Неточные совпадения
— Ты иди,
уговори Лютова, он
человек с положением, а у нас — нет, благодарю!
— Избили они его, — сказала она, погладив щеки ладонями, и, глядя на ладони, судорожно усмехалась. — Под утро он говорит мне: «Прости, сволочи они, а не простишь — на той же березе повешусь». — «Нет, говорю, дерево это не погань, не смей, Иуда, я на этом дереве муки приняла. И никому, ни тебе, ни всем
людям, ни богу никогда обиды моей не прощу». Ох, не прощу, нет уж! Семнадцать месяцев держал он меня, все
уговаривал, пить начал, потом — застудился зимою…
— Да вы ешьте, Иван Петрович, —
уговаривала Варвара. — Ах, какой вы милый
человек!
— Ты меня не
уговаривай. Бить
людей — нельзя!
Человек в золотых очках
уговаривал его поесть, выпить вина и лечь отдохнуть.
Самгин подошел к столбу фонаря, прислонился к нему и стал смотреть на работу. В улице было темно, как в печной трубе, и казалось, что темноту создает возня двух или трех десятков
людей. Гулко крякая, кто-то бил по булыжнику мостовой ломом, и, должно быть, именно его
уговаривал мягкий басок...
— Но нигде в мире вопрос этот не ставится с такою остротой, как у нас, в России, потому что у нас есть категория
людей, которых не мог создать даже высококультурный Запад, — я говорю именно о русской интеллигенции, о
людях, чья участь — тюрьма, ссылка, каторга, пытки, виселица, — не спеша говорил этот
человек, и в тоне его речи Клим всегда чувствовал нечто странное, как будто оратор не пытался убедить, а безнадежно
уговаривал.
А другой
человек, с длинным лицом, в распахнутой шубе, стоя на углу Кузнецкого моста под фонарем,
уговаривал собеседника, маленького, но сутулого, в измятой шляпе...
«Ничего своеобразного в этих
людях — нет, просто я несколько отравлен марксизмом», —
уговаривал себя Самгин, присматриваясь к тяжелому, нестройному ходу рабочих, глядя, как они, замедляя шаги у ворот, туго уплотняясь, вламываются в Кремль.
— Как скажете: покупать землю, выходить на отруба, али — ждать? Ежели — ждать, мироеды все расхватают. Тут —
человек ходит,
уговаривает: стряхивайте господ с земли, громите их! Я, говорит, анархист. Громить — просто. В Майдане у Черкасовых — усадьбу сожгли, скот перерезали, вообще — чисто! Пришла пехота,
человек сорок резервного батальона, троих мужиков застрелили, четырнадцать выпороли, баб тоже. Толку в этом — нет.
Самгин, спотыкаясь о какие-то доски, шел, наклоня голову, по пятам Туробоева, его толкали какие-то
люди, вполголоса
уговаривая друг друга...
— Рабочие и о нравственном рубле слушали молча, покуривают, но не смеются, — рассказывала Татьяна, косясь на Сомову. — Вообще там, в разных местах, какие-то
люди собирали вокруг себя небольшие группы рабочих,
уговаривали. Были и бессловесные зрители; в этом качестве присутствовал Тагильский, — сказала она Самгину. — Я очень боялась, что он меня узнает. Рабочие узнавали сразу: барышня! И посматривают на меня подозрительно… Молодежь пробовала в царь-пушку залезать.
— Там живут Тюхи, дикие рожи, кошмарные подобия
людей, — неожиданно и очень сердито сказал ‹Андреев›. — Не
уговаривайте меня идти на службу к ним — не пойду! «
Человек рождается на страдание, как искра, чтоб устремляться вверх» — но я предпочитаю погибать с Наполеоном, который хотел быть императором всей Европы, а не с безграмотным Емелькой Пугачевым. — И, выговорив это, он выкрикнул латинское...
— Маша, Маша, —
уговаривал жену Бахарев, — ведь теперь другие
люди, другое время…
Частный пристав, в присутствии которого я писал письмо,
уговаривал не посылать его. «Напрасно-с, ей-богу, напрасно-с утруждаете генерала; скажут: беспокойные
люди, — вам же вред, а пользы никакой не будет».
С каждой рюмкой компания оживлялась, чокались, пили, наливали друг другу, шумели, и один из ляпинцев, совершенно пьяный, начал даже очень громко «родителей поминать». Более трезвые товарищи его
уговорили уйти, швейцар помог одеться, и «Атамоныч» побрел в свою «Ляпинку», благо это было близко. Еще
человек шесть «тактично» выпроводили таким же путем товарищи, а когда все было съедено и выпито, гости понемногу стали уходить.
