Неточные совпадения
Я всегда ненавидел гостей у себя: теперь у меня каждый день полон
дом, обедают,
ужинают, играют, — и, увы, мое шампанское торжествует над силою магнетических ее глазок!
Незадолго перед
ужином в комнату вошел Гриша. Он с самого того времени, как вошел в наш
дом, не переставал вздыхать и плакать, что, по мнению тех, которые верили в его способность предсказывать, предвещало какую-нибудь беду нашему
дому. Он стал прощаться и сказал, что завтра утром пойдет дальше. Я подмигнул Володе и вышел в дверь.
Maman уже не было, а жизнь наша шла все тем же чередом: мы ложились и вставали в те же часы и в тех же комнатах; утренний, вечерний чай, обед,
ужин — все было в обыкновенное время; столы, стулья стояли на тех же местах; ничего в
доме и в нашем образе жизни не переменилось; только ее не было…
— Вот мы и
дома, — промолвил Николай Петрович, снимая картуз и встряхивая волосами. — Главное, надо теперь
поужинать и отдохнуть.
Лидия не пришла пить чай, не явилась и
ужинать. В течение двух дней Самгин сидел
дома, напряженно ожидая, что вот, в следующую минуту, Лидия придет к нему или позовет его к себе. Решимости самому пойти к ней у него не было, и был предлог не ходить: Лидия объявила, что она нездорова, обед и чай подавали для нее наверх.
Через несколько дней он был
дома,
ужинал с матерью и Варавкой, который, наполнив своим жиром и мясом глубокое кресло, говорил, чавкая и задыхаясь...
Дома, распорядясь, чтоб прислуга подала
ужин и ложилась спать, Самгин вышел на террасу, посмотрел на реку, на золотые пятна света из окон дачи Телепневой. Хотелось пойти туда, а — нельзя, покуда не придет таинственная дама или барышня.
— Вы, по обыкновению, глумитесь, Харламов, — печально, однако как будто и сердито сказал хозяин. — Вы — запоздалый нигилист, вот кто вы, — добавил он и пригласил
ужинать, но Елена отказалась. Самгин пошел провожать ее. Было уже поздно и пустынно, город глухо ворчал, засыпая. Нагретые за день
дома, остывая, дышали тяжелыми запахами из каждых ворот. На одной улице луна освещала только верхние этажи
домов на левой стороне, а в следующей улице только мостовую, и это раздражало Самгина.
— Я сказал, что
дома, и
ужинали, мол,
дома. «А разве он
ужинает?» — спрашивает барышня-то. Двух цыплят, мол, только скушали…
Весь
дом смотрел парадно, только Улита, в это утро глубже, нежели в другие дни, опускалась в свои холодники и подвалы и не успела надеть ничего, что делало бы ее непохожею на вчерашнюю или завтрашнюю Улиту. Да повара почти с зарей надели свои белые колпаки и не покладывали рук, готовя завтрак, обед,
ужин — и господам, и дворне, и приезжим людям из-за Волги.
—
Ужин ужином, а обедать следовало
дома: вот ты огорчил бабушку! В первый день приезда из семьи ушел.
— Нет, я
поужинаю ужо
дома.
В шесть часов мы были уже
дома и сели за третий обед — с чаем. Отличительным признаком этого обеда или «
ужина», как упрямо называл его отец Аввакум, было отсутствие супа и присутствие сосисок с перцем, или, лучше, перца с сосисками, — так было его много положено. Чай тоже, кажется, с перцем. Есть мы, однако ж, не могли: только шкиперские желудки флегматически поглощали мяса через три часа после обеда.
Пока моряки переживали свою «страшную» минуту, не за себя, а за фрегат, конечно, — я и другие, неприкосновенные к делу, пили чай,
ужинали и, как у себя
дома, легли спать. Это в первый раз после тревог, холода, качки!
В их большом каменном
доме было просторно и летом прохладно, половина окон выходила в старый тенистый сад, где весной пели соловьи; когда в
доме сидели гости, то в кухне стучали ножами, во дворе пахло жареным луком — и это всякий раз предвещало обильный и вкусный
ужин.
Когда мы вернулись назад, были уже глубокие сумерки. В фанзах засветились огоньки. В наш
дом собрались почти все китайцы и удэгейцы. Было людно и тесно. Дерсу сообщил мне, что «все люди» собрались чествовать экспедицию за то, что мы отнеслись к ним дружелюбно. Китайцы принесли водку, свинину, муку, овощи и устроили
ужин.
