Неточные совпадения
Стародум(к Правдину). Чтоб оградить ее жизнь
от недостатку в нужном, решился я удалиться на несколько лет в ту землю, где достают деньги, не променивая их на совесть, без подлой выслуги, не грабя отечества; где
требуют денег
от самой земли, которая поправосуднее
людей, лицеприятия не знает, а платит одни труды верно и щедро.
Петр Петрович не спеша вынул батистовый платок,
от которого понесло духами, и высморкался с видом хоть и добродетельного, но все же несколько оскорбленного в своем достоинстве
человека, и притом твердо решившегося
потребовать объяснений.
— Совершенно правильно, — отвечал он и, желая смутить, запугать ее, говорил тоном философа, привыкшего мыслить безжалостно. — Гуманизм и борьба — понятия взаимно исключающие друг друга. Вполне правильное представление о классовой борьбе имели только Разин и Пугачев, творцы «безжалостного и беспощадного русского бунта». Из наших интеллигентов только один Нечаев понимал, чего
требует революция
от человека.
Практика судебного оратора достаточно хорошо научила Клима Ивановича Самгина обходить опасные места, удаляясь
от них в сторону. Он был достаточно начитан для того, чтоб легко наполнять любой термин именно тем содержанием, которого
требует день и минута. И, наконец, он твердо знал, что
люди всегда безграмотнее тех мыслей и фраз, которыми они оперируют, — он знал это потому, что весьма часто сам чувствовал себя таким.
— Господа! — возгласил он с восторгом, искусно соединенным с печалью. — Чего можем
требовать мы,
люди,
от жизни, если даже боги наши глубоко несчастны? Если даже религии в их большинстве — есть религии страдающих богов — Диониса, Будды, Христа?
— Помяты ребра. Вывихнута рука. Но — главное — нервное потрясение… Он всю ночь бредил: «Не давите меня!»
Требовал, чтоб разогнали
людей дальше друг
от друга. Нет, скажи — что же это?
«
Человек имеет право думать как ему угодно, но право учить —
требует оснований ясных для меня, поучаемого… На чем, кроме инстинкта собственности, можно возбудить чувство собственного достоинства в пролетарии?.. Мыслить исторически можно только отправляясь
от буржуазной мысли, так как это она является родоначальницей социализма…»
— О, нет! Это меня не… удовлетворяет. Я — сломал ногу. Это будет материальный убиток, да! И я не уйду здесь. Я
требую доктора… — Офицер подвинулся к нему и стал успокаивать, а судейский спросил Самгина, не заметил ли он в вагоне
человека, который внешне отличался бы чем-нибудь
от пассажира первого класса?
«Осталась где-то вне действительности, живет бредовым прошлым», — думал он, выходя на улицу. С удивлением и даже недоверием к себе он вдруг почувствовал, что десяток дней, прожитых вне Москвы, отодвинул его
от этого города и
от людей, подобных Татьяне, очень далеко. Это было странно и
требовало анализа. Это как бы намекало, что при некотором напряжении воли можно выйти из порочного круга действительности.
Илье Ильичу не нужно было пугаться так своего начальника, доброго и приятного в обхождении
человека: он никогда никому дурного не сделал, подчиненные были как нельзя более довольны и не желали лучшего. Никто никогда не слыхал
от него неприятного слова, ни крика, ни шуму; он никогда ничего не
требует, а все просит. Дело сделать — просит, в гости к себе — просит и под арест сесть — просит. Он никогда никому не сказал ты; всем вы: и одному чиновнику и всем вместе.
Он в чистых формах все выливал образ Веры и, чертя его бессознательно и непритворно, чертил и образ своей страсти, отражая в ней, иногда наивно и смешно, и все, что было светлого, честного в его собственной душе и чего
требовала его душа
от другого
человека и
от женщины.
И если ужасался, глядясь сам в подставляемое себе беспощадное зеркало зла и темноты, то и неимоверно был счастлив, замечая, что эта внутренняя работа над собой, которой он
требовал от Веры,
от живой женщины, как
человек, и
от статуи, как художник, началась у него самого не с Веры, а давно, прежде когда-то, в минуты такого же раздвоения натуры на реальное и фантастическое.
