Неточные совпадения
Толстый дворецкий, блестя круглым бритым лицом и крахмаленным бантом белого галстука, доложил, что кушанье готово, и дамы поднялись. Вронский попросил Свияжского подать руку Анне Аркадьевне, а сам подошел к Долли. Весловский прежде Тушкевича подал руку княжне Варваре, так что Тушкевич с управляющим и
доктором пошли одни.
Одно — вне ее присутствия, с
доктором, курившим одну
толстую папироску за другою и тушившим их о край полной пепельницы, с Долли и с князем, где шла речь об обеде, о политике, о болезни Марьи Петровны и где Левин вдруг на минуту совершенно забывал, что происходило, и чувствовал себя точно проснувшимся, и другое настроение — в ее присутствии, у ее изголовья, где сердце хотело разорваться и всё не разрывалось от сострадания, и он не переставая молился Богу.
Он видел и княгиню, красную, напряженную, с распустившимися буклями седых волос и в слезах, которые она усиленно глотала, кусая губы, видел и Долли, и
доктора, курившего
толстые папиросы, и Лизавету Петровну, с твердым, решительным и успокаивающим лицом, и старого князя, гуляющего по зале с нахмуренным лицом.
К постели подошли двое
толстых и стали переворачивать Самгина с боку на бок. Через некоторое время один из них, похожий на торговца солеными грибами из Охотного ряда, оказался Дмитрием, а другой —
доктором из таких, какие бывают в книгах Жюль Верна, они всегда ошибаются, и верить им — нельзя. Самгин закрыл глаза, оба они исчезли.
Домой воротились, когда уже стемнело; Варавка, сидя в столовой, мычал, раскладывая сложнейший пасьянс,
доктор, против него, перелистывал
толстый ежемесячник.
Пониже дачи Варавки жил
доктор Любомудров; в праздники, тотчас же после обеда, он усаживался к столу с учителем, опекуном Алины и
толстой женой своей. Все трое мужчин вели себя тихо, а докторша возглашала резким голосом...
Он стоял в первом ряду тринадцати человек, между
толстым сыном уездного предводителя дворянства и племянником
доктора Любомудрова, очень высоким и уже усатым.
Тут был подсудок Кроль, серьезный немец с рыжеватыми баками, по странной случайности женатый на русской поповне; был
толстый городничий Дембский, последний представитель этого звания, так как вскоре должность «городничих» была упразднена;
доктор Погоновский, добродушный человек с пробритым подбородком и длинными баками (тогда это было распространенное украшение докторских лиц), пан Богацкий, «секретарь опеки», получавший восемнадцать рублей в месяц и державший дом на широкую ногу…
Потом появился в нашей квартире гомеопат,
доктор Червинский, круглый человек с
толстой палкой в виде кадуцея со змеей.
Жена призвала
докторов. На нашем дворе стали появляться то
доктор — гомеопат Червинский с своей змеей, то необыкновенно
толстый Войцеховский… Старый «коморник» глядел очень сомнительно на все эти хлопоты и уверенно твердил, что скоро умрет.
Лечивший ее
доктор положительно опасался за ее умственные способности; ко всему этому
толстый Четвериков выкинул такую штуку, в которой выразилась вся его торговая душа.
Маленький,
толстый, с большими черными бакенбардами
доктор подошел к нему и расстегнул шинель.
Земская больница. За отсутствием
доктора, уехавшего жениться, больных принимает фельдшер Курятин,
толстый человек лет сорока, в поношенной чечунчовой жакетке и в истрепанных триковых брюках. На лице выражение чувства долга и приятности. Между указательным и средним пальцами левой руки — сигара, распространяющая зловоние.
Остальные жители поголовно на берегу: старики, женщины, дети, и оба
толстых трактирщика, и седой кофейщик Иван Адамович, и аптекарь, занятой человек, прибежавший впопыхах на минутку, и добродушный фельдшер Евсей Маркович, и оба местных
доктора.
Судя по времени события и по большому сходству того, что читается в «Записках
доктора Крупова» и особенно в «Болезнях воли» Ф.
Толстого, с характером несчастного Николая Фермора, легко верить, что и Герцен и Феофил
Толстой пользовались историею Николая Фермора для своих этюдов — Герцен более талантливо и оригинально, а Ф.
Толстой более рабски и протокольно воспроизводя известную ему действительность.
Душевные страдания Фермора, говорят, послужили мотивами Герцену для его «Записок
доктора Крупова», а еще позже — Феофилу
Толстому, который с него написал свой этюд «Болезни воли».