— Серафима-то Харитоновна все глаза проплакала, — рассказывала попадья тягучим речитативом. — Бьет он ее, Галактион-то. Известно, озверел
человек. Слышь, Анфуса-то Гавриловна сколько разов наезжала к Галактиону,
уговаривала и тоже плакала. Молчит Галактион, как пень, а как теща уехала — он опять за свое.
А в доме Хорошее Дело всё больше не любили; даже ласковая кошка веселой постоялки не влезала на колени к нему, как лазала ко всем, и не шла на ласковый зов его. Я ее бил за это, трепал ей уши и, чуть не плача,
уговаривал ее не бояться
человека.
Единственным разумным
человеком являлась мастерица Таисья, и через нее Петр Елисеич делал напрасную попытку
уговорить остальных, но все это было бесполезно.
Поеду к Пармену Семенову, к Лучкову, к Тришину,
уговорю пускать к нам ребят; вы
человек народный, рассказывайте им попонятнее гигиенические законы, говорите о лечении шарлатанов и все такое.
Другой
человек и не хочет дать заказа, а ты его должен
уговорить, как слона, и до тех пор
уговариваешь, покамест он не почувствует ясности и справедливости твоих слов.
Люди разбились на две группы — одна, окружив станового, кричала и
уговаривала его, другая, меньше числом, осталась вокруг избитого и глухо, угрюмо гудела. Несколько
человек подняли его с земли, сотские снова хотели вязать руки ему.
— А ты будешь ему в этом деле помощником… А может, там и другие некрута объявятся, что в скиты охочи будут, так ты их
уговаривай. А охочим
людям сказывай, что житье, мол, хорошее, работы нет, денег много, пища — хлеб пшеничный.
Бегали матросы, хватая
людей за шиворот, колотили их по головам, бросали на палубу. Тяжело ходил Смурый, в пальто, надетом на ночное белье, и гулким голосом
уговаривал всех...
И рассказал, как, впервые приехав в Воргород, он в гостинице познакомился к какими-то
людьми, а они
уговорили его играть с ними в карты.
Большую часть времени она сидела перед портретом старого помпадура и все вспоминала, все вспоминала. Случалось иногда, что
люди особенно преданные успевали-таки проникать в ее уединение и
уговаривали ее принять участие в каком-нибудь губернском увеселении. Но она на все эти уговоры отвечала презрительною улыбкой. Наконец это сочтено было даже опасным. Попробовали призвать на совет надворного советника Бламанже и заставили его еще раз стать перед ней на колени.
Он остановился, и хоть жаль было ему помешать веселью добрых
людей, но принялся он всех
уговаривать, чтоб перестали они петь и плясать, потому что барыне их нужен покой.
Наташа(мечется почти в беспамятстве).
Люди добрые… сестра моя и Васька убили! Полиция — слушай… Вот эта, сестра моя, научила…
уговорила… своего любовника… вот он, проклятый! — они убили! Берите их… судите… Возьмите и меня… в тюрьму меня! Христа ради… в тюрьму меня!..
Напрасно дедушка Кондратий, которого Глеб всегда уважал и слушал, напрасно старается он
уговорить его, призывая на помощь душеспасительные слова, — слова старичка теперь бессильны; они действуют на Глеба, как на полоумного
человека: он слышит каждое слово дедушки, различает каждый звук его голоса, но не удерживает их в памяти.
Человек уговаривал ее, напоминал ей о мадонне, которая справедлива к матерям и считает их сестрами своими, — мать урода ответила ему...
На этот раз я сидел в тюрьме три года девять месяцев, а когда кончился срок, мой смотритель,
человек, который знал всю эту историю и любил меня, очень
уговаривал не возвращаться домой, а идти в работники, к его зятю, в Апулию, — там у зятя много земли и виноградник.
— Он мне, значит, и говорит: «У меня, говорит, двое детей… два мальчика. Дескать — надо им няньку, а нянька есть чужой
человек… воровать будет и всё такое… Так ты-де уговори-ка дочь…» Ну, я и
уговорил… и Матица
уговорила… Маша — умница, она поняла сразу! Ей податься некуда… хуже бы вышло, лучше — никогда!.. «Всё равно, говорит, я пойду…» И пошла. В три дня всё окрутили… Нам с Матицей дано по трёшной… но только мы их сразу обе пропили вчера!.. Ну и пьёт эта Матица, — лошадь столько не может выпить!..
Сначала Мухобоев рассвирепел, хотел жаловаться, хотел сослать Незнамова в Сибирь, но добрые
люди его скоро
уговорили и все кончилось примирением и общей выпивкой.
