Неточные совпадения
Я
видел: по стеклянным
рельсам медленно катились прозрачно-стеклянные чудовища-краны, и так же, как люди, послушно поворачивались, нагибались, просовывали внутрь, в чрево «Интеграла», свои грузы.
«Везде, говорит, был; на вас только и надежда; нигде суда нет!» Вот,
видите ли, он даже не понимает, что я не для того тут сижу, чтоб ихние эти мелкие дрязги разбирать; мое дело управлять ими, проекты сочинять, pour leur bien, наблюдать, чтоб эта машина как-нибудь не соскочила с
рельсов — вот моя административная миссия.
Минут через двадцать я отпустил вспененного рысака, не доезжая до вокзала, где на подъезде
увидел толпу разного начальства, и воротами пробежал на двор к платформе со стороны
рельс.
Я все-таки не чувствовал жалости. Когда я старался представить себе живого Урманова, то восстановлял его образ из того, что
видел у
рельсов. Живое оно теперь было для меня так же противно… Ну да… Допустим, что кто-то опять починил машину, шестерни ходят в порядке. Что из этого?
Подойдя однажды к платформе, я
увидел на ней Урманова, Он стоял на краю и смотрел по направлению к Москве. Полотно дороги лежало между откосами насыпи, пустынное, с двумя парами
рельсов и линией телеграфных столбов. Взгляд убегал далеко вперед, за этими суживающимися полосками, которые терялись вдали, и над ними вился тот дымок или туман, по которому узнается присутствие невидного большого и шумного города.
Войдя в свой номер, я взглянул на портрет Фохта… «Наше время ниспровергло разницу между вещественным и нравственным и не признает более такого деления»… Ну, вот. И они не признают такого деления… Только они этому радуются. Они не
видели того «вещественного», что так неожиданно явилось мне там, на
рельсах. Ну, да. Разделения нет! И вещественное, и нравственное лежало там в грязном черепке… Они этого не чувствуют, а я чувствую в себе, в них, во всей жизни…
— Ну что,
видел огненную работу? — спрашивал меня Мухоедов, когда совсем готовый двенадцатипудовый
рельс был брошен с машины на пол. — Пойдем, я тебе покажу по порядку наше пекло.
— Из всех ребят! Из всех девчат! Больше всех я уважаю тебя! Только тебя уважаю, больше н-и-к-о-г-о! Ле-ель!
Видишь транвай идет? Скажи одно слово, — сейчас же лягу на
рельсы!
Ей казалось, что лучи солнца, блестя на куполе Владимирской церкви и на
рельсах конно-железной дороги, освещали одну ее и поэтому ее все
видят.