Неточные совпадения
— Отчего же? Я не
вижу этого. Позволь мне думать, что, помимо наших родственных отношений, ты имеешь ко мне, хотя отчасти, те дружеские чувства, которые я всегда имел к тебе… И истинное уважение, — сказал Степан Аркадьич, пожимая его руку. — Если б даже
худшие предположения твои были справедливы, я не беру и никогда не возьму на себя судить ту или другую сторону и не
вижу причины, почему наши отношения должны измениться. Но теперь, сделай это, приезжай к жене.
Она была так огорчена, что сразу не могла говорить и только лишь после того, как по встревоженному лицу Лонгрена
увидела, что он ожидает чего-то значительно
худшего действительности, начала рассказывать, водя пальцем по стеклу окна, у которого стояла, рассеянно наблюдая море.
— Не верю, — крикнул Бердников. — Зачем же вы при ней, ну? Не знаете, скрывает она от вас эту сделку? Узнайте! Вы — не маленький. Я вам карьеру сделаю. Не дурачьтесь. К черту Пилатову чистоплотность! Вы же
видите: жизнь идет от плохого к
худшему. Что вы можете сделать против этого, вы?
Его перевели в скверную комнату, то есть дали гораздо
худшую, в ней забрали окно до половины досками, чтоб нельзя было ничего
видеть, кроме неба, не велели к нему пускать никого, к дверям поставили особого часового.
Опасаясь
худших последствий, я, хотя неохотно, повиновался и в последние дни нашего пребывания у Чичаговых еще с большим вниманием слушал рассказы старушки Мертваго, еще с большим любопытством расспрашивал Петра Иваныча, который все на свете знал, читал,
видел и сам умел делать; в дополненье к этому он был очень весел и словоохотен.
И не поехал: зашагал во всю мочь, не успел опомниться, смотрю, к вечеру третьего дня вода завиднелась и люди. Я лег для опаски в траву и высматриваю: что за народ такой? Потому что боюсь, чтобы опять еще в
худший плен не попасть, но
вижу, что эти люди пищу варят… Должно быть, думаю, христиане. Подполоз еще ближе: гляжу, крестятся и водку пьют, — ну, значит, русские!.. Тут я и выскочил из травы и объявился. Это, вышло, ватага рыбная: рыбу ловили. Они меня, как надо землякам, ласково приняли и говорят...
30 декабря писал он своей жене: «Наведавшись о всех обстоятельствах, дела здесь нашел прескверны, так что и описать, буде б хотел, не могу; вдруг себя
увидел гораздо в
худших обстоятельствах и заботе, нежели как сначала в Польше со мною было.
Вас, быть может, возмутят эти вопли: вы скажете: да это же, наконец, несправедливо! мы
видели не только
худшие, но и несомненно жестокие времена — каким же образом утверждать, что может существовать что-нибудь превосходящее жестокость виденного и испытанного нами?
Однажды я попробовал доказать ему, что женщина — существо ничем не
худшее его, но,
видя, что он не только обижается на меня за мои взгляды, а даже готов придти в бешенство за унижение, каковому, по его мнению, я подвергал его, — оставил мои попытки до поры, пока он будет сыт.
— Не знаю, чего ты ожидала, — продолжал он, — я мог ожидать всего
худшего,
видя тебя каждый день в этой грязи, праздности, роскоши глупого общества; и дождался…
Жизнь он
видел в мрачном свете и всегда ждал от нее самого
худшего.
— Самое
худшее, когда граната упадёт сзади и шипит… Впереди её по крайней мере
видишь, а тут только слышишь, и повернуться жутко… Неприятное чувство… Шрапнель — та лучше, разрывается в воздухе, а граната брякается на землю и начнёт крутить и шипеть, кажется, целую вечность…
Осажденные,
видя свое критическое положение и ожидая впереди еще
худшего, несколько раз делали жестокие вылазки, которые, впрочем, приносили им самим больше вреда, чем русским, так как прибавлялось раненых.
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что-то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали
видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие,
худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
— Хотя бы мне суждено было провести бесконечные годы еще в
худшей темнице, чем эта, которою выстроил Ирод, и хотя бы мне надлежало умереть в ней без надежды когда-нибудь
видеть море и солнце, и милые лица наших детей, то и тогда я предпочел бы вечное это томление в неволе одной минуте твоего позора. Ты можешь поступать как хочешь, но что до меня, то пусть я здесь доживу мою жизнь и умру в этой яме, но ты для моего спасения не отдавай своей чистоты, — в ней твоя прелесть, и в ней моя радость и сила.
Она меня сконфузила: я
видел, что мы не сделали после смерти товарища самого важного дела: мы не подумали об этой женщине и о ее ребенке, и к этой оплошности я прибавил другую, еще
худшую и даже достойную строгого осуждения: я заговорил о том, чтоб отдать ребенка, а Праша, которая стояла передо мною, от этого так страшно побледнела, что я упросил ее сесть, и тогда она сейчас же заговорила...