Неточные совпадения
Шипел паровоз, двигаясь задним ходом, сеял на путь горящие угли, звонко стучал молоток по бандажам колес, гремело железо сцеплений; Самгин, потирая
бок, медленно шел к своему вагону, вспоминая Судакова, каким видел его
в Москве, на вокзале: там он стоял, прислонясь к стене, наклонив голову и считая на ладони серебряные монеты; на нем — черное пальто, подпоясанное ремнем с медной пряжкой, под мышкой — маленький узелок, картуз на голове не мог прикрыть его волос, они
торчали во все стороны и свешивались по щекам, точно стружки.
— Да, эсеры круто заварили кашу, — сумрачно сказал ему Поярков — скелет
в пальто, разорванном на
боку; клочья ваты
торчали из дыр, увеличивая сходство Пояркова со скелетом. Кости на лице его, казалось, готовились прорвать серую кожу. Говорил он, как всегда, угрюмо, грубовато, но глаза его смотрели мягче и как-то особенно пристально; Самгин объяснил это тем, что глаза глубоко ушли
в глазницы, а брови, раньше всегда нахмуренные, — приподняты, выпрямились.
Из окна
торчит угол подушки, а на запятках, на кульке, придерживаясь за веревочку, сидит
боком лакей
в шинели, забрызганный до самых бровей.
Лощина эта имела вид почти правильного котла с пологими
боками; на дне ее
торчало стоймя несколько больших белых камней, — казалось, они сползлись туда для тайного совещания, — и до того
в ней было немо и глухо, так плоско, так уныло висело над нею небо, что сердце у меня сжалось.
Вот и мы трое идем на рассвете по зелено-серебряному росному полю; слева от нас, за Окою, над рыжими
боками Дятловых гор, над белым Нижним Новгородом,
в холмах зеленых садов,
в золотых главах церквей, встает не торопясь русское ленивенькое солнце. Тихий ветер сонно веет с тихой, мутной Оки, качаются золотые лютики, отягченные росою, лиловые колокольчики немотно опустились к земле, разноцветные бессмертники сухо
торчат на малоплодном дерне, раскрывает алые звезды «ночная красавица» — гвоздика…
У Ежова на диване сидел лохматый человек
в блузе,
в серых штанах. Лицо у него было темное, точно копченое, глаза неподвижные и сердитые, над толстыми губами
торчали щетинистые солдатские усы. Сидел он на диване с ногами, обняв их большущими ручищами и положив на колени подбородок. Ежов уселся
боком в кресле, перекинув ноги через его ручку. Среди книг и бумаг на столе стояла бутылка водки,
в комнате пахло соленой рыбой.
Отец, крякнув, осторожно пошёл
в дом, за ним на цыпочках пошёл и Яков. Дядя лежал накрытый простынёю, на голове его
торчал рогами узел платка, которым была подвязана челюсть, большие пальцы ног так туго натянули простыню, точно пытались прорвать её. Луна, обтаявшая с одного
бока, светло смотрела
в окно, шевелилась кисея занавески; на дворе взвыл Кучум, и, как бы отвечая ему, Артамонов старший сказал ненужно громко, размашисто крестясь...
Отворив дверь, Эдвардс вошел к крошечную низкую комнату, расположенную под первой галереей для зрителей; нестерпимо было
в ней от духоты и жары; к конюшенному воздуху, разогретому газом, присоединялся запах табачного дыма, помады и пива; с одной стороны красовалось зеркальце
в деревянной раме, обсыпанной пудрой; подле, на стене, оклеенной обоями, лопнувшими по всем щелям, висело трико, имевшее вид содранной человеческой кожи; дальше, на деревянном гвозде,
торчала остроконечная войлоковая шапка с павлиньим пером на
боку; несколько цветных камзолов, шитых блестками, и часть мужской обыденной одежды громоздились
в углу на столе.
Раньше, видимо, она
в лесу стояла, да — вырубились, кое-где пред воротами и теперь пни
торчат, а с
боков ограды лес заходит, двумя чёрными крыльями обнимая голубоглавую церковь и белые корпуса строений.
Шесть лет — с пяти часов утра и до восьми вечера —
торчит он у котла, непрерывно купая руки
в кипятке, правый
бок ему палило огнем, а за спиной у него — дверь на двор, и несколько сот раз
в день его обдавало холодом.