Неточные совпадения
И чем больше он старался
себя успокоить, тем всё хуже захватывало ему дыхание.
Слова эти и решимость на минуту
успокоили Леницына. Он был очень взволнован и уже начинал было подозревать, не было ли со стороны Чичикова какой-нибудь фабрикации относительно завещания. Теперь укорил
себя в подозрении. Готовность присягнуть была явным доказательством, что Чичиков <невинен>. Не знаем мы, точно ли достало бы духу у Павла Ивановича присягнуть на святом, но сказать это достало духа.
Поверяя богу в теплой молитве свои чувства, она искала и находила утешение; но иногда, в минуты слабости, которым мы все подвержены, когда лучшее утешение для человека доставляют слезы и участие живого существа, она клала
себе на постель свою собачонку моську (которая лизала ее руки, уставив на нее свои желтые глаза), говорила с ней и тихо плакала, лаская ее. Когда моська начинала жалобно выть, она старалась
успокоить ее и говорила: «Полно, я и без тебя знаю, что скоро умру».
Почту
себя счастливым, если вам, Пульхерия Александровна, возможно будет разубедить меня в противном отношении и тем значительно
успокоить.
Мало того, свою собственную казуистику выдумаем, у иезуитов научимся и на время, пожалуй, и
себя самих
успокоим, убедим
себя, что так надо, действительно надо для доброй цели.
«Жениться? Ну… зачем же нет?
Оно и тяжело, конечно,
Но что ж, он молод и здоров,
Трудиться день и ночь готов;
Он кое-как
себе устроит
Приют смиренный и простой
И в нем Парашу
успокоит.
Пройдет, быть может, год-другой —
Местечко получу — Параше
Препоручу хозяйство наше
И воспитание ребят…
И станем жить, и так до гроба
Рука с рукой дойдем мы оба,
И внуки нас похоронят...
«Не будет, по крайней мере, здесь торчать, —
успокаивал он
себя, — и на том спасибо».
— Анна Сергеевна, — поторопился сказать Базаров, — прежде всего я должен вас
успокоить. Перед вами смертный, который сам давно опомнился и надеется, что и другие забыли его глупости. Я уезжаю надолго, и согласитесь, хоть я и не мягкое существо, но мне было бы невесело унести с
собою мысль, что вы вспоминаете обо мне с отвращением.
«Мне следовало сказать ему: заходи или что-нибудь в этом роде. Но — нелепо разрешать брату посещать брата. Мы не ссорились», —
успокоил он
себя, прислушиваясь к разговору в прихожей.
«Она вызвала это, она и удовлетворит», —
успокаивал он
себя.
Но это не обидело его, он сам
себе не верил и не узнавал
себя. Нежность и тревожное удивление Варвары несколько
успокоили его, а затем явился, как раз к обеду, Митрофанов. Вошел он робко, с неопределенной, но как будто виноватой улыбочкой, спрятав руки за спиною.
Но и это не
успокаивало, недовольство
собою превращалось в чувство вражды к
себе и еще к другому кому-то, кто передвигает его, как шахматную фигуру с квадрата на квадрат.
«Это я вздрогнул», —
успокоил он
себя и, поправив очки, заглянул в комнату, куда ушла Алина. Она, стоя на коленях, выбрасывала из ящика комода какие-то тряпки, коробки, футляры.
«Но — до чего бессмысленна жизнь!» — мысленно воскликнул он. Это возмущенное восклицание
успокоило его, он снова вспомнил, представил
себе Аркадия среди солдат, веселую улыбку на смуглом лице и вдруг вспомнил...
Безбедов не отвечал на его вопросы, заставив Клима пережить в несколько минут смену разнообразных чувствований: сначала приятно было видеть Безбедова испуганным и жалким, потом показалось, что этот человек сокрушен не тем, что стрелял, а тем, что не убил, и тут Самгин подумал, что в этом состоянии Безбедов способен и еще на какую-нибудь безумную выходку. Чувствуя
себя в опасности, он строго, деловито начал
успокаивать его.
У ней сердце отошло, отогрелось. Она успокоительно вздохнула и чуть не заплакала. К ней мгновенно воротилось снисхождение к
себе, доверенность к нему. Она была счастлива, как дитя, которое простили,
успокоили и обласкали.
Год прошел со времени болезни Ильи Ильича. Много перемен принес этот год в разных местах мира: там взволновал край, а там
успокоил; там закатилось какое-нибудь светило мира, там засияло другое; там мир усвоил
себе новую тайну бытия, а там рушились в прах жилища и поколения. Где падала старая жизнь, там, как молодая зелень, пробивалась новая…
Райскому досадно стало на
себя, и он всеми силами старался
успокоить бабушку, и отчасти успел.
— Зачем клевещешь на
себя? — почти шипела она, дрожа, — чтоб
успокоить, спасти бедную Веру? Бабушка, бабушка, не лги!
