Неточные совпадения
— Да, кузина: вы обмануты, и ваши тетки прожили жизнь в страшном обмане и принесли себя в жертву призраку, мечте, пыльному
воспоминанию… Он велел! — говорил он, глядя почти с яростью на портрет, — сам жил обманом, лукавством или силою, мотал, творил
ужасы, а другим велел не любить, не наслаждаться!
Целую ночь Савельцев совещался с женою, обдумывая, как ему поступить. Перспектива солдатства, как зияющая бездна, наводила на него панический
ужас. Он слишком живо помнил солдатскую жизнь и свои собственные подвиги над солдатиками — и дрожал как лист при этих
воспоминаниях.
Беседа текла, росла, охватывая черную жизнь со всех сторон, мать углублялась в свои
воспоминания и, извлекая из сумрака прошлого каждодневные обиды, создавала тяжелую картину немого
ужаса, в котором утонула ее молодость. Наконец она сказала...
Тут он вспомнил про 12 р., которые был должен Михайлову, вспомнил еще про один долг в Петербурге, который давно надо было заплатить; цыганский мотив, который он пел вечером, пришел ему в голову; женщина, которую он любил, явилась ему в воображении, в чепце с лиловыми лентами; человек, которым он был оскорблен 5 лет тому назад, и которому не отплатил за оскорбленье, вспомнился ему, хотя вместе, нераздельно с этими и тысячами других
воспоминаний, чувство настоящего — ожидания смерти и
ужаса — ни на мгновение не покидало его.
Только теперь, когда постепенно вернулось к ней застланное сном сознание, она глубоко охватила умом весь
ужас и позор прошедшей ночи. Она вспомнила помощника капитана, потом юнгу, потом опять помощника капитана. Вспомнила, как грубо, с нескрываемым отвращением низменного, пресытившегося человека выпроваживал ее этот красавец грек из своей каюты. И это
воспоминание было тяжелей всего.
Елена не стала с ним более разговаривать об этом происшествии и по наружности оставалась спокойной; но когда Елпидифор Мартыныч ушел от нее, то лицо Елены приняло почти отчаянное выражение: до самой этой минуты гнев затемнял и скрывал перед умственными очами Елены всякое ясное
воспоминание о князе, но тут он как живой ей представился, и она поняла, до какой степени князь любил ее, и к вящему
ужасу своему сознала, что и сама еще любила его.
Отчаяньем,
воспоминаньем страшным,
Сознаньем беззаконья моего,
И
ужасом той мертвой пустоты,
Которую в моем дому встречаю —
И новостью сих бешеных веселий,
И благодатным ядом этой чаши,
И ласками (прости меня, Господь)
Погибшего, но милого созданья…
Тень матери не вызовет меня
Отселе, — поздно, слышу голос твой,
Меня зовущий, — признаю усилья
Меня спасти… старик, иди же с миром;
Но проклят будь, кто за тобой пойдет!
Раскаяние и есть переживание мучения и
ужаса от несоответствия моей жизни и моих действий с
воспоминаниями о жизни истинной, для которой я сотворен и от которой отпал человек в этот мир греха и скорби.
Пошлость закрывает трагизм и
ужас жизни, и в ней социальная обыденность, имеющая свой глубокий источник в грехе, теряет
воспоминание об этом источнике.
Он рисовал в воображении своего Сережу почему-то с громадной, аршинной папироской, в облаках табачного дыма, и эта карикатура заставляла его улыбаться; в то же время серьезное, озабоченное лицо гувернантки вызвало в нем
воспоминания о давно прошедшем, наполовину забытом времени, когда курение в школе и в детской внушало педагогам и родителям странный, не совсем понятный
ужас.
В русском крестьянстве не исчезли еще
воспоминания об
ужасах крепостного права, об унижении человеческого достоинства крестьян.
И что это у меня сейчас было с Катрой? В душе темно плескались бесстыдные, жестоко-сладкие
воспоминания и сожаления. И мутный
ужас, ослабевая, еще шевелился там. А сознание как будто выбралось на какой-то камешек, высоко над плещущей темнотой, и, подобрав ноги, с тупым любопытством смотрело вниз.
В душе смрад. Противны
воспоминания. Все так плоско и убого. Как будто вышел я из спальни проститутки. «Бездна»? Грязное болото в ней, а не бездна… Ко всему она спускается сверху, из головы, с холодом ставит опыты там, где ждешь всесжигающего огня. И никакой нет над нами «венчательницы». Не
ужас между нами, а развратно-холодная забава.
Глаза Владимира остановились на подписи. Равнодушный к имени Софии в устах коварного старца, он теперь приложился устами к этому имени, начертанному ее собственной рукой. Как часто эта рука ласкала его!.. Тысячи сладких
воспоминаний втеснились в его душу; долго, очень долго вилась цветочная цепь их, пока наконец не оборвалась на памяти ужасного злодеяния… Здесь он, как бы опомнившись, повел ладонью по горевшему лбу и произнес с
ужасом...
Он не захотел оставить обитель. Ему казалось, что за ее воротами снова, вместе с городским шумом, нахлынет на него смерч
воспоминаний, леденящий его душу
ужасом.
Взорванный словом интриганка, Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтоб она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с
ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким
воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об
ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в
воспоминании переживающего сильные впечатления.