— Экая бешеная француженка, — сказал статский, потягиваясь и зевая, когда офицер и Жюли ушли. — Очень пикантная женщина, но это уж чересчур. Очень приятно видеть, когда хорошенькая женщина будирует, но с нею я не ужился бы четыре часа, не то что четыре года. Конечно, Сторешников, наш
ужин не расстраивается от ее каприза. Я привезу Поля с Матильдою вместо них. А теперь пора по
домам. Мне еще нужно заехать к Берте и потом к маленькой Лотхен, которая очень мила.
Ася (собственное имя ее было Анна, но Гагин называл ее Асей, и уж вы позвольте мне ее так называть) — Ася отправилась в
дом и скоро вернулась вместе с хозяйкой. Они вдвоем несли большой поднос с горшком молока, тарелками, ложками, сахаром, ягодами, хлебом. Мы уселись и принялись за
ужин. Ася сняла шляпу; ее черные волосы, остриженные и причесанные, как у мальчика, падали крупными завитками на шею и уши. Сначала она дичилась меня; но Гагин сказал ей...
Дом, в котором соблюдались посты, ходили к заутрене, ставили накануне крещенья крест на дверях, делали удивительные блины на масленице, ели буженину с хреном, обедали ровно в два и
ужинали в девятом часу.
В нашем
доме их тоже было не меньше тридцати штук. Все они занимались разного рода шитьем и плетеньем, покуда светло, а с наступлением сумерек их загоняли в небольшую девичью, где они пряли, при свете сального огарка, часов до одиннадцати ночи. Тут же они обедали,
ужинали и спали на полу, вповалку, на войлоках.
Дома он почти не живет; с утра бродит по соседям; в одном месте пообедает, в другом
поужинает, а к ночи, ежели ноги таскают, возвращается домой.
Голова вдов; но у него живет в
доме свояченица, которая варит обедать и
ужинать, моет лавки, белит хату, прядет ему на рубашки и заведывает всем
домом.
Библиотека эта по завещанию поступила в музей. И старик Хлудов до седых волос вечера проводил по-молодому, ежедневно за лукулловскими
ужинами в Купеческом клубе, пока в 1882 году не умер скоропостижно по пути из
дома в клуб. Он ходил обыкновенно в высоких сапогах, в длинном черном сюртуке и всегда в цилиндре.
В первые же дни по приезде мать подружилась с веселой постоялкой, женой военного, и почти каждый вечер уходила в переднюю половину
дома, где бывали и люди от Бетленга — красивые барыни, офицера. Дедушке это не нравилось, не однажды, сидя в кухне, за
ужином, он грозил ложкой и ворчал...
Напустив на себя храбрости, Яша к вечеру заметно остыл и только почесывал затылок. Он сходил в кабак, потолкался на народе и пришел домой только к
ужину. Храбрости оставалось совсем немного, так что и ночь Яша спал очень скверно, и проснулся чуть свет. Устинья Марковна поднималась в
доме раньше всех и видела, как Яша начинает трусить. Роковой день наступал. Она ничего не говорила, а только тяжело вздыхала. Напившись чаю, Яша объявил...
Лука Назарыч, опомнившись, торопливо зашагал по плотине к господскому
дому, а Терешка провожал его своим сумасшедшим хохотом. На небе показался молодой месяц; со стороны пруда тянуло сыростью. Господский
дом был ярко освещен, как и сарайная, где все окна были открыты настежь. Придя домой, Лука Назарыч отказался от
ужина и заперся в комнате Сидора Карпыча, которую кое-как успели прибрать для него.
Но старик не вытерпел: когда после
ужина он улегся в хозяйском кабинете, его охватила такая тоска, что он потихоньку пробрался в кухню и велел закладывать лошадей. Так он и уехал в ночь, не простившись с хозяином, и успокоился только тогда, когда очутился у себя
дома и нашел все в порядке.
В десять часов в господском
доме было совершенно темно, а прислуга ходила на цыпочках, не смея дохнуть. Огонь светился только в кухне у Домнушки и в сарайной, где секретарь Овсянников и исправник Чермаченко истребляли
ужин, приготовленный Луке Назарычу.