— И себя тоже, Вера. Бог простит нас, но он
требует очищения! Я думала, грех мой забыт, прощен. Я молчала и казалась праведной
людям: неправда! Я была — как «окрашенный гроб» среди вас, а внутри таился неомытый грех! Вон он где вышел наружу — в твоем грехе! Бог покарал меня в нем… Прости же меня
от сердца…
— Отвратительна животность зверя в
человеке, — думал он, — но когда она в чистом виде, ты с высоты своей духовной жизни видишь и презираешь ее, пал ли или устоял, ты остаешься тем, чем был; но когда это же животное скрывается под мнимо-эстетической, поэтической оболочкой и
требует перед собой преклонения, тогда, обоготворяя животное, ты весь уходишь в него, не различая уже хорошего
от дурного.
Правда, что
человек не может заставить себя любить, как он может заставить себя работать, но из этого не следует, что можно обращаться с
людьми без любви, особенно если чего-нибудь
требуешь от них.
Воспитаем так не одного, а миллионы
людей, и потом поймаем одного и воображаем себе, что мы что-то сделали, оградили себя, и что больше уже и
требовать от нас нечего, мы его препроводили из Московской в Иркутскую губернию, — с необыкновенной живостью и ясностью думал Нехлюдов, сидя на своем стуле рядом с полковником и слушая различные интонации голосов защитника, прокурора и председателя и глядя на их самоуверенные жесты.
Огромная, превратившаяся в самодовлеющую силу русская государственность боялась самодеятельности и активности русского
человека, она слагала с русского
человека бремя ответственности за судьбу России и возлагала на него службу,
требовала от него смирения.
«Мы полагаем, что настало время, когда история повелительно
требует от честных и разумных русских
людей, чтобы они подвергли это самобытное всестороннему изучению, безбоязненной критике.
От русской души необъятные русские пространства
требовали смирения и жертвы, но они же охраняли русского
человека и давали ему чувство безопасности.
Впрочем, странно бы
требовать в такое время, как наше,
от людей ясности.
Отвечая по одному вопросу, он очертил характер брата как
человека, может быть и неистового, и увлеченного страстями, но тоже и благородного, гордого и великодушного, готового даже на жертву, если б
от него
потребовали.
А она мне вдруг кричит: «Я ненавижу Ивана Федоровича, я
требую, чтобы вы его не принимали, чтобы вы ему отказали
от дома!» Я обомлела при такой неожиданности и возражаю ей: с какой же стати буду я отказывать такому достойному молодому
человеку и притом с такими познаниями и с таким несчастьем, потому что все-таки все эти истории — ведь это несчастье, а не счастие, не правда ли?
Если кто-нибудь, без неприятности себе, может доставить удовольствие
человеку, то расчет, по моему мнению,
требует, чтобы он доставил его ему, потому что он сам получит
от этого удовольствие.
Он прожил жизнь деятельно и беззаботно, нигде не отставая, везде в первом ряду; не боясь горьких истин, он так же пристально всматривался в
людей, как в полипы и медузы, ничего не
требуя ни
от тех, ни
от других, кроме того, что они могут дать.
И вот, говорили, что именно этот
человек, которого и со службы-то прогнали потому, что он слишком много знает, сумел подслушать секретные разговоры нашего царя с иностранными, преимущественно с французским Наполеоном. Иностранные цари
требовали от нашего, чтобы он… отпустил всех
людей на волю. При этом Наполеон говорил громко и гордо, а наш отвечал ему ласково и тихо.
— Пустяки. Никто не
требует от вас математических откровений, а в гимназических пределах — способен всякий. Нельзя быть образованным
человеком без математической дисциплины…
Недоволен был только сам поп Макар, которому уже досталось на орехи
от некоторых властодержцев. Его корили, зачем погубил такого
человека, и пугали судом, когда
потребуют свидетелем. Даже такие друзья, как писарь Замараев и мельник Ермилыч, заметно косились на попа и прямо высказывали свое неудовольствие.
