Неточные совпадения
— Она за этой дверью; только я сам нынче напрасно хотел ее видеть: сидит в углу, закутавшись в покрывало, не говорит и не смотрит: пуглива, как дикая серна. Я нанял нашу духанщицу: она знает по-татарски, будет ходить за нею и приучит ее к мысли, что она моя, потому что она никому не будет принадлежать, кроме меня, — прибавил он,
ударив кулаком
по столу. Я и в этом согласился… Что прикажете делать? Есть
люди, с которыми непременно должно соглашаться.
Паратов. Был разговор небольшой. Топорщился тоже, как и
человек, петушиться тоже вздумал. Да погоди, дружок, я над тобой, дружок, потешусь. (
Ударив себя
по лбу.) Ах, какая мысль блестящая! Ну, Робинзон, тебе предстоит работа трудная, старайся…
Ударив гармоникой
по забору, он бросил ее под ноги себе, растоптал двумя ударами ноги и пошел прочь быстрым, твердым шагом трезвого
человека.
Человек, украшенный зелеными камнями, взмахнув головой и руками,
ударил по клавишам, а ‹Ерухимович› начал соло, и Самгин подумал, не издевается ли он над людями, выпевая мрачные слова...
«Это ее назвал Усов бестолковой. Если она служит жандармам, то, наверное, из страха, запуганная каким-нибудь полковником Васильевым. Не из-за денег же? И не из мести
людям, которые командуют ею. Я допускаю озлобление против Усовых, Властовых, Поярковых; она — не злая. Но ведь ничего еще не доказано против нее, — напомнил он себе,
ударив кулаком
по дивану. — Не доказано!»
Говорил он мрачно, решительно, очень
ударяя на о и переводя угрюмые глаза с дяди Миши на Сомову, с нее на Клима. Клим подумал, что возражать этому
человеку не следует, он, пожалуй, начнет ругаться, но все-таки попробовал осторожно спросить его
по поводу цинизма; Гусаров грубовато буркнул...
— Томилина я скоро начну ненавидеть, мне уже теперь, иной раз, хочется
ударить его
по уху. Мне нужно знать, а он учит не верить, убеждает, что алгебра — произвольна, и черт его не поймет, чего ему надо! Долбит, что
человек должен разорвать паутину понятий, сотканных разумом, выскочить куда-то, в беспредельность свободы. Выходит как-то так: гуляй голым! Какой дьявол вертит ручку этой кофейной мельницы?
На дороге снова встал звонарь, тяжелыми взмахами руки он крестил воздух вслед экипажам;
люди обходили его, как столб. Краснорожий
человек в сером пиджаке наклонился, поднял фуражку и подал ее звонарю. Тогда звонарь,
ударив ею
по колену, широкими шагами пошел
по средине мостовой.
— Штыком! Чтоб получить удар штыком, нужно подбежать вплоть ко врагу. Верно? Да, мы, на фронте, не щадим себя, а вы, в тылу… Вы — больше враги, чем немцы! — крикнул он,
ударив дном стакана
по столу, и матерно выругался, стоя пред Самгиным, размахивая короткими руками, точно пловец. — Вы, штатские, сделали тыл врагом армии. Да, вы это сделали. Что я защищаю? Тыл. Но, когда я веду
людей в атаку, я помню, что могу получить пулю в затылок или штык в спину. Понимаете?
Так неподвижно лег длинный
человек в поддевке, очень похожий на Дьякона, — лег, и откуда-то из-под воротника поддевки обильно полилась кровь, рисуя сбоку головы его красное пятно, — Самгин видел прозрачный парок над этим пятном; к забору подползал, волоча ногу, другой
человек, с зеленым шарфом на шее; маленькая женщина сидела на земле, стаскивая с ноги своей черный ботик, и вдруг, точно ее
ударили по затылку, ткнулась головой в колени свои, развела руками, свалилась набок.
По улице Самгин шел согнув шею, оглядываясь, как
человек, которого
ударили по голове и он ждет еще удара. Было жарко, горячий ветер плутал
по городу, играя пылью, это напомнило Самгину дворника, который нарочно сметал пыль под ноги партии арестантов. Прозвучало в памяти восклицание каторжника...
— А то, что
человек не чувствует счастья, коли нет рожна, — сказала она, глядя на него через очки. — Надо его
ударить бревном
по голове, тогда он и узнает, что счастье было, и какое оно плохонькое ни есть, а все лучше бревна.
