Неточные совпадения
— Ничего,
папа, — отвечала Долли, понимая, что речь идет о муже. — Всё ездит, я его почти не
вижу, — не могла она не прибавить с насмешливою улыбкой.
— Да, очень весело было,
папа, — сказал Сережа, садясь боком на стуле и качая его, что было запрещено. — Я
видел Наденьку (Наденька была воспитывавшаяся у Лидии Ивановны ее племянница). Она мне сказала, что вам дали звезду новую. Вы рады,
папа?
Увидев нас,
папа только сказал...
— Нет, меня сердит, — продолжал
папа, взяв в руку пирожок, но держа его на таком расстоянии, чтобы maman не могла достать его, — нет, меня сердит, когда я
вижу, что люди умные и образованные вдаются в обман.
Зачем Володя делал мне знаки, которые все
видели и которые не могли помочь мне? зачем эта противная княжна так посмотрела на мои ноги? зачем Сонечка… она милочка; но зачем она улыбалась в это время? зачем
папа покраснел и схватил меня за руку?
Он кинул на счеты три тысячи и с минуту молчал, посматривая то на счеты, то в глаза
папа, с таким выражением: «Вы сами
видите, как это мало! Да и на сене опять-таки проторгуем, коли его теперь продавать, вы сами изволите знать…»
— Я еще вчера, когда они ругались,
видела, что она сошла с ума. Почему не
папа? Он всегда пьяный…
— Приехала сегодня из Петербурга и едва не попала на бомбу; говорит, что
видела террориста, ехал на серой лошади, в шубе, в
папахе. Ну, это, наверное, воображение, а не террорист. Да и по времени не выходит, чтоб она могла наскочить на взрыв. Губернатор-то — дядя мужа ее. Заезжала я к ней, — лежит, нездорова, устала.
Клим Самгин замедлил шаг, оглянулся, желая
видеть лицо человека, сказавшего за его спиною нужное слово; вплоть к нему шли двое: коренастый, плохо одетый старик с окладистой бородой и угрюмым взглядом воспаленных глаз и человек лет тридцати, небритый, черноусый, с большим носом и веселыми глазами, тоже бедно одетый, в замазанном, черном полушубке, в сибирской
папахе.
Имел удовольствие
видеть его: между нами говоря — нахал и, как все столичные карьеристы, не пожалеет ни
папу, ни маму.
—
Папа стоял у камина и грелся. Я посмотрела на него и думала, что он взглянет на меня ласково: мне бы легче было. Но он старался не глядеть на меня; бедняжка боялся maman, а я
видела, что ему было жалко. Он все жевал губами: он это всегда делает в ажитации, вы знаете.
— Да,
вижу и жалею: ma tante, Надежда Васильевна, постоянно жалуется на тик, а
папа на приливы…
Он
видел, что заронил в нее сомнения, что эти сомнения — гамлетовские. Он читал их у ней в сердце: «В самом ли деле я живу так, как нужно? Не жертвую ли я чем-нибудь живым, человеческим, этой мертвой гордости моего рода и круга, этим приличиям? Ведь надо сознаться, что мне иногда бывает скучно с тетками, с
папа и с Catherine… Один только cousin Райский…»
— Нельзя, долго нельзя… в этом уж я виновата… Я
вижу, что это теперь совсем невозможно… Мы будем встречаться иногда у
папа…
Видите, голубчик, славный мой
папа, — вы позволите мне вас назвать
папой, — не только отцу с сыном, но и всякому нельзя говорить с третьим лицом о своих отношениях к женщине, даже самых чистейших!
— Если человек, которому я отдала все, хороший человек, то он и так будет любить меня всегда… Если он дурной человек, — мне же лучше: я всегда могу уйти от него, и моих детей никто не смеет отнять от меня!.. Я не хочу лжи,
папа… Мне будет тяжело первое время, но потом все это пройдет. Мы будем жить хорошо,
папа… честно жить. Ты
увидишь все и простишь меня.
—
Папа, милый… прости меня! — вскрикнула она, кидаясь на колени перед отцом. Она не испугалась его гнева, но эти слезы отняли у нее последний остаток энергии, и она с детской покорностью припала своей русой головой к отцовской руке. —
Папа,
папа… Ведь я тебя
вижу, может быть, в последний раз! Голубчик,
папа, милый
папа…
«
Папа, говорит,
папа!» — «Что?» — говорю ему; глазенки,
вижу, у него сверкают.
— «
Папа, говорит,
папа, я его повалю, как большой буду, я ему саблю выбью своей саблей, брошусь на него, повалю его, замахнусь на него саблей и скажу ему: мог бы сейчас убить, но прощаю тебя, вот тебе!»