Зимуя с Рудановским на Аниве и будучи старше его чином, майор назойливо
требовал от него чинопочитания и соблюдения всех правил субординации, и это в пустыне, почти с глазу на глаз, когда молодой
человек весь был погружен в серьезную научную работу.]
— Ты бы велел себя будить молотком по голове, буде крепко спишь, когда
люди тонут и
требуют от тебя помощи.
Но теперь дела представляются в таком виде: материальные блага нужны всякому
человеку, но они уже захвачены самодурами, так что слабая, угнетенная сторона, находящаяся под их влиянием, должна и в этом зависеть
от самодурной милости какого-нибудь Торцова или Уланбековой; можно бы
от них
потребовать того, чем они владеют не по праву; но чувство законности запрещает нарушать должное уважение к ним…
Они в постоянной войне со всем окружающим, и потому не
требуйте и не ждите
от них рациональных соображений, доступных
человеку в спокойном и мирном состоянии.
Отправляясь
от той точки, что его произвол должен быть законом для всех и для всего, самодур рад воспользоваться тем, что просвещение приготовило для удобств
человека, рад
требовать от других, чтоб его воля выполнялась лучше, сообразно с успехами разных знаний, с введением новых изобретений и пр.
— Я оставляю дом Лебедева потому, милый князь, потому что с этим
человеком порвал; порвал вчера вечером, с раскаянием, что не раньше. Я
требую уважения, князь, и желаю получать его даже и
от тех лиц, которым дарю, так сказать, мое сердце. Князь, я часто дарю мое сердце и почти всегда бываю обманут. Этот
человек был недостоин моего подарка.
— Ба! Вы хотите
от человека слышать самый скверный его поступок и при этом блеска
требуете! Самые скверные поступки и всегда очень грязны, мы сейчас это
от Ивана Петровича услышим; да и мало ли что снаружи блестит и добродетелью хочет казаться, потому что своя карета есть. Мало ли кто свою карету имеет… И какими способами…
— Ну, Иларион Ардальонович, — сказал он, входя к Захаревскому, — я сейчас со следствия; во-первых, это — святейшее и величайшее дело. Следователь важнее попа для народа: уполномоченный правом государства, он входит в дом к
человеку, делает у него обыск,
требует ответов
от его совести, это черт знает что такое!
Мужики потом рассказали ему, что опекун в ту же ночь, как Вихров уехал
от него, созывал их всех к себе, приказывал им, чтобы они ничего против него не показывали,
требовал от них оброки, и когда они сказали ему, что до решения дела они оброка ему не дадут, он грозился их пересечь и велел было уж своим
людям дворовым розги принести, но они не дались ему и ушли.
— Тебе бы всё ласки! а ты пойми, что у
людей разные темпераменты бывают. Один любит приласкаться, маменькину ручку поцеловать, а другому это просто в голову не приходит. Коронат скромен, учится хорошо, жалоб на него нет; мне кажется, что больше ты и
требовать от него не вправе.
Но первое: я не способен на шутки — во всякую шутку неявной функцией входит ложь; и второе: Единая Государственная Наука утверждает, что жизнь древних была именно такова, а Единая Государственная Наука ошибаться не может. Да и откуда тогда было бы взяться государственной логике, когда
люди жили в состоянии свободы, то есть зверей, обезьян, стада. Чего можно
требовать от них, если даже и в наше время откуда-то со дна, из мохнатых глубин, — еще изредка слышно дикое, обезьянье эхо.
Чистота, полная преданность воле Бога и горячность этой девушки поразили старца. Он давно уже хотел отречься
от мира, но монастырь
требовал от него его деятельности. Эта деятельность давала средства монастырю. И он соглашался, хотя смутно чувствовал всю неправду своего положения. Его делали святым, чудотворцем, а он был слабый, увлеченный успехом
человек. И открывшаяся ему душа этой девушки открыла ему и его душу. И он увидал, как он был далек
от того, чем хотел быть и к чему влекло его его сердце.
— Я полагаю, что это
от того происходит, что ты представляешь себе жизнь слишком в розовом цвете, что ты ждешь
от нее непременно чего-то хорошего, а между тем в жизни требуется труд, и она дает не то, чего
от нее
требуют капризные дети, а только то, что берут у нее с боя
люди мужественные и упорные.