— Я знала — oh, vous êtes terrible, allez! [о, вы страшный
человек! (фр.)] — прибавила она,
ударив его легонько веером
по плечу.
Четвертая заповедь (Мф. V, 38 — 42) состояла в том, что
человек не только не должен воздавать око за око, но должен подставлять другую щеку, когда
ударят по одной, должен прощать обиды и с смирением нести их и никому не отказывать в том, чего хотят от него
люди.
— Ба! А ведь, пожалуй, ты прав. Ах, я ослица, — вскинулся вдруг Федор Павлович, слегка
ударив себя
по лбу. — Ну, так пусть стоит твой монастырек, Алешка, коли так. А мы, умные
люди, будем в тепле сидеть да коньячком пользоваться. Знаешь ли, Иван, что это самим Богом должно быть непременно нарочно так устроено? Иван, говори: есть Бог или нет? Стой: наверно говори, серьезно говори! Чего опять смеешься?
Но ничего этого не вспомнилось и не подумалось ему, потому что надобно было нахмурить лоб и, нахмурив его, думать час и три четверти над словами: «кто повенчает?» — и все был один ответ: «никто не повенчает!» И вдруг вместо «никто не повенчает» — явилась у него в голове фамилия «Мерцалов»; тогда он
ударил себя
по лбу и выбранил справедливо: как было с самого же начала не вспомнить о Мецалове? А отчасти и несправедливо: ведь не привычно было думать о Мерцалове, как о
человеке венчающем.
— Вы лжете, господа, — закричала она, вскочила и
ударила кулаком
по столу: — вы клевещете! Вы низкие
люди! она не любовница его! он хочет купить ее! Я видела, как она отворачивалась от него, горела негодованьем и ненавистью. Это гнусно!
«Не годится, показавши волю, оставлять
человека в неволе», и после этого думал два часа: полтора часа
по дороге от Семеновского моста на Выборгскую и полчаса на своей кушетке; первую четверть часа думал, не нахмуривая лба, остальные час и три четверти думал, нахмуривая лоб,
по прошествии же двух часов
ударил себя
по лбу и, сказавши «хуже гоголевского почтмейстера, телятина!», — посмотрел на часы.
Еще есть и теперь в живых
люди, помнящие «Татьянин день» в «Эрмитаже», когда В. А. Гольцева после его речи так усиленно «качали», что сюртук его оказался разорванным пополам; когда после Гольцева так же энергично чествовали А. И. Чупрова и даже разбили ему очки, подбрасывая его к потолку, и как, тотчас после Чупрова, на стол вскочил косматый студент в красной рубахе и порыжелой тужурке, покрыл шум голосов неимоверным басом, сильно
ударяя на «о», по-семинарски...
Придя как-то к брату, критик читал свою статью и, произнося: «я же говорю: напротив», — сверкал глазами и энергически
ударял кулаком
по столу… От этого на некоторое время у меня составилось представление о «критиках», как о
людях, за что-то сердитых на авторов и говорящих им «все напротив».
И теперь встречаются чиновники, которым ничего не стоит размахнуться и
ударить кулаком
по лицу ссыльного, даже привилегированного, или приказать
человеку, который не снял второпях шапки: «Пойди к смотрителю и скажи, чтобы он дал тебе тридцать розог».
Ямщик повернул к воротам, остановил лошадей; лакей Лаврецкого приподнялся на козлах и, как бы готовясь соскочить, закричал: «Гей!» Раздался сиплый, глухой лай, но даже собаки не показалось; лакей снова приготовился соскочить и снова закричал: «Гей!» Повторился дряхлый лай, и, спустя мгновенье, на двор, неизвестно откуда, выбежал
человек в нанковом кафтане, с белой, как снег, головой; он посмотрел, защищая глаза от солнца, на тарантас,
ударил себя вдруг обеими руками
по ляжкам, сперва немного заметался на месте, потом бросился отворять ворота.
И Кишкин, и баушка Лукерья, и Матюшка, и Петр Васильич знали только про себя, а между тем загалдела вся Фотьянка, как один
человек, точно пчелиный улей,
по которому
ударили палкой.
Он
ударил кулаком
по стулу и застонал, как раненый
человек, которого неосторожно задели за больное место. Марья смотрела на Устинью Марковну, которая бессмысленно повторяла...
В доме начался ад.
Людей разослали за докторами. Ольга Сергеевна то выла, то обмирала, то целовала мужнины руки, согревая их своим дыханием. Остальные все зауряд потеряли головы и суетились.