Видите,
видите, сударь, какой процессик в головке-то его произошел в эти два дня, это он день и ночь об этом именно мщении с саблей думал и ночью, должно быть, об этом бредил-с.
— Ах,
папа! Я ведь знаю, что тебе новый доктор про меня сказал… Я ведь
видел! — воскликнул Илюша и опять крепко, изо всей силы прижал их обоих к себе, спрятав на плече у
папы свое лицо.
—
Папа, я неспособна к этому чувству… да. Я знаю, что это бывает и что все девушки мечтают об этом, но, к сожалению, я решительно не способна к такому чувству. Назови это уродством, но ведь бывают люди глухие, хромые, слепые, вообще калеки. Значит, по аналогии, должны быть и нравственные калеки, у которых недостает самых законных чувств. Как
видишь, я совсем не желаю обманывать себя. Ведь я тоже средний человек,
папа… У меня ум перевешивает все, и я вперед отравлю всякое чувство.
— Я,
папа, непременно поеду за границу, — мечтала вслух одушевлявшаяся Нюрочка. — Все
увижу своими глазами.
— А!
видишь, я тебе, гадкая Женька, делаю визит первая. Не говори, что я аристократка, — ну, поцелуй меня еще, еще. Ангел ты мой! Как я о тебе соскучилась — сил моих не было ждать, пока ты приедешь. У нас гостей полон дом, скука смертельная, просилась, просилась к тебе — не пускают.
Папа приехал с поля, я села в его кабриолет покататься, да вот и прикатила к тебе.
Раз у отца, в кабинете,
Саша портрет увидал,
Изображен на портрете
Был молодой генерал.
«Кто это? — спрашивал Саша. —
Кто?..» — Это дедушка твой. —
И отвернулся папаша,
Низко поник головой.
«Что же не
вижу его я?»
Папа ни слова в ответ.
Внук, перед дедушкой стоя,
Зорко глядит на портрет:
«
Папа, чего ты вздыхаешь?
Умер он… жив? говори!»
— Вырастешь, Саша, узнаешь. —
«То-то… ты скажешь, смотри!..
Папа вошел в комнату скорыми маленькими шажками и подошел к Любочке, которая перестала играть,
увидев его.
—
Видите, мой милый, — сказала бабушка, обращаясь к
папа, когда Гаша, продолжая ворчать, вышла из комнаты, — как со мной говорят в моем доме?
Детское чувство безусловного уважения ко всем старшим, и в особенности к
папа, было так сильно во мне, что ум мой бессознательно отказывался выводить какие бы то ни было заключения из того, что я
видел. Я чувствовал, что
папа должен жить в сфере совершенно особенной, прекрасной, недоступной и непостижимой для меня, и что стараться проникать тайны его жизни было бы с моей стороны чем-то вроде святотатства.
Это еще до того времени, когда я на дрожках сидел,
папа, и ты меня
видел; это я другой раз, по другой записке к Кате тогда ехал.
— Если бы твой
папа увидел теперь нас, он просто приколотил бы и тебя и меня…
— Ах, да… Виноват, я совсем не заметил тебя, — рассеянно проговорил Платон Васильич. — Я что-то хуже и хуже
вижу с каждым днем… А ты выросла. Да… Совсем уж взрослая барышня, невеста. А что
папа? Я его что-то давно не
вижу у нас?
И надобно
видеть, как он принимается иногда поучать меня — ну, точь-в-точь он патриарх, а я малый ребенок, который, кроме «
папы» да «мамы», говорить ничего не умеет… так, знаешь, благосклонно, не сердясь.
Я не хотел
видеть отца в эту минуту и отошел от двери; но Любочка пришла за мною и сказала, что
папа меня спрашивает.
Папа был недоволен мною, но,
видя мое страшное огорчение, утешал меня, говоря, что, как это ни скверно, еще все дело можно поправить, ежели я перейду на другой факультет.
По этим данным я в детстве составил себе такое твердое и ясное понятие о том, что Епифановы наши враги, которые готовы зарезать или задушить не только
папа, но и сына его, ежели бы он им попался, и что они в буквальном смысле черные люди, что,
увидев в год кончины матушки Авдотью Васильевну Епифанову, la belle Flamande, ухаживающей за матушкой, я с трудом мог поверить тому, что она была из семейства черных людей, и все-таки удержал об этом семействе самое низкое понятие.
Я теперь только начал понимать отца, — продолжал Володя (то, что он называл его отцом, а не
папа, больно кольнуло меня), — что он прекрасный человек, добр и умен, но такого легкомыслия и ветренности… это удивительно! он не может
видеть хладнокровно женщину.