Бабушка, однако, заметила печаль Марфеньки и — сколько могла, отвлекла ее внимание от всяких догадок и соображений,
успокоила, обласкала и отпустила веселой и беззаботной, обещавши приехать за ней сама, «если она будет вести
себя там умно».
Она едва говорила, очевидно делая над
собой усилие, чтобы немного
успокоить его.
Но домашние средства не
успокоили старика. Он ждал, что завтра завернет к нему губернатор, узнать, как было дело, и выразить участие, а он предложит ему выслать Райского из города, как беспокойного человека, а Бережкову обязать подпиской не принимать у
себя Волохова.
«Нет — не избудешь горя. Бог велит казнить
себя, чтоб
успокоить ее…» — думала бабушка с глубоким вздохом.
Она не слушала, что жужжала ей на ухо любимая подруга, способная знать все секреты Веры, беречь их, покоряться ей, как сильнейшей
себе властной натуре, разделять безусловно ее образ мыслей, поддакивать желаниям, но оказавшаяся бессильною, когда загремел сильный гром над головой Веры, помочь снести его и
успокоить ее.
Беседа с адвокатом и то, что он принял уже меры для защиты Масловой, еще более
успокоили его. Он вышел на двор. Погода была прекрасная, он радостно вдохнул весенний воздух. Извозчики предлагали свои услуги, но он пошел пешком, и тотчас же целый рой мыслей и воспоминаний о Катюше и об его поступке с ней закружились в его голове. И ему стало уныло и всё показалось мрачно. «Нет, это я обдумаю после, — сказал он
себе, — а теперь, напротив, надо развлечься от тяжелых впечатлений».
— Не беспокойтесь, Игнатий Львович, —
успокаивал Половодов, улыбаясь глазами. — Я захватил с
собой…
— Дмитрий Федорович, слушай, батюшка, — начал, обращаясь к Мите, Михаил Макарович, и все взволнованное лицо его выражало горячее отеческое почти сострадание к несчастному, — я твою Аграфену Александровну отвел вниз сам и передал хозяйским дочерям, и с ней там теперь безотлучно этот старичок Максимов, и я ее уговорил, слышь ты? — уговорил и
успокоил, внушил, что тебе надо же оправдаться, так чтоб она не мешала, чтоб не нагоняла на тебя тоски, не то ты можешь смутиться и на
себя неправильно показать, понимаешь?
Если б он пришел тогда ко мне, я тотчас
успокоила бы его тревогу из-за должных мне им этих несчастных трех тысяч, но он не приходил ко мне более… а я сама… я была поставлена в такое положение… что не могла его звать к
себе…
— Э, вздор! —
успокаивал Штофф. — Черт дернул Илюшку связаться с попом. Вот теперь и расхлебывай… Слышал, Шахма-то как отличился у следователя? Все начистоту ляпнул. Ведь все равно не получит своих пять тысяч, толстый дурак… Ну, и молчал бы, а то только самого
себя осрамил.
— А ты — полно! —
успокаивала она меня. — Ну, что такое? Стар старичок, вот и дурит! Ему ведь восемь десятков, — отшагай-ка столько-то! Пускай дурит, кому горе? А я
себе да тебе — заработаю кусок, не бойсь!
Иногда эти речи
успокаивали его, он молча, устало валился в постель, а мы с бабушкой тихонько уходили к
себе на чердак.
Я стал объяснять им, что окружной начальник хотя и большой человек, но сидит на одном месте и потому получает только двести, а я хотя только пиши-пиши, но зато приехал издалека, сделал больше десяти тысяч верст, расходов у меня больше, чем у Бутакова, потому и денег мне нужно больше. Это
успокоило гиляков. Они переглянулись, поговорили между
собой по-гиляцки и перестали мучиться. По их лицам видно было, что они уже верили мне.
Воротясь домой, князь попросил к
себе Веру Лукьяновну, рассказал ей, что надо, и
успокоил ее, потому что она до сих пор всё искала письмо и плакала.
— Так пожертвуйте
собой, это же так к вам идет! Вы ведь такой великий благотворитель. И не говорите мне «Аглая»… Вы и давеча сказали мне просто «Аглая»… Вы должны, вы обязаны воскресить ее, вы должны уехать с ней опять, чтоб умирять и
успокоивать ее сердце. Да ведь вы же ее и любите!
Беседа с Пульхерией всегда
успокаивала Аглаиду, но на этот раз она ушла от нее с прежним гнетом на душе. Ей чего-то недоставало… Даже про
себя она боялась думать, что в скитах ей трудно жить и что можно устроиться где-нибудь в другом месте; Аглаида не могла и молиться попрежнему, хотя и выстаивала всякую службу.