По дому только слышалось: «барина в гостиной паралич
ударил», «переставляется барин».
А у наказуемого только слегка спина синела, кровь даже не выступила; сам один у меня вот тут в телеге хвастался: «Я, говорит, кнутом и убить
человека могу сразу, и, говорит, посади ты ему на спину этого комарика, я
ударю по нем, и он останется жив!» — На лубу ведь их все учат.
Веткин отошел в сторону. «Вот возьму сейчас подойду и
ударю Сливу
по щеке, — мелькнула у Ромашова ни с того ни с сего отчаянная мысль. — Или подойду к корпусному и скажу: „Стыдно тебе, старому
человеку, играть в солдатики и мучить
людей. Отпусти их отдохнуть. Из-за тебя две недели били солдат“.
— Долго-с; и все одним измором его, врага этакого, брал, потому что он другого ничего не боится: вначале я и до тысячи поклонов
ударял и дня
по четыре ничего не вкушал и воды не пил, а потом он понял, что ему со мною спорить не ровно, и оробел, и слаб стал: чуть увидит, что я горшочек пищи своей за окно выброшу и берусь за четки, чтобы поклоны считать, он уже понимает, что я не шучу и опять простираюсь на подвиг, и убежит. Ужасно ведь, как он боится, чтобы
человека к отраде упования не привести.
— Нет, не строгий, а дельный
человек, — возразил князь, —
по благородству чувств своих — это рыцарь нашего времени, — продолжал он, садясь около судьи и
ударяя его
по коленке, — я его знаю с прапорщичьего чина; мы с ним вместе делали кампанию двадцать восьмого года, и только что не спали под одной шинелью. Я когда услышал, что его назначили сюда губернатором, так от души порадовался. Это приобретение для губернии.
— И тогда только вы будете в
человеке глубоко ненавидеть зло, когда вы способны полюбить в нем искру, малейшую каплю добра! — подхватила Настенька с полным одушевлением и
ударив даже ручкой
по столу.
Весною я все-таки убежал: пошел утром в лавочку за хлебом к чаю, а лавочник, продолжая при мне ссору с женой,
ударил ее
по лбу гирей; она выбежала на улицу и там упала; тотчас собрались
люди, женщину посадили в пролетку, повезли ее в больницу; я побежал за извозчиком, а потом, незаметно для себя, очутился на набережной Волги, с двугривенным в руке.
Я не мог не ходить
по этой улице — это был самый краткий путь. Но я стал вставать раньше, чтобы не встречаться с этим
человеком, и все-таки через несколько дней увидел его — он сидел на крыльце и гладил дымчатую кошку, лежавшую на коленях у него, а когда я подошел к нему шага на три, он, вскочив, схватил кошку за ноги и с размаху
ударил ее головой о тумбу, так что на меня брызнуло теплым, —
ударил, бросил кошку под ноги мне и встал в калитку, спрашивая...
Было слышно, как ветер тихо шелестит листьями, было слышно, как порой тряхнется и глухо
ударит по ветру своими складками огромное полотнище знамени… А речь
человека, стоявшего выше всех с обнаженной головой, продолжалась, плавная, задушевная и печальная…
Схоронили её сегодня поутру; жалко было Шакира, шёл он за гробом сзади и в стороне, тёрся
по заборам, как пёс, которого хозяин
ударил да и прочь, а пёс — не знает, можно ли догнать, приласкаться, али нельзя. Нищие смотрят на него косо и подлости разные говорят, бесстыдно и зло. Ой, не люблю нищих, тираны они
людям.
Оно было как живое; вздрагивая, напрягаясь или падая, причем трепет проходил
по его поверхности, оно медленно покачивалось среди обступившей его группы масок; роль амура исполнял
человек с огромным пером, которым он
ударял, как копьем, в ужасную плюшевую рану.
Теперь?
Женился и богат, стал
человек солидный;
Глядит ягненочком, — а право, тот же зверь…
Мне скажут: можно отучиться,
Натуру победить. — Дурак, кто говорит:
Пусть ангелом и притворится,
Да чорт-то всё в душе сидит.
И ты, мой друг, (
ударив по плечу) хоть перед ним ребенок,
А и в тебе сидит чертенок.
— Что теперь! Вот тогда бы вы посмотрели, что было. У нас в учебном полку
по тысяче палок всыпали… Привяжут к прикладам, да на ружьях и волокут полумертвого сквозь строй, а все бей! Бывало, тихо
ударишь, пожалеешь
человека, а сзади капральный чирк мелом
по спине, — значит, самого вздуют. Взять хоть наше дело, кантонистское, закон был такой: девять забей насмерть, десятого живым представь. Ну, и представляли, выкуют. Ах, как меня пороли!
