Неточные совпадения
Слуга
убирает и уносит тарелки вместе с Осипом.
Бурмистр потупил голову,
— Как приказать изволите!
Два-три денька хорошие,
И сено вашей милости
Все
уберем, Бог даст!
Не правда ли, ребятушки?.. —
(Бурмистр воротит к барщине
Широкое лицо.)
За барщину ответила
Проворная Орефьевна,
Бурмистрова кума:
— Вестимо так, Клим Яковлич.
Покуда вёдро держится,
Убрать бы сено барское,
А наше — подождет!
Г-жа Простакова (к Софье).
Убирала покои для твоего любезного дядюшки. Умираю, хочу видеть этого почтенного старичка. Я об нем много наслышалась.
И злодеи его говорят только, что он немножечко угрюм, а такой-де преразумный, да коли-де кого уж
и полюбит, так прямо полюбит.
Кормилица-Итальянка,
убрав девочку, вошла с нею
и поднесла ее Анне.
И через минуту лицо просветлело, под усами выступила улыбка,
и собравшиеся женщины озабоченно принялись
убирать покойника.
Но начались дожди, не дававшие
убрать оставшиеся в поле хлеба
и картофель,
и остановили все работы
и даже поставку пшеницы.
— Ну, хорошо, а я велю подчистить здесь. Здесь грязно
и воняет, я думаю. Маша!
убери здесь, — с трудом сказал больной. — Да как
уберешь, сама уйди, — прибавил он, вопросительно глядя на брата.
«Что это, я с ума схожу», —
и она пошла в спальню, где Аннушка
убирала комнату.
Оставшись один
и убрав свои тетради в новый, купленный ею портфель, он стал умывать руки в новом умывальнике с новыми, всё с нею же появившимися элегантными принадлежностями.
Когда после вечернего чая
и ночной прогулки в лодке Дарья Александровна вошла одна в свою комнату, сняла платье
и села
убирать свои жидкие волосы на ночь, она почувствовала большое облегчение.
Он посмеивался над тем, как она расставляла мебель, привезенную из Москвы, как
убирала по-новому свою
и его комнату, как вешала гардины, как распределяла будущее помещение для гостей, для Долли, как устраивала помещение своей новой девушке, как заказывала обед старику повару, как входила в препиранья с Агафьей Михайловной, отстраняя ее от провизии.
Войдя в маленький кабинет Кити, хорошенькую, розовенькую, с куколками vieux saxe, [старого саксонского фарфора,] комнатку, такую же молоденькую, розовенькую
и веселую, какою была сама Кити еще два месяца тому назад, Долли вспомнила, как
убирали они вместе прошлого года эту комнатку, с каким весельем
и любовью.
— Это не твое дело, пошли лакея
убирать и приготовь мне фрак.
Тогда Левин поехал туда сам
и распорядился
убирать луга частию наймом, частию из доли.
Чичиков, со своей стороны, был очень рад, что поселился на время у такого мирного
и смирного хозяина. Цыганская жизнь ему надоела. Приотдохнуть, хотя на месяц, в прекрасной деревне, в виду полей
и начинавшейся весны, полезно было даже
и в геморроидальном отношении. Трудно было найти лучший уголок для отдохновения. Весна
убрала его красотой несказанной. Что яркости в зелени! Что свежести в воздухе! Что птичьего крику в садах! Рай, радость
и ликованье всего! Деревня звучала
и пела, как будто новорожденная.
Она
убирала его
и делала с ним тысячу разных глупостей с развязностию дитяти, которою отличаются ветреные полячки
и которая повергла бедного бурсака в еще большее смущение.
Настасья, кухарка
и единственная служанка хозяйкина, отчасти была рада такому настроению жильца
и совсем перестала у него
убирать и мести, так только в неделю раз, нечаянно, бралась иногда за веник.
Тужите, знай, со стороны нет мочи,
Сюда ваш батюшка зашел, я обмерла;
Вертелась перед ним, не помню что врала;
Ну что же стали вы? поклон, сударь, отвесьте.