Толстой в точности воспроизвел своего героя с Николая Фермора, а рассуждения взял из «Записок
доктора Крупова», появившихся ранее.
—
Доктор?.. Ах да,
доктор;
доктор — очень хороший человек, очень… — Гаврило Степаныч не договорил и страшно закашлял; на шее и на лбу выступили
толстые жилы, лицо покрылось яркой краской. — Я ведь живуч… только вот не могу еще долго ходить по лесу, утомляюсь скоро и голова кружится от чистого воздуха… не могу к воздуху-то привыкнуть.
Толстая барыня (вмешиваясь). Я в двух словах вам объясню. Когда мой муж был болен, то все
доктора отказались…
Тишина, вздохи. Потом слышпы топот шагов, шум голосов, двери растворяются настежь, и стремительно вваливаются: Гросман с завязанными глазами, держащий за руку Сахатова, профессор и
доктор,
толстая барыня и Леонид Федорович, Бетси и Петрищев, Василий Леонидыч и Марья Константиновна, барыня и баронесса, Федор Иваны и и Таня. Три мужика, кухарка и старый повар (невидим). Мужики вскакивают. Гросман входит быстрыми шагами, потом останавливается.
Доктор (посмеиваясь). Не то чтобы болен, а, знаете, с этими барынями беда! До трех часов каждый день сидит за винтом, а сама тянется в рюмку. А барыня сырая,
толстая, да и годочков-то немало.
Семен и Таня. Входят Гросман, профессор, Леонид Федорович,
толстая барыня,
доктор, Сахатов, барыня. Семен стоит у дверей.
Толстая барыня (обращается к
доктору). Вы должны были видеть. Он с вашей стороны поднимался.
Леонид Федорович, профессор,
толстая барыня, Сахатов, Гросман,
доктор, Семен и Таня. Темнота, молчание.
Доктор, лет 40, здоровый,
толстый, красный человек. Громогласен и груб. Постоянно самодовольно посмеивается.
— Вылезайте, коллега, — сказал
доктор, поливая пригоршнями свой
толстый белый живот. — Так мы до обморока закупаемся.
«Знаменитый
доктор, — рассказывает
Толстой, — не старый, еще весьма красивый мужчина, потребовал осмотра больной Кити.
Доктор Топорков каждый день пролетал мимо дома Приклонских на своих роскошных санках с медвежьим пологом и
толстым кучером.
В первую минуту толстяк так смутился, что не мог сообразить, в чем дело. Он силился подняться, встать на ноги и не мог. Только беспомощно махал в воздухе короткими
толстыми руками.
Доктор бросился к нему на помощь, подхватил под мышки смущенного Жилинского и поставил его на ноги.
Павел Сергеевич тотчас же вместе с
доктором отправились к трупу, лежавшему, как известно, на берегу реки Енисея при дороге, которая шла невдалеке от заимки
Толстых. Оставив лошадей в заимке, они пошли пешком. Их сопровождали прибывшие одновременно с ними староста поселка и трое понятых из прислуги высокого дома.
— Я не хотел огорчать нашего доброго
доктора, — сказал
Толстых, тяжело дыша, — но я чувствую, что доживаю последние минуты.
Мать обомлела, точно не ждала этого вызова, и, взяв Пашку за руку, повела его в комнатку.
Доктор сидел у стола и машинально стучал по
толстой книге молоточком.
Мне это стало отвратительно, и я велел его оставить и послал за городовым
доктором; но во врачебной помощи не оказалось никакой надобности. Чуть еврея оставили в покое, он тотчас стих и начал копошиться и шарить у себя за пазухой и через минуту, озираясь на все стороны — как волк на садке, подкрался ко мне и положил на столик пачку бумаг, плотно обернутых в
толстой бибуле, насквозь пропитанной какою-то вонючею коричневатою, как бы сукровистою влагою — чрезвычайно противною.
Он осмотрел обе ноги, и его
толстые, жесткие пальцы начали ощупывать опухоль колена. Вадим Петрович крепился, когда
доктор трогал колено левой ноги, но прикосновение к правому заставило его крикнуть и схватить за руку
доктора.
Заверещал главный врач, — солдатики на койках промеж себя тихо удивляются: тыловой начальник,
доктор, а такая у него в голосе сила. Смотритель трясется-вякает,
толстая сестра наседает, а дневальный из офицерской палаты знай свое лопочет про рапорт да подполковничье молоко.