После обеда Груздев прилег отдохнуть, а Анфиса Егоровна ушла в кухню, чтобы сделать необходимые приготовления к
ужину. Нюрочка осталась в чужом
доме совершенно одна и решительно не знала, что ей делать. Она походила по комнатам, посмотрела во все окна и кончила тем, что надела свою шубку и вышла на двор. Ворота были отворены, и Нюрочка вышла на улицу. Рынок, господский
дом, громадная фабрика, обступившие завод со всех сторон лесистые горы — все ее занимало.
Старики пошли коридором на женскую половину и просидели там до полночи. В двенадцать часов
поужинали, повторив полный обед, и разошлись спать по своим комнатам. Во всем
доме разом погасли все огни, и все заснули мертвым сном, кроме одной Ольги Сергеевны, которая долго молилась в своей спальне, потом внимательно осмотрела в ней все закоулочки и, отзыбнув дверь в комнату приехавших девиц, тихонько проговорила...
Дома мои влюбленные обыкновенно после
ужина, когда весь
дом укладывался спать, выходили сидеть на балкон. Ночи все это время были теплые до духоты. Вихров обыкновенно брал с собой сигару и усаживался на мягком диване, а Мари помещалась около него и, по большей частя, склоняла к нему на плечо свою голову. Разговоры в этих случаях происходили между ними самые задушевнейшие. Вихров откровенно рассказал Мари всю историю своей любви к Фатеевой, рассказал и об своих отношениях к Груше.
— И Неведомова позовите, — продолжал Салов, и у него в воображении нарисовалась довольно приятная картина, как Неведомов, человек всегда строгий и откровенный в своих мнениях, скажет Вихрову: «Что такое, что такое вы написали?» — и как у того при этом лицо вытянется, и как он свернет потом тетрадку и ни слова уж не пикнет об ней; а в то же время приготовлен для слушателей
ужин отличный, и они, упитавшись таким образом вкусно, ни слова не скажут автору об его произведении и разойдутся по
домам, — все это очень улыбалось Салову.
Отца не было
дома; но матушка, которая с некоторого времени находилась в состоянии почти постоянного глухого раздражения, обратила внимание на мой фатальный вид и сказала мне за
ужином: «Чего ты дуешься, как мышь на крупу?» Я только снисходительно усмехнулся в ответ и подумал: «Если б они знали!» Пробило одиннадцать часов; я ушел к себе, но не раздевался, я выжидал полночи; наконец, пробила и она.
Вечером, когда садилось солнце, и на стеклах
домов устало блестели его красные лучи, — фабрика выкидывала людей из своих каменных недр, словно отработанный шлак, и они снова шли по улицам, закопченные, с черными лицами, распространяя в воздухе липкий запах машинного масла, блестя голодными зубами. Теперь в их голосах звучало оживление, и даже радость, — на сегодня кончилась каторга труда,
дома ждал
ужин и отдых.
Все пустым брандыхлыстом брюхо наливает, а коли
дома теперь сидит — как собака голодный, так без
ужина и ляжет.
Он постукивал тростью по тротуару, весело кланялся со знакомыми Проходя по Морской, он увидел в окне одного
дома знакомое лицо. Знакомый приглашал его рукой войти. Он поглядел. Ба! да это Дюмэ! И вошел, отобедал, просидел до вечера, вечером отправился в театр, из театра
ужинать. О
доме он старался не вспоминать: он знал, что́ там ждет его.
В нашем аккуратном, опрятном
доме она вечно жила, как будто только сейчас приехала: вставала и ложилась то поздно, то рано; то выходила, то не выходила к обеду; то
ужинала, то не
ужинала.
Оно иначе и быть не могло, потому что во дни невзгоды, когда Аггей Никитич оставил военную службу, Миропа Дмитриевна столько явила ему доказательств своей приязни, что он считал ее за самую близкую себе родню: во-первых, она настоятельно от него потребовала, чтобы он занял у нее в
доме ту половину, где жила адмиральша, потом, чтобы чай, кофе, обед и
ужин Аггей Никитич также бы получал от нее, с непременным условием впредь до получения им должной пенсии не платить Миропе Дмитриевне ни копейки.