Что ж делать, добрый друг, настала тяжелая година — под этим впечатлением не болтается, будем ждать, что будет! Как-то мудрено представить
себе хорошее. Между тем одно ясно, что в судьбах человечества совершается важный процесс. — Все так перепуталось, что ровно ничего не поймешь, — наш слабый разум теряется в догадках, но я верю, что из всех этих страданий должно быть что-нибудь новое. Сонные пробудятся, и звезда просветит. Иначе не могу
себя успокоить.
Потребовалось много усилий и красноречия со стороны Ярченки, чтобы
успокоить актера и Маньку Беленькую, которая всегда после бенедиктина лезла на скандал. Актер под конец обширно и некрасиво, по-старчески, расплакался и рассморкался, ослабел, и Генриетта увела его к
себе.
Несколько раз мать перерывала мой рассказ; глаза ее блестели, бледное ее лицо вспыхивало румянцем, и прерывающимся от волнения голосом начинала она говорить моему отцу не совсем понятные мне слова; но отец всякий раз останавливал ее знаком и
успокаивал словами: «Побереги
себя, ради бога, пожалей Сережу.
Она зажгла свечу у потухающего ночника, посадила нас к
себе на колени и кое-как
успокоила.
Чтобы
успокоить его и, главное,
себя, я завтра же отправляю его в деревню и велю оттуда приехать вместо него старухе-ключнице и одной комнатной девушке…
— Жизнь вольного казака, значит, желаете иметь, — произнес Захаревский; а сам с
собой думал: «Ну, это значит шалопайничать будешь!» Вихров последними ответами очень упал в глазах его: главное, он возмутил его своим намерением не служить: Ардальон Васильевич службу считал для каждого дворянина такою же необходимостью, как и воздух. «Впрочем, —
успокоил он
себя мысленно, — если жену будет любить, так та и служить заставит!»
— Я говорю, — настойчиво перебила Наташа, — вы спросили
себя в тот вечер: «Что теперь делать?» — и решили: позволить ему жениться на мне, не в самом деле, а только так, на словах,чтоб только его
успокоить. Срок свадьбы, думали вы, можно отдалять сколько угодно; а между тем новая любовь началась; вы это заметили. И вот на этом-то начале новой любви вы все и основали.
Очень возможно, что она думала, что перед нею стоит сам Тургенев, но я, разумеется, поспешил ее
успокоить, назвав
себя.
Она отшатнулась от Людмилы, утомленная волнением, и села, тяжело дыша. Людмила тоже отошла, бесшумно, осторожно, точно боясь разрушить что-то. Она гибко двигалась по комнате, смотрела перед
собой глубоким взглядом матовых глаз и стала как будто еще выше, прямее, тоньше. Худое, строгое лицо ее было сосредоточенно, и губы нервно сжаты. Тишина в комнате быстро
успокоила мать; заметив настроение Людмилы, она спросила виновато и негромко...
Она обвила его руками и начала целовать в темя, в лоб, в глаза. Эти искренние ласки, кажется, несколько
успокоили Калиновича. Посадив невдалеке от
себя Настеньку, он сейчас же принялся писать и занимался почти всю ночь. На другой день от него была отправлена в Петербург эстафета и куча писем. По всему было видно, что он чего-то сильно опасался и принимал против этого всевозможные меры.
Петр Степанович был человек, может быть, и неглупый, но Федька Каторжный верно выразился о нем, что он «человека сам сочинит да с ним и живет». Ушел он от фон Лембке вполне уверенный, что по крайней мере на шесть дней того
успокоил, а срок этот был ему до крайности нужен. Но идея была ложная, и всё основано было только на том, что он сочинил
себе Андрея Антоновича, с самого начала и раз навсегда, совершеннейшим простачком.
— Сердце у вас доброе, Nicolas, и благородное, — включил, между прочим, старичок, — человек вы образованнейший, вращались в кругу высшем, да и здесь доселе держали
себя образцом и тем
успокоили сердце дорогой нам всем матушки вашей…
Чтобы хоть сколько-нибудь
себя успокоить, Егор Егорыч развернул библию, которая, как нарочно, открылась на Песне песней Соломона. Напрасно Егор Егорыч, пробегая поэтические и страстные строки этой песни, усиливался воображать, как прежде всегда он и воображал, что упоминаемый там жених — Христос, а невеста — церковь. Но тут (Егор Егорыч был уверен в том) дьявол мутил его воображение, и ему представлялось, что жених — это он сам, а невеста — Людмила. Егор Егорыч рассердился на
себя, закрыл библию и крикнул...
— Не позволю, дядя, —
успокоил его Ченцов, небрежно скомкав денежную пачку и суя ее в карман. — А если бы такое желание и явилось у меня, так я скрою его и задушу в
себе, — присовокупил он.
— Не только не обременительная, — поспешил я
успокоит его, — но даже, если можно так выразиться, соблазнительно умеренная. Помилуйте! выполнение по всей таксе стоит всего сто тридцать семь рублей двадцать копеек, а мало ли на свете богатых людей, которым ничего не стоит бросить такие деньги, лишь бы доставить
себе удовольствие!