Неточные совпадения
— Ну как не грех не прислать сказать! Давно ли? А я вчера был
у Дюссо и
вижу на доске «Каренин», а мне и в голову не пришло, что это ты! — говорил Степан Аркадьич, всовываясь с головой в
окно кареты. А то я бы зашел. Как я рад тебя
видеть! — говорил он, похлопывая ногу об ногу, чтобы отряхнуть с них снег. — Как не грех не дать знать! — повторил он.
И он, отвернувшись от шурина, так чтобы тот не мог
видеть его, сел на стул
у окна. Ему было горько, ему было стыдно; но вместе с этим горем и стыдом он испытывал радость и умиление пред высотой своего смирения.
В одиннадцать часов утра — час, в который княгиня Лиговская обыкновенно потеет в Ермоловской ванне, — я шел мимо ее дома. Княжна сидела задумчиво
у окна;
увидев меня, вскочила.
С каждым годом притворялись
окна в его доме, наконец остались только два, из которых одно, как уже
видел читатель, было заклеено бумагою; с каждым годом уходили из вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать
у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль.
— Да вот он сидит
у окна; он все
видит.
И точно, барин сидел
у окна и все
видел.
— Вот говорит пословица: «Для друга семь верст не околица!» — говорил он, снимая картуз. — Прохожу мимо,
вижу свет в
окне, дай, думаю себе, зайду, верно, не спит. А! вот хорошо, что
у тебя на столе чай, выпью с удовольствием чашечку: сегодня за обедом объелся всякой дряни, чувствую, что уж начинается в желудке возня. Прикажи-ка мне набить трубку! Где твоя трубка?
И постепенно в усыпленье
И чувств и дум впадает он,
А перед ним воображенье
Свой пестрый мечет фараон.
То
видит он: на талом снеге,
Как будто спящий на ночлеге,
Недвижим юноша лежит,
И слышит голос: что ж? убит.
То
видит он врагов забвенных,
Клеветников и трусов злых,
И рой изменниц молодых,
И круг товарищей презренных,
То сельский дом — и
у окнаСидит она… и всё она!..
Он поднял глаза и
увидел стоявшую
у окна красавицу, какой еще не видывал отроду: черноглазую и белую, как снег, озаренный утренним румянцем солнца.
Она была так огорчена, что сразу не могла говорить и только лишь после того, как по встревоженному лицу Лонгрена
увидела, что он ожидает чего-то значительно худшего действительности, начала рассказывать, водя пальцем по стеклу
окна,
у которого стояла, рассеянно наблюдая море.
Он было хотел пойти назад, недоумевая, зачем он повернул на — ский проспект, как вдруг, в одном из крайних отворенных
окон трактира,
увидел сидевшего
у самого
окна, за чайным столом, с трубкою в зубах, Свидригайлова.
И хоть я и далеко стоял, но я все, все
видел, и хоть от
окна действительно трудно разглядеть бумажку, — это вы правду говорите, — но я, по особому случаю, знал наверно, что это именно сторублевый билет, потому что, когда вы стали давать Софье Семеновне десятирублевую бумажку, — я
видел сам, — вы тогда же взяли со стола сторублевый билет (это я
видел, потому что я тогда близко стоял, и так как
у меня тотчас явилась одна мысль, то потому я и не забыл, что
у вас в руках билет).
Однажды, под вечер, уже совсем почти выздоровевший Раскольников заснул; проснувшись, он нечаянно подошел к
окну и вдруг
увидел вдали,
у госпитальных ворот, Соню.
Карандышев (
у окна). Вот, изволите
видеть, к вам подъехал; четыре иноходца в ряд и цыган на козлах с кучером. Какую пыль в глаза пускает! Оно, конечно, никому вреда нет, пусть тешится, а в сущности-то и гнусно, и глупо.
Аркадий сказал правду: Павел Петрович не раз помогал своему брату; не раз,
видя, как он бился и ломал себе голову, придумывая, как бы извернуться, Павел Петрович медленно подходил к
окну и, засунув руки в карманы, бормотал сквозь зубы: «Mais je puis vous donner de l'argent», [Но я могу дать тебе денег (фр.).] — и давал ему денег; но в этот день
у него самого ничего не было, и он предпочел удалиться.