— Никаких определенных дней не было, — отвечал гнусливо камер-юнкер, — а случалось обыкновенно так, что на каком-нибудь бале, очень скучном, по обыкновению, молодые дамы сговаривались с молодыми людьми повеселей потанцевать и
поужинать, и для этого они ехали в подговоренный еще прежде
дом…
Тулузов на это только поклонился и в десять часов был уже в большом
доме: не оставалось почти никакого сомнения, что он понимал несколько по-французски.
Ужин был накрыт в боскетной и вовсе не являл собою souper froid, а, напротив, состоял из трех горячих блюд и даже в сопровождении бутылки с шампанским.
— Потом вот что, — продолжала она, хлопнув перед тем стакана два шампанского и, видимо, желая воскресить те поэтические
ужины, которые она когда-то имела с мужем, — вот что-с!.. Меня очень мучит мысль… что я живу в совершенно пустом
доме одна… Меня, понимаете, как женщину, могут напугать даже привидения… наконец, воры, пожалуй, заберутся… Не желаете ли вы перейти из вашего флигеля в этот
дом, именно в кабинет мужа, а из комнаты, которая рядом с кабинетом, вы сделаете себе спальню.
Свекровь и сноха ругались каждый день; меня очень удивляло, как легко и быстро они ссорятся. С утра, обе нечесаные, расстегнутые, они начинали метаться по комнатам, точно в
доме случился пожар: суетились целый день, отдыхая только за столом во время обеда, вечернего чая и
ужина. Пили и ели много, до опьянения, до усталости, за обедом говорили о кушаньях и ленивенько переругивались, готовясь к большой ссоре. Что бы ни изготовила свекровь, сноха непременно говорила...
Я молчал, точно свалившись откуда-то с высоты, весь разбитый, в страхе, что она найдет книгу, а она кричала, что я сожгу
дом. Пришел хозяин с женой
ужинать, старуха пожаловалась им...
— Нет, мы не будем
ужинать в ресторане, — заявила она с решительным видом, — и подадут грязно, и масло прогорклое… Вообще здесь не стоит
ужинать, и мы это устроим лучше у нас
дома. Не правда ли, Шура?
Нил Поликарпыч точно не замечал ничего и появлялся в
доме только к обеду и
ужину; у него всегда было много дела и хлопот по заводу, чтобы еще замечать, что делается
дома; притом он постоянно лечился и составлял какие-то мази и декокты.
После
ужина Панауров не остался
дома, а пошел к себе на другую квартиру. Лаптев вышел проводить его. Во всем городе только один Панауров носил цилиндр, и около серых заборов, жалких трехоконных домиков и кустов крапивы его изящная, щегольская фигура, его цилиндр и оранжевые перчатки производили всякий раз и странное, и грустное впечатление.
Между чаем и
ужином — карт в этом
доме не было — читали, Василий Николаевич Андреев-Бурлак рассказывал, М. Н. Климентова, недавно начавшая выступать на сцене и только что вышедшая замуж за С. А. Муромцева, пела. Однажды, не успели сесть за
ужин, как вошли постоянные гости этих суббот: архитектор М. Н. Чичагов — строитель Пушкинского театра и общий друг артистов, П. А. Маурин — нотариус и театрал. Их встретили приветствиями и поднятыми бокалами, а они в ответ, оба в один голос...
Мне представилось, что сейчас должна прийти сестра и принести мне
ужин, но тотчас же я вспомнил, что она больна и лежит в
доме Редьки, и мне показалось странным, что я перелез через забор и лежу в нетопленой хибарке.
Меня поджидала сестра. Она тайно от отца принесла мне
ужин: небольшой кусочек холодной телятины и ломтик хлеба. У нас в
доме часто повторяли: «деньги счет любят», «копейка рубль бережет» и тому подобное, и сестра, подавленная этими пошлостями, старалась только о том, как бы сократить расходы, и оттого питались мы дурно. Поставив тарелку на стол, она села на мою постель и заплакала.
Как-то за
ужином мы вместе с инженером съели целого омара. Возвращаясь потом домой, я вспомнил, что инженер за
ужином два раза сказал мне «любезнейший», и я рассудил, что в этом
доме ласкают меня, как большого несчастного пса, отбившегося от своего хозяина, что мною забавляются и, когда я надоем, меня прогонят, как пса. Мне стало стыдно и больно, больно до слез, точно меня оскорбили, и я, глядя на небо, дал клятву положить всему этому конец.