А Лунёв подумал о жадности
человека, о том, как много пакостей делают
люди ради денег. Но тотчас же представил, что у него — десятки, сотни тысяч, о, как бы он показал себя
людям! Он заставил бы их на четвереньках ходить пред собой, он бы… Увлечённый мстительным чувством, Лунёв
ударил кулаком
по столу, — вздрогнул от удара, взглянул на дядю и увидал, что горбун смотрит на него, полуоткрыв рот, со страхом в глазах.
Крик его, как плетью,
ударил толпу. Она глухо заворчала и отхлынула прочь. Кузнец поднялся на ноги, шагнул к мёртвой жене, но круто повернулся назад и — огромный, прямой — ушёл в кузню. Все видели, что, войдя туда, он сел на наковальню, схватил руками голову, точно она вдруг нестерпимо заболела у него, и начал качаться вперёд и назад. Илье стало жалко кузнеца; он ушёл прочь от кузницы и, как во сне, стал ходить
по двору от одной кучки
людей к другой, слушая говор, но ничего не понимая.
— А как чудно, братцы!.. был
человек и ходил, говорил и всё… как все, — живой был, а
ударили клещами
по голове — его и нет!..
И, не придумав, что сказать, я раза два
ударил его бумажным свертком
по лицу. Ничего не понимая и даже не удивляясь, — до такой степени я ошеломил его, — он прислонился спиной к фонарю и заслонил руками лицо. В это время мимо проходил какой-то военный доктор и видел, как я бил
человека, но только с недоумением посмотрел на нас и пошел дальше.
И пусть в дверях встанет Ольга, одетая в белое, тогда он поднимется, обойдёт всю комнату и каждого
человека с размаху
ударит по лицу, — пусть Ольга видит, что ему противны все они.
Крутицкий (
ударяя себя карандашом
по лбу). Да, так, правда. Умно, умно. У вас есть тут, молодой
человек, есть. Очень рад; старайтесь!
— Я чему радуюсь? Я? чему я радуюсь?"Затишье"! Астахов! Маша!"
Человек он был" — а теперь что! Что я такое, спрашиваю я вас! Утонула! Черта с два… вышла замуж за Чертопханова! За Чертопханова — понимаете!"Башмаков еще не износила"… Зачем жить! Зачем мне жить, спрашиваю я вас! Сибирь… каторга…
по холодку! Вот тут! — закончил он,
ударяя себя в грудь, — тут!
— Какого
человека профанирует и чем? — проговорил Бегушев, которого слово «профанирует»,
по обыкновению,
ударило, как плетью
по уху.
Но она ни о чем не думала и только плакала. Когда мягкий пушистый снег совсем облепил ее спину и голову и она от изнеможения погрузилась в тяжелую дремоту, вдруг подъездная дверь щелкнула, запищала и
ударила ее
по боку. Она вскочила. Из отворенной двери вышел какой-то
человек, принадлежащий к разряду заказчиков. Так как Каштанка взвизгнула и попала ему под ноги, то он не мог не обратить на нее внимания. Он нагнулся к ней и спросил...
Едва он сказал,
по двери
ударили кулаком, — я, бывший к ней ближе других, открыл и увидел молодого
человека небольшого роста, в щегольском летнем костюме.
Местечко было до того взволновано этим событием, что несколько
человек тотчас же отправились к старому кузнецу Шмидту, разбудили его и заставили
ударить три раза молотом
по пустой наковальне, и только тогда успокоились, когда он это исполнил, так как известно, что эти три удара совершенно прочно заклепывают цепь сорвавшегося черта северо-германских прибрежий.
Погоня схватилась позже, когда беглецы были уже далеко. Сначала подумали, что оборвался канат и бадья упала в шахту вместе с
людьми. На сомнение навело отсутствие сторожа. Прошло больше часу, прежде чем
ударили тревогу. Приказчик рвал на себе волосы и разослал погоню
по всем тропам, дорогам и переходам.
Арефа как-то сразу упал духом, точно его
ударили обухом
по голове: и его «озадачил» Гарусов… А все отчего? За похвальбу преподобный Прокопий нашел… Вот тебе и вольный
человек! Был вольный, да только попал в кабалу. С другой стороны, Арефа обозлился. Все одно пропадать…