— Правду говоря, — нехорошо это было
видеть, когда он сидел верхом на спине Бобыля. Когда Григорий злится, лицо
у него… жуткое! Потом Микеша плакал. Если б его просто побили, он бы не так обиделся, а тут — за уши! Засмеяли его, ушел в батраки на хутор к Жадовским. Признаться — я рада была, что ушел, он мне в комнату всякую дрянь через
окно бросал — дохлых мышей, кротов, ежей живых, а я страшно боюсь ежей!
— Не надо о покойниках, — попросил Лютов. И, глядя в
окно, сказал: — Я вчера во сне Одиссея
видел, каким он изображен на виньетке к первому изданию «Илиады» Гнедича; распахал Одиссей песок и засевает его солью.
У меня, Самгин, отец — солдат, под Севастополем воевал, во французов влюблен, «Илиаду» читает, похваливает: вот как в старину благородно воевали! Да…
С некоторого времени он мог, не выходя из своей квартиры,
видеть, как делают солдат, — обучение происходило почти под
окнами у него, и, открыв
окно, он слышал...
Бальзаминов. Сколько бы я ни прослужил: ведь
у меня так же время-то идет, зато офицер. А теперь что я? Чин
у меня маленький, притом же я человек робкий, живем мы в стороне необразованной, шутки здесь всё такие неприличные, да и насмешки… А вы только представьте, маменька: вдруг я офицер, иду по улице смело; уж тогда смело буду ходить; вдруг
вижу — сидит барышня
у окна, я поправляю усы…
Исполнив «дружескую обязанность», Райский медленно, почти бессознательно шел по переулку, поднимаясь в гору и тупо глядя на крапиву в канаве, на пасущуюся корову на пригорке, на роющуюся около плетня свинью, на пустой, длинный забор. Оборотившись назад, к домику Козлова, он
увидел, что Ульяна Андреевна стоит еще
у окна и машет ему платком.
Райский съездил за Титом Никонычем и привез его чуть живого. Он похудел, пожелтел, еле двигался и, только
увидев Татьяну Марковну, всю ее обстановку и себя самого среди этой картины, за столом, с заткнутой за галстук салфеткой, или
у окна на табурете, подле ее кресел, с налитой ею чашкой чаю, — мало-помалу пришел в себя и стал радоваться, как ребенок,
у которого отняли и вдруг опять отдали игрушки.
Долго кружили по городу Райский и Полина Карповна. Она старалась провезти его мимо всех знакомых, наконец он указал один переулок и велел остановиться
у квартиры Козлова. Крицкая
увидела у окна жену Леонтья, которая делала знаки Райскому. Полина Карповна пришла в ужас.
В другом месте
видел Райский такую же, сидящую
у окна, пожилую женщину, весь век проведшую в своем переулке, без суматохи, без страстей и волнений, без ежедневных встреч с бесконечно разнообразной породой подобных себе, и не ведающую скуки, которую так глубоко и тяжко ведают в больших городах, в центре дел и развлечений.
На другой день в полдень Вера, услыхав шум лошадиных копыт в ворота, взглянула в
окно, и глаза
у ней на минуту блеснули удовольствием,
увидев рослую и стройную фигуру Тушина, верхом на вороном коне, въехавшего во двор.
— Неужели! Этот сахарный маркиз! Кажется, я ему оставил кое-какие сувениры: ночью будил не раз,
окна отворял
у него в спальне. Он все,
видите, нездоров, а как приехал сюда, лет сорок назад, никто не помнит, чтоб он был болен. Деньги, что занял
у него, не отдам никогда. Что же ему еще? А хвалит!
Глаза, как
у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и
видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость, не замечает, где сидит, или идет без цели по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом мысли, подходит к
окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток голов и лиц, зорко следит за общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в год две трети жизни, кровь, мозг, нервы.
День был чрезвычайно ясный; стору
у Макара Ивановича не поднимали обыкновенно во весь день, по приказанию доктора; но на
окне была не стора, а занавеска, так что самый верх
окна был все-таки не закрыт; это потому, что старик тяготился, не
видя совсем, при прежней сторе, солнца.
