социалистов, — понимаете?
Дело в том, что Тарантьев мастер был только говорить; на словах он решал все ясно и легко, особенно что касалось других; но как только нужно было двинуть пальцем, тронуться с места — словом, применить им же созданную
теорию к делу и дать ему практический ход, оказать распорядительность, быстроту, — он был совсем другой человек: тут его не хватало — ему вдруг и тяжело делалось, и нездоровилось, то неловко, то другое дело случится, за которое он тоже не примется,
а если и примется, так не дай Бог что выйдет.
В петербургской службе ему нечего было делать с своею латынью и с тонкой
теорией вершать по своему произволу правые и неправые дела;
а между тем он носил и сознавал в себе дремлющую силу, запертую в нем враждебными обстоятельствами навсегда, без надежды на проявление, как бывали запираемы, по сказкам, в тесных заколдованных стенах духи зла, лишенные силы вредить.
А в ожидании этого готовая и созданная ему отцом
теория деятельности и жизни,
теория взяток и лукавства, миновав главное и достойное ее поприще в провинции, применилась ко всем мелочам его ничтожного существования в Петербурге, вкралась во все его приятельские отношения за недостатком официальных.
Тарантьев был человек ума бойкого и хитрого; никто лучше его не рассудит какого-нибудь общего житейского вопроса или юридического запутанного дела: он сейчас построит
теорию действий в том или другом случае и очень тонко подведет доказательства,
а в заключение еще почти всегда нагрубит тому, кто с ним о чем-нибудь посоветуется.
— Следовательно, двое, и вот шестьдесят лет, со всеми маленькими явлениями, улеглись в эту
теорию. И как ловко пришлось!
А тут мучаешься, бьешься… из чего?
— Да, царь и ученый: ты знаешь, что прежде в центре мира полагали землю, и все обращалось вокруг нее, потом Галилей, Коперник — нашли, что все обращается вокруг солнца,
а теперь открыли, что и солнце обращается вокруг другого солнца. Проходили века — и явления физического мира поддавались всякой из этих
теорий. Так и жизнь: подводили ее под фатум, потом под разум, под случай — подходит ко всему. У бабушки есть какой-то домовой…
Не полюбила она его страстью, — то есть физически: это зависит не от сознания, не от воли,
а от какого-то нерва (должно быть, самого глупого, думал Райский, отправляющего какую-то низкую функцию, между прочим влюблять), и не как друга только любила она его, хотя и называла другом, но никаких последствий от дружбы его для себя не ждала, отвергая, по своей
теории, всякую корыстную дружбу,
а полюбила только как «человека» и так выразила Райскому свое влечение к Тушину и в первом свидании с ним, то есть как к «человеку» вообще.
Говорить ли о
теории ветров, о направлении и курсах корабля, о широтах и долготах или докладывать, что такая-то страна была когда-то под водою,
а вот это дно было наруже; этот остров произошел от огня,
а тот от сырости; начало этой страны относится к такому времени, народ произошел оттуда, и при этом старательно выписать из ученых авторитетов, откуда, что и как?
Этим фактом некоторые из моих товарищей хотели доказать ту
теорию, что будто бы растительные семена или пыль разносятся на огромное расстояние ветром, оттого-де такие маленькие острова, как Бонин-Cима, и притом волканического происхождения, не имевшие первобытной растительности, и заросли,
а змей-де и разных гадин занести ветром не могло, оттого их и нет.
— Не понимаю,
а если понимаю, то не согласен. Земля не может не быть чьей-нибудь собственностью. Если вы ее разделите, — начал Игнатий Никифорович с полной и спокойной уверенностью о том, что Нехлюдов социалист и что требования
теории социализма состоят в том, чтобы разделить всю землю поровну,
а что такое деление очень глупо, и он легко может опровергнуть его, — если вы ее нынче разделите поровну, завтра она опять перейдет в руки более трудолюбивых и способных.
— Прогорел совсем и тоже думает махнуть в Ирбит… Эти игроки все ездят на ярмарку поправляться, как больные куда-нибудь на воды. Папахен верует в
теорию вероятностей и надеется выплыть…
А шельма Ломтев мастерски его взвесил: общипал до последнего перышка.
Познание Истины есть преображение, просветление мира,
а не отвлеченное познание, в нем
теория и практика совпадают.
Выясняется не
теорией,
а самой жизнью, что социальный гуманизм имел слишком ограниченный и слишком поверхностный базис.