— А хоть бы и так — опять-таки он не прав. Попросил раз прощенья,
видит, что
папа не прощает, — и в другой раз попроси!
У тех был хоть внешний религиозный закон, из-за исполнения которого они могли не
видеть своих обязанностей по отношению своих близких, да и обязанности-то эти были тогда еще неясно указаны; в наше же время, во-первых, нет такого религиозного закона, который освобождал бы людей от их обязанностей к близким, всем без различия (я не считаю тех грубых и глупых людей, которые думают еще и теперь, что таинства или разрешение
папы могут разрешать их грехи); напротив, тот евангельский закон, который в том или другом виде мы все исповедуем, прямо указывает на эти обязанности, и кроме того эти самые обязанности, которые тогда в туманных выражениях были высказаны только некоторыми пророками, теперь уже так ясно высказаны, что стали такими труизмами, что их повторяют гимназисты и фельетонисты.
— Славно! — сказал невысокий казачонок в белой
папахе, близко подходя со двора к Оленину: — я
видел, славно!
Пропагандисту-итальянцу приходится много говорить о религии, резко о
папе и священниках, — каждый раз, когда он говорил об этом, он
видел в глазах девушки презрение и ненависть к нему, если же она спрашивала о чем-нибудь — ее слова звучали враждебно и мягкий голос был насыщен ядом.
— Вот
видишь,
папа, как ты всегда говоришь! — сказала также и дочь графу, погрозя ему укоризненно пальчиком. — Верно все… решено… кончено!
— Ну да, может быть, и он. А потом Наполеона Бона-парте
видел. Знаешь, мой друг, мне все говорят, что я на Наполеона Бона-парте похож… а в профиль будто я разительно похож на одного старинного
папу? Как ты находишь, мой милый, похож я на па-пу?
— Орсуна, радость моя, капитан капитанов! — сказал он. — На мысе Гардена с тех пор, как я купил у Траулера этот дом, поселилось столько народа, что женское население стало очень разнообразно. Ваша фея Маленькой Ноги должна иметь
папу и маму; что касается меня, то я не
вижу здесь пока другой феи, кроме Дигэ Альвавиз, но и та не может исчезнуть, я думаю.
На суде близость товарищей привела Каширина в себя, и он снова, на мгновение,
увидел людей: сидят и судят его и что-то говорят на человеческом языке, слушают и как будто понимают. Но уже на свидании с матерью он, с ужасом человека, который начинает сходить с ума и понимает это, почувствовал ярко, что эта старая женщина в черном платочке — просто искусно сделанная механическая кукла, вроде тех, которые говорят: «
папа», «мама», но только лучше сделанная. Старался говорить с нею, а сам, вздрагивая, думал...
— Я начала ему говорить, что это нехорошо, что я сделала платье; ну, опять ничего — согласился:
видит, что я говорю правду. Совсем уж собрались. Вдруг черт приносит этого урода толстого, Перепетую, и кинулась на меня… Ах!
Папа, вы, я думаю, девку горничную никогда так не браните — я даже не в состоянии передать вам. С моим-то самолюбием каково мне все это слышать!
— Ну, что он… как будто вы,
папа, не знаете его, тюфяка; ведь он очень глуп. Я не знаю, как вы этого не
видите.
Я и его не осуждаю — у него талант, но он не прав, и я ему прямо говорю: вы не правы;
папу надо
видеть; надо на него глядеть без предубеждения, потому что с предубеждением все может показаться дурно, — а без предубеждения…
Степа.
Папа? Да что же про него говорить. Он теперь под влиянием своей idée fixe ничего не
видит, кроме того, что ему хочется
видеть. Он говорит, что военная служба есть самая подлая служба и что поэтому надо не служить; а потому он мне денег не даст.
Мисси (
увидев отца, прибегает с крокета и вешается ему на шею).
Папа, пойдем со мной.
Это крестный
папа», — и водила пальчиком по портретам и в это время по-детски касалась меня своим плечом, и я близко
видел ее слабую, неразвитую грудь, тонкие плечи, косу и худенькое тело, туго стянутое поясом.
Ольга Петровна. Было бы чем,
папа, если бы у тебя деньги на другое не ушли!.. (Снова обращаясь к Андашевскому.) Графу, я
вижу, Алексей Николаич, неприятен ваш великодушный поступок в отношении меня; но я его очень дорого ценю и завтрашний же день желаю сделаться вашей женой, с полною моей готовностью всюду следовать за вами, какая бы вас участь ни постигла.