Неточные совпадения
Он не мог согласиться с тем, что десятки людей, в числе которых и
брат его, имели право на основании того, что им рассказали сотни приходивших в столицы краснобаев-добровольцев, говорить, что они с газетами выражают волю и мысль народа, и такую мысль, которая выражается в мщении и
убийстве.
Люди, заинтересованные в громких уголовных процессах, как, например, процесс Тальма́,
убийство генеральши Болдыревой в Пензе, процесс
братьев Святских в Полтаве, — проиграли.
«Прожито полжизни. Почему я не взялся за дело освещения в печати
убийства Марины? Это, наверное, создало бы такой же шум, как полтавское дело
братьев Скритских, пензенское — генеральши Болдыревой, дело графа Роникер в Варшаве… «Таинственные преступления — острая приправа пресной жизни обывателей», — вспомнил он саркастическую фразу какой-то газеты.
— Намеднись такая ли перестрелка в Вялицыне (так называлась усадьба Урванцовых) была — как только до
убийства не дошло! — сообщал кто-нибудь из приезжих гостей. — Вышли оба
брата в березовую рощу грибков посбирать. Один с одного конца взялся, другой — с другого. Идут задумавшись навстречу и не замечают друг друга. Как вдруг столкнулись. Смотрят друг дружке в глаза — он ли, не он ли? — никто не хочет первый дорогу дать. Ну, и пошло тут у них, и пошло…
Не один раз спрашивала Авгарь про
убийство отца Гурия, и каждый раз духовный
брат Конон отпирался. Всю жизнь свою рассказывал, а этого не признавал, потому что очень уж приставала к нему духовная сестра с этим Гурием. Да и дело было давно, лет десять тому назад.
Через нее Нюрочка мало-помалу разузнала всю подноготную заводской жизни, а в том числе и трагическую историю Аграфены до
убийства духовного
брата Конона включительно.
Мы все
братья, а я получаю жалованье за то, что готовлюсь к
убийству, учусь убивать или делаю оружие, порох, крепости.
Что заставляет вчера взятых от сохи и наряженных в эти безобразные, неприличные с голубыми воротниками и золотыми пуговицами одежды ехать с ружьями и саблями на
убийство своих голодных отцов и
братьев? У этих уже нет никаких выгод и никакой опасности потерять занимаемое положение, потому что положение их хуже того, из которого они взяты.
Такие явления, как то, что наместники Христа благословляют в порядке стоящих убийц, держащих заряженное на своих
братьев ружье, на молитву; что священники, пастыри всяких христианских исповеданий всегда так же неизбежно, как и палачи, участвуют в казнях, своим присутствием признавая
убийство совместимым с христианством (на опыте в Америке во время
убийства электричеством присутствовал пастор), — все такие явления никого уже не удивляют.
Когда откроются глаза на этот ужасный, совершаемый над людьми, обман, то удивляешься на то, как могут проповедники религии христианства, нравственности, воспитатели юношества, просто добрые, разумные родители, которые всегда есть в каждом обществе, проповедовать какое бы то ни было учение нравственности среди общества, в котором открыто признается всеми церквами и правительствами, что истязания и
убийства составляют необходимое условие жизни всех людей, и что среди всех людей всегда должны находиться особенные люди, готовые убить
братьев, и что каждый из нас может быть таким же?
И зачем, главное, буду содействовать лично ли, или наймом военной силы порабощению и
убийству своих
братьев и отцов?
Люди, едущие в этом поезде, выехали для истязания и
убийства своих
братьев, но никто не знает того, сделают или не сделают они то, для чего они едут.
«Этот союз ценился у них так, что, бывало, отец готовился мстить собственным сыновьям, исполняя завет кровавого мщения за
убийство названного
брата».
Обрызган кровью моего отца,
Он моего еще зарезал
братаИ хвалится
убийством предо мной!
И не расступится под ним земля?
И пламя не пожрет его? Гром божий,
Ударь в него! Испепели его!
Мы все
братья, а я получаю жалованье за то, что готовлюсь к
убийству, учусь убивать, или делаю оружие, порох, пли строю крепости.
«Мой дорогой
брат! Мы всё знаем…Тайное
убийство, которое ты совершил, чтобы сгладить с лица земли следы преступления, опозорившего наше имя, противно богу…Мы требовали только покаяния, но она, твоя жена, могла бы жить. Смерть ее не нужна. Нужно было только ее удаление. Но не отчаивайся. Мы молимся за тебя, и, поверь, наши молитвы не напрасны. Молись и ты.
Но клянусь моей славянской кровью, я еще ни разу не разрядил винтовки с целью
убийства одного из братьев-русских или поляков Российской Польши.
— Здорово, Вася! — начал он, садясь. — Я за тобой… Едем! В Выборгской покушение на
убийство, строк на тридцать… Какая-то шельма резала и не дорезала. Резал бы уж на целых сто строк, подлец! Часто,
брат, я думаю и даже хочу об этом писать: если бы человечество было гуманно и знало, как нам жрать хочется, то оно вешалось бы, горело и судилось во сто раз чаще. Ба! Это что такое? — развел он руками, увидев веревку. — Уж не вешаться ли вздумал?
Не дал им воли стремиться к престолу стезею
убийства,
Иль затворять милосердия двери пред страждущим
братом,
Или, коварствуя, правду таить, иль стыда на ланитах
Чистую краску терять, иль срамить вдохновенье святое,
Гласом поэзии славя могучий разврат и фортуну.
Молодой человек с дрожащей нижней челюстью говорит о том, что в евангелии сказано, запрещено не только
убийство, но недоброе чувство к
брату.