Корвет перетянулся, потом транспорт, а там и мы, но без помощи японцев, а сами, на парусах. Теперь ближе к берегу. Я целый день смотрел в трубу на домы, деревья. Все хижины да дрянные батареи с пушками на развалившихся станках.
Видел я внутренность хижин: они без
окон, только со входами;
видел голых мужчин и женщин, тоже голых сверху до пояса:
у них надета синяя простая юбка — и только. На порогах, как везде, бегают и играют ребятишки; слышу лай собак, но редко.
Ответа не было. Привалов поднял глаза и
увидел, как седой, сгорбившийся в одну ночь старик стоял
у окна к нему спиной и тихо плакал.
Встал наконец и пошел-с —
вижу налево
окно в сад
у них отперто, я и еще шагнул налево-то-с, чтобы прислушаться, живы ли они там сидят или нет, и слышу, что барин мечется и охает, стало быть, жив-с.
Я вдруг поднялся, спать более не захотел, подошел к
окну, отворил — отпиралось
у меня в сад, —
вижу, восходит солнышко, тепло, прекрасно, зазвенели птички.
Весь тот день мало со мной говорил, совсем молчал даже, только заметил я: глядит, глядит на меня из угла, а все больше к
окну припадает и делает вид, будто бы уроки учит, а я
вижу, что не уроки
у него на уме.
— Нет, нет, нет! — вскричал вдруг Иван, — это был не сон! Он был, он тут сидел, вон на том диване. Когда ты стучал в
окно, я бросил в него стакан… вот этот… Постой, я и прежде спал, но этот сон не сон. И прежде было.
У меня, Алеша, теперь бывают сны… но они не сны, а наяву: я хожу, говорю и
вижу… а сплю. Но он тут сидел, он был, вот на этом диване… Он ужасно глуп, Алеша, ужасно глуп, — засмеялся вдруг Иван и принялся шагать по комнате.
Это было только место
у окна, отгороженное ширмами, но сидевших за ширмами все-таки не могли
видеть посторонние.
На другой день, проходя мимо комнаты Дерсу, я
увидел, что дверь в нее приотворена. Случилось как-то так, что я вошел тихо. Дерсу стоял
у окна и что-то вполголоса говорил сам с собою. Замечено, что люди, которые подолгу живут одиноко в тайге, привыкают вслух выражать свои мысли.
И вся жизнь его — ждать, пока явится она
у окна, прекрасная, как солнце: нет
у него другой жизни, как
видеть царицу души своей, и не было
у него другой жизни, пока не иссякла в нем жизнь; и когда погасла в нем жизнь, он сидел
у окна своей хижины и думал только одно:
увижу ли ее еще?
Вот, как смешно будет: входят в комнату — ничего не видно, только угарно, и воздух зеленый; испугались: что такое? где Верочка? маменька кричит на папеньку: что ты стоишь, выбей
окно! — выбили
окно, и
видят: я сижу
у туалета и опустила голову на туалет, а лицо закрыла руками.
Расхаживая тяжелыми шагами взад и вперед по зале, он взглянул нечаянно в
окно и
увидел у ворот остановившуюся тройку; маленький человек в кожаном картузе и фризовой шинели вышел из телеги и пошел во флигель к приказчику; Троекуров узнал заседателя Шабашкина и велел его позвать. Через минуту Шабашкин уже стоял перед Кирилом Петровичем, отвешивая поклон за поклоном и с благоговением ожидая его приказаний.
В день приезда Гарибальди в Лондон я его не видал, а
видел море народа, реки народа, запруженные им улицы в несколько верст, наводненные площади, везде, где был карниз, балкон,
окно, выступили люди, и все это ждало в иных местах шесть часов… Гарибальди приехал в половине третьего на станцию Нейн-Эльмс и только в половине девятого подъехал к Стаффорд Гаузу,
у подъезда которого ждал его дюк Сутерланд с женой.
Через несколько недель полковник Семенов (брат знаменитой актрисы, впоследствии княгини Гагариной) позволил оставлять свечу, запретив, чтоб чем-нибудь завешивали
окно, которое было ниже двора, так что часовой мог
видеть все, что делается
у арестанта, и не велел в коридоре кричать «слушай».