А слышал давеча его глупую
теорию: «Нет бессмертия души, так нет и добродетели, значит, все позволено».
Хвастунишка,
а суть-то вся: «С одной стороны, нельзя не признаться,
а с другой — нельзя не сознаться!» Вся его
теория — подлость!
Это в переводе с теоретического языка на обыкновенный;
а теория, которой держался Кирсанов, считает такие пышные слова, как благородство, двусмысленными, темными, и Кирсанов по своей терминологии выразился бы так: «Всякий человек эгоист, я тоже; теперь спрашивается: что для меня выгоднее, удалиться или оставаться?
Эта
теория прозаична, но она раскрывает истинные мотивы жизни,
а поэзия в правде жизни.
А подумать внимательно о факте и понять его причины — это почти одно и то же для человека с тем образом мыслей, какой был у Лопухова, Лопухов находил, что его
теория дает безошибочные средства к анализу движений человеческого сердца, и я, признаюсь, согласен с ним в этом; в те долгие годы, как я считаю ее за истину, она ни разу не ввела меня в ошибку и ни разу не отказалась легко открыть мне правду, как бы глубоко ни была затаена правда какого-нибудь человеческого дела.
Если бы Лопухов рассмотрел свои действия в этом разговоре как теоретик, он с удовольствием заметил бы: «
А как, однако же, верна
теория: эгоизм играет человеком.
В теории-то оно понятно;
а как видит перед собою факт, человек-то и умиляется: вы, говорит, мой благодетель.
А впрочем, по кирсановской
теории, это и не мучительно,
а даже приятно; ведь чем труднее дело, тем больше радуешься (по самолюбию) своей силе и ловкости, исполняя его удачно.
Если бы Кирсанов рассмотрел свои действия в этом разговоре как теоретик, он с удовольствием заметил бы: «
А как, однако же, верна
теория; самому хочется сохранить свое спокойствие, возлежать на лаврах,
а толкую о том, что, дескать, ты не имеешь права рисковать спокойствием женщины;
а это (ты понимай уж сам) обозначает, что, дескать, я действительно совершал над собою подвиги благородства к собственному сокрушению, для спокойствия некоторого лица и для твоего, мой друг;
а потому и преклонись перед величием души моей.
Славянизм, или русицизм, не как
теория, не как учение,
а как оскорбленное народное чувство, как темное воспоминание и верный инстинкт, как противудействие исключительно иностранному влиянию существовал со времени обрития первой бороды Петром I.
Наконец, дошел черед и до «Письма». Со второй, третьей страницы меня остановил печально-серьезный тон: от каждого слова веяло долгим страданием, уже охлажденным, но еще озлобленным. Эдак пишут только люди, долго думавшие, много думавшие и много испытавшие; жизнью,
а не
теорией доходят до такого взгляда… читаю далее, — «Письмо» растет, оно становится мрачным обвинительным актом против России, протестом личности, которая за все вынесенное хочет высказать часть накопившегося на сердце.
Помимо всякой философской
теории, всякой гносеологии, я всегда сознавал, что познаю не одним интеллектом, не разумом, подчиненным собственному закону,
а совокупностью духовных сил, также своей волей к торжеству смысла, своей напряженной эмоциональностью.
Но отсюда никак не следует, что
теория познания не предполагает психического и метафизического, т. е. не знаний, не дисциплин,
а самих сил бытия.
Наивно было бы думать, что можно исповедовать кантианство как
теорию знания, как научную методологию,
а в самой жизни, в самом бытии быть чем угодно.
Однако в конце он говорит: «Наш мистический эмпиризм особенно подчеркивает органическое, живое единство мира,
а потому на почве нашей
теории знания должна вырасти онтология, близкая по содержанию к онтологии древних или новейших рационалистов».
Этот методологический прием, заимствованный у критицистов, не только не обязателен для Лосского, но, как мы увидим, внутренне для него противоречив, так как его
теория знания не пропедевтическая,
а онтологическая и внутренне не может не быть таковой.
Христианские догматы — не интеллектуальные
теории, не метафизические учения,
а факты, видения, живой опыт.
Но если трансцендентальное сознание есть объект,
а сама гносеология есть познание, то должно быть нечто предшествующее этому объекту, т. е. предшествующее трансцендентальному сознанию, и должна быть гносеология гносеологии,
теория гносеологического познания.