Подите, сердце не на месте;
Смотрите на часы, взгляните-ка в окно:
Валит народ по улицам давно;
А в доме стук, ходьба, метут
и убирают.
А когда с крыши посольства сбросили бронзовую группу, старичок какой-то заявил: «Вот бы
и с Аничкова моста медных-то голых парней
убрать».
А Миша постепенно вызывал чувство неприязни к нему. Молчаливый, скромный юноша не давал явных поводов для неприязни, он быстро
и аккуратно
убирал комнаты, стирал пыль не хуже опытной
и чистоплотной горничной, переписывал бумаги почти без ошибок, бегал в суд, в магазины, на почту, на вопросы отвечал с предельной точностью. В свободные минуты сидел в прихожей на стуле у окна, сгибаясь над книгой.
После чая, когда горничная Малаша
убирала посуду, отец ставил пред Томилиным две стеариновые свечи, все усаживались вокруг стола, Варавка морщился, точно ему надо было принять рыбий жир, — морщился
и ворчливо спрашивал...
Празднично наряженные мужики
и бабы
убирали сено; близко к линии бабы казались ожившими крестьянками с картин Венецианова, а вдали — точно огромные цветы лютика
и мака.
— Милый Клим Иванович, скажите что-нибудь. Вас мало знают
и будут слушать. Нужно прекратить этот кавардак.
Уберут столы, потанцуем… Да? Пожалуйста!
Вошла горничная
и спросила: не помешает она мсье, если начнет
убирать комнату? Нет, не помешает.
Теперь, когда Анфимьевна, точно головня, не могла ни вспыхнуть, ни угаснуть, а день
и ночь храпела, ворочалась, скрипя деревянной кроватью, — теперь Настя не вовремя давала ему чай, кормила все хуже, не
убирала комнат
и постель. Он понимал, что ей некогда служить ему, но все же было обидно
и неудобно.
— Вот
и предвестник ваш, Миша, так же думал, он даже в спор вступил по этому разногласию, так его жандармская полиция
убрала, в погреб, что ли, посадила; а нам — допрос: бунтовал вас Михаил Локтев? Вот как предусмотрительно дело-то налажено…
Она влетела в комнату птицей, заставила его принять аспирин, натаскала из своей комнаты закусок, вина, конфет, цветов, красиво
убрала стол
и, сидя против Самгина, в пестром кимоно, покачивая туго причесанной головой, передергивая плечами, говорила вполголоса очень бойко, с неожиданными
и забавными интонациями...
— Очень. А меня, после кончины сына моего, отвратило от вина. Да,
и обидел меня его степенство — позвал в дворники к себе. Но, хотя я
и лишен сана, все же невместно мне навоз
убирать. Устраиваюсь на стеклянный завод. С апреля.
— Прошу угомониться, товарищи! Солдата
и Васю
уберите в сад! Живо…
Дождь иссяк, улицу заполнила сероватая мгла, посвистывали паровозы, громыхало железо, сотрясая стекла окна, с четырехэтажного дома
убирали клетки лесов однообразно коренастые рабочие в синих блузах, в смешных колпаках — вполне такие, какими изображает их «Симплициссимус». Самгин смотрел в окно, курил
и, прислушиваясь к назойливому шороху мелких мыслей, настраивался лирически.
— Бросьте, батенька! Это — дохлое дело. Еще раньше дня на три, ну, может быть… А теперь мы немножко танцуем назад, составы кормежных поездов гонят куда только возможно гнать, все перепуталось,
и мы сами ничего не можем найти. Боеприпасы
убирать надобно, вот что. Кое-что, пожалуй, надобно будет предать огню.
— Он, как Толстой, ищет веры, а не истины. Свободно мыслить о истине можно лишь тогда, когда мир опустошен:
убери из него все — все вещи, явления
и все твои желания, кроме одного: познать мысль в ее сущности. Они оба мыслят о человеке, о боге, добре
и зле, а это — лишь точки отправления на поиски вечной, все решающей истины…
Бальзаминов. Да Матрена меня разбудила на самом интересном месте.
И очень нужно ей было там чашки
убирать.