Государь спросил, стоя
у окна: «Что это там на церкви…. на кресте, черное?» — «Я не могу разглядеть, — заметил Ростопчин, — это надобно спросить
у Бориса Ивановича,
у него чудесные глаза, он
видит отсюда, что делается в Сибири».
Как сейчас я его перед собой
вижу. Тучный, приземистый и совершенно лысый старик, он сидит
у окна своего небольшого деревянного домика, в одном из переулков, окружающих Арбат. С одной стороны
у него столик, на котором лежит вчерашний нумер «Московских ведомостей»; с другой, на подоконнике, лежит круглая табакерка, с березинским табаком, и кожаная хлопушка, которою он бьет мух.
У ног его сидит его друг и собеседник, жирный кот Васька, и умывается.
Вижу, сидит
у окна девица, в пяльцах шьет; взглянет на меня и усмехнется.
В нашей семье нравы вообще были мягкие, и мы никогда еще не
видели такой жестокой расправы. Я думаю, что по силе впечатления теперь для меня могло бы быть равно тогдашнему чувству разве внезапное на моих глазах убийство человека. Мы за
окном тоже завизжали, затопали ногами и стали ругать Уляницкого, требуя, чтобы он перестал бить Мамерика. Но Уляницкий только больше входил в азарт; лицо
у него стало скверное, глаза были выпучены, усы свирепо торчали, и розга то и дело свистела в воздухе.
Бубнов струсил еще больше. Чтобы он не убежал, доктор запер все двери в комнате и опять стал
у окна, — из окна-то он его уже не выпустит. А там, на улице, сбежались какие-то странные люди и кричали ему, чтоб он уходил, то есть Бубнов. Это уже было совсем смешно. Глупцы они, только теперь
увидели его! Доктор стоял
у окна и раскланивался с публикой, прижимая руку к сердцу, как оперный певец.
Вечером поздно Серафима получила записку мужа, что он по неотложному делу должен уехать из Заполья дня на два. Это еще было в первый раз, что Галактион не зашел проститься даже с детьми. Женское сердце почуяло какую-то неминуемую беду, и первая мысль
у Серафимы была о сестре Харитине. Там Галактион, и негде ему больше быть… Дети спали. Серафима накинула шубку и пешком отправилась к полуяновской квартире. Там еще был свет, и Серафима
видела в
окно, что сестра сидит
у лампы с Агнией. Незачем было и заходить.
Отца Симон принял довольно сухо. Прежнего страха точно и не бывало. Михей Зотыч только жевал губами и не спрашивал, где невестка. Наталья Осиповна
видела в
окно, как подъехал старик, и нарочно не выходила. Не велико кушанье, — подождет. Михей Зотыч сейчас же сообразил, что Симон находится в полном рабстве
у старой жены, и захотел ее проучить.
Но главное, что угнетало меня, — я
видел, чувствовал, как тяжело матери жить в доме деда; она всё более хмурилась, смотрела на всех чужими глазами, она подолгу молча сидела
у окна в сад и как-то выцветала вся.
В Казани я сделала первый привал,
На жестком диване уснула;
Из
окон гостиницы
видела бал
И, каюсь, глубоко вздохнула!
Я вспомнила: час или два с небольшим
Осталось до Нового года.
«Счастливые люди! как весело им!
У них и покой, и свобода,
Танцуют, смеются!.. а мне не знавать
Веселья… я еду на муки!..»
Не надо бы мыслей таких допускать,
Да молодость, молодость, внуки!
— А ежели она
у меня с ума нейдет?.. Как живая стоит… Не могу я позабыть ее, а жену не люблю. Мамынька женила меня, не своей волей… Чужая мне жена.
Видеть ее не могу… День и ночь думаю о Фене. Какой я теперь человек стал: в яму бросить — вся мне цена. Как я узнал, что она ушла к Карачунскому, —
у меня свет из глаз вон. Ничего не понимаю… Запряг долгушку, бросился сюда, еду мимо господского дома, а она в
окно смотрит. Что тут со мной было — и не помню, а вот, спасибо, Тарас меня из кабака вытащил.