Человек двадцать были уже в одних рубашках и с чегенями в руках спускались по правому борту в воду, которая под кормовым плечом доходила им по грудь. Будущий дьякон был в числе этих бурлаков, хотя Савоська и
уговаривал его остаться у поносных с бабами. Но дьякону давно уже надоели остроты и шутки над ним бурлаков, и он скрепя сердце залез в воду вместе с другими.
Проснувшись, я ничего ясно не помнил: иногда смутно представлялось мне, что я видел во сне что-то навалившееся и душившее меня или видел страшилищ, которые за мной гонялись; иногда усилия меня державших
людей, невольно повторявших ласковые слова, которыми
уговаривали меня лечь на постель и успокоиться, как будто пробуждали меня на мгновение к действительности, и потом совсем проснувшись поутру, я вспоминал, что ночью от чего-то просыпался, что около меня стояли мать, отец и другие, что в кустах под окнами пели соловьи и кричали коростели за рекою.
Они и Ольга
уговорили и успокоили его. Но обиженный
человек торжествовал...
Его
уговаривают, удерживают, но ничто уж теперь не помогает, раз
человек оскорблен в своих лучших чувствах. Он быстро, сердито срывает с себя пиджак и панталоны, мгновенно раздевается, заставляя дам отворачиваться и заслоняться зонтиками, и — бух — с шумом и брызгами летит вниз головой в воду, не забыв, однако, предварительно одним углом глаза рассчитать расстояние до недалекой мужской купальни.
Мне и Мухоедову стоило большого труда
уговорить молодых
людей отложить опись имущества до похорон; племянники, очень приличные молодые
люди, долго не сдавались на наши просьбы и все упирали на то, что имущество может потеряться. Особенно крепко держался старший племянник, и Мухоедов до крови кусал губы, чтобы удержаться и не наговорить этому господину дерзостей, чем он мог испортить все дело.
Мне давеча и Александра Васильевна шепнула, чтобы я
уговаривал тебя; тебе ведь все равно, а Гавриле веселее, когда живой
человек под боком.
С восторгом погладил меня по голове пан Кнышевский и повел меня к себе в светлицу. Там достал он пряник и в продолжении того, как я ел его, он
уговаривал меня учиться ирмолойному пению. Струсил я крепко, услышав, что еще есть предмет учения. Я полагал, что далее псалтыря нет более чему учиться
человеку, как тут является ирмолой; но, дабы угодить наставнику и отблагодарить за засохший пряник, я согласился.
— Я послезавтра на Волгу поеду, — сказал Саша, — ну, а потом на кумыс. Хочу кумыса попить. А со мной едет один приятель с женой. Жена удивительный
человек; все сбиваю ее,
уговариваю, чтоб она учиться пошла. Хочу, чтобы жизнь свою перевернула.
Клеопатра (недовольно). Одним словом, этот молодой
человек явился вовремя и
уговорил своих пьяниц-товарищей оставить нас в покое… а я попросила его проводить нас. Вот и все…
Спиридоньевна. Так, слышь, баунька, он его
уговаривал, — все лаской сначала… Сергей Васильич тоже при этом ихнем разговоре был, бурмистра опосля призвали… Те пытали, пытали его усовещивать, — ничто не берет: они ему слово, а он им два! Родятся же, господи, на свет экие смелые и небоязливые
люди.
Княгиня. Вы, вы погубили его. Вы погубили, вы и спасайте. Поезжайте,
уговорите его, чтобы он бросил эти глупости. Это можно богатым
людям, а не нам.
Сам знаешь, хитрый
человек: хошь кого на словах
уговорит да умаслит, а она что еще?
Разумеется,
человек, который попал в игорный дом и не играет, а даже других
уговаривает перестать, заслуживает великого уважения.
Наконец я, после долгих усилий, узнал, что какой-то пожилой
человек уговорил или как-то склонил Аграфену пустить его в кухню, в жильцы и в нахлебники.
— Да как же?.. Разве хорошо мы делаем? — жалобно заговорила Марья Гавриловна. — И перед Богом-то грех великий, и перед людьми-то стыдны́м-стыднехонько… Нет, уж ты меня лучше не
уговаривай. Пока венцом греха не покроем, не буду я на
людей глядеть… Оттого и желаю скорей обвенчаться… Богом прошу тебя, голубчик… Не томи ты меня, не сокрушай в горькой печали моей!..
— Полно, полно, Настенька, —
уговаривала ее Никитишна. — Чтой-то какая ты в самом деле стала?.. А может, этот Снежков и хороший
человек?
— Не греши праздным словом на Божьих старцев, —
уговаривал его паломник. — Потерпи маленько. Иначе нельзя — на то устав… Опять же народ пуганый — недобрых
людей опасаются. Сам знаешь: кого медведь драл, тот и пенька в лесу боится.