— Где же это видано, сначала пол мести, а потом со столов
убирать?.. Барин оттого
и гневается…
— Да право! — настаивал Захар. — Вот, хоть бы сегодня ушли, мы бы с Анисьей
и убрали все.
И то не управимся вдвоем-то: надо еще баб нанять, перемыть все.
— Иной раз
и убрал бы, да вы же сами не даете, — сказал Захар.
После обеда, когда все
убрали со стола, Обломов велел оставить в беседке шампанское
и сельтерскую воду
и остался вдвоем с Штольцем.
Последний, если хотел, стирал пыль, а если не хотел, так Анисья влетит, как вихрь,
и отчасти фартуком, отчасти голой рукой, почти носом, разом все сдует, смахнет, сдернет,
уберет и исчезнет; не то так сама хозяйка, когда Обломов выйдет в сад, заглянет к нему в комнату, найдет беспорядок, покачает головой
и, ворча что-то про себя, взобьет подушки горой, тут же посмотрит наволочки, опять шепнет себе, что надо переменить,
и сдернет их, оботрет окна, заглянет за спинку дивана
и уйдет.
Не дай Бог, когда Захар воспламенится усердием угодить барину
и вздумает все
убрать, вычистить, установить, живо, разом привести в порядок! Бедам
и убыткам не бывает конца: едва ли неприятельский солдат, ворвавшись в дом, нанесет столько вреда. Начиналась ломка, паденье разных вещей, битье посуды, опрокидыванье стульев; кончалось тем, что надо было его выгнать из комнаты, или он сам уходил с бранью
и с проклятиями.
— Времени мало было, — начал он, запинаясь, — утром встанешь,
убирают комнаты, мешают, потом начнутся толки об обеде, тут хозяйские дети придут, просят задачу поверить, а там
и обед. После обеда… когда читать?
— Это я к святой неделе
убираю; тогда образа чищу
и паутину снимаю…
— Конечно, вы; все дома сидите: как при вас станешь
убирать? Уйдите на целый день, так
и уберу.
— Книги
и картины перед Рождеством: тогда с Анисьей все шкапы переберем. А теперь когда станешь
убирать? Вы всё дома сидите.
«Съем поскорей», — подумал он
и начал проворно
убирать бисквиты; к счастью, они так
и таяли во рту.
Потом он примется за сигару
и слушает внимательно, как тяжело кудахтает наседка, как пищат цыплята, как трещат канарейки
и чижи. Он не велел
убирать их: «Деревню напоминают, Обломовку», — сказал он.
— Разве я не угождаю тебе? Кого я ждала неделю, почти не спала? Заботилась готовить, что ты любишь, хлопотала, красила,
убирала комнаты
и новые рамы вставила, занавески купила шелковые…
Перед ним стояли Вера
и Полина Карповна, последняя в палевом, газовом платье, точно в тумане, с полуоткрытою грудью, с короткими рукавами, вся в цветах, в лентах, в кудрях. Она походила на тех беленьких, мелких пудельков, которых стригут, завивают
и убирают в ленточки, ошейники
и бантики их нежные хозяйки или собачьи фокусники.
—
И! нет, какой характер! Не глупа, училась хорошо, читает много книг
и приодеться любит. Поп-то не бедный: своя земля есть. Михайло Иваныч, помещик, любит его, — у него там полная чаша! Хлеба, всякого добра — вволю; лошадей ему подарил, экипаж, даже деревьями из оранжерей комнаты у него
убирает. Поп умный, из молодых — только уж очень по-светски ведет себя: привык там в помещичьем кругу. Даже французские книжки читает
и покуривает — это уж
и не пристало бы к рясе…
— Все твой жених, с Полиной Карповной, вчера прислали… от тебя таили… Сегодня Василиса с Пашуткой
убирали на заре… А платья — твое приданое; будет
и еще не два. Вот тебе…
Наконец — всему бывает конец. В книге оставалось несколько глав; настал последний вечер.
И Райский не ушел к себе, когда
убрали чай
и уселись около стола оканчивать чтение.