Тайно
от него она известила старого бухгалтера о безнадежном положении молодого
человека. Старик собрался с силами и опять выслал двести рублей, но
требовал, чтобы сын непременно воротился в родное гнездо.
Да и мудрено
требовать разговора
от людей, у которых нет никаких слов в запасе, а имеются только непроизвольные движения, направляемые с целью ниспровержения женских туалетов.
Чересчур сытый
человек требует от жизни только одного: чтоб она как можно меньше затрудняла его, как можно меньше ставила на его пути преград и поводов для пытливости и борьбы.
— Этот
человек, — снова заговорила Настенька о Белавине, — до такой степени лелеет себя, что на тысячу верст постарается убежать
от всякого ничтожного ощущения, которое может хоть сколько-нибудь его обеспокоить, слова не скажет, после которого бы
от него чего-нибудь
потребовали; а мы так с вашим превосходительством не таковы, хоть и наделали, может быть, в жизни много серьезных проступков — не правда ли?
— И сам я
от людей не
требовал, — продолжал Александр, — ни подвигов добра, ни великодушия, ни самоотвержения…
требовал только должного, следующего мне по всем правам…
Поравнявшись с трактиром, Марья Николаевна подозвала грума и сообщила ему, что она
от него
требовала. Грум,
человек английского происхождения и английского темперамента, молча поднес руку к козырьку своей фуражки, соскочил с лошади и взял ее под уздцы.
Родившись и воспитавшись в чистоплотной немецкой семье и сама затем в высшей степени чистоплотно жившая в обоих замужествах, gnadige Frau чувствовала невыносимое отвращение и страх к тараканам, которых, к ужасу своему, увидала в избе Ивана Дорофеева многое множество, а потому нетерпеливо желала поскорее уехать; но доктор, в силу изречения, что блажен
человек, иже и скоты милует, не торопился, жалея лошадей, и стал беседовать с Иваном Дорофеевым,
от которого непременно
потребовал, чтобы тот сел.
Иудушка знал, что есть
человек, значащийся по документам его сыном, которому он обязан в известные сроки посылать условленное, то есть им же самим определенное жалованье, и
от которого, взамен того, он имеет право
требовать почтения и повиновения.
Церковные учители признают нагорную проповедь с заповедью о непротивлении злу насилием божественным откровением и потому, если они уже раз нашли нужным писать о моей книге, то, казалось бы, им необходимо было прежде всего ответить на этот главный пункт обвинения и прямо высказать, признают или не признают они обязательным для христианина учение нагорной проповеди и заповедь о непротивлении злу насилием, и отвечать не так, как это обыкновенно делается, т. е. сказать, что хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с другой стороны, опять-таки нельзя утверждать, тем более, что и т. д., а ответить так же, как поставлен вопрос в моей книге: действительно ли Христос
требовал от своих учеников исполнения того, чему он учил в нагорной проповеди, и потому может или не может христианин, оставаясь христианином, идти в суд, участвуя в нем, осуждая
людей или ища в нем защиты силой, может или не может христианин, оставаясь христианином, участвовать в управлении, употребляя насилие против своих ближних и самый главный, всем предстоящий теперь с общей воинской повинностью, вопрос — может или не может христианин, оставаясь христианином, противно прямому указанию Христа обещаться в будущих поступках, прямо противных учению, и, участвуя в военной службе, готовиться к убийству
людей или совершать их?
Только бы каждый из нас постарался понять и признать ту христианскую истину, которая в самых разнообразных видах со всех сторон окружает нас и просится нам в душу; только бы мы перестали лгать и притворяться, что мы не видим эту истину или желаем исполнять ее, но только не в том, чего она прежде всего
требует от нас; только бы мы признали эту истину, которая зовет нас, и смело исповедовали ее, и мы тотчас же увидали бы, что сотни, тысячи, миллионы
людей находятся в том же положении, как и мы, так же, как и мы, видят истину и так же, как и мы, только ждут
от других признания ее.