Неточные совпадения
Под вечер он уселся
в каюте, взял книгу и долго возражал автору, делая на
полях заметки парадоксального свойства. Некоторое время его забавляла эта игра, эта беседа с властвующим из гроба мертвым. Затем, взяв трубку, он
утонул в синем дыме, живя среди призрачных арабесок [Арабеска — здесь: музыкальное произведение, причудливое и непринужденное по своему характеру.], возникающих
в его зыбких слоях.
Спивак, идя по дорожке, присматриваясь к кустам, стала рассказывать о Корвине тем
тоном, каким говорят, думая совершенно о другом, или для того, чтоб не думать. Клим узнал, что Корвина, больного, без сознания, подобрал
в поле приказчик отца Спивак; привез его
в усадьбу, и мальчик рассказал, что он был поводырем слепых; один из них, называвший себя его дядей, был не совсем слепой, обращался с ним жестоко, мальчик убежал от него, спрятался
в лесу и заболел, отравившись чем-то или от голода.
Он ходит с палкой, как ночной сторож, на конце палки кожаный мяч, чтоб она не стучала по
полу, а шлепала и шаркала
в тон подошвам его сапог.
Русская душа подавлена необъятными русскими
полями и необъятными русскими снегами, она
утопает и растворяется
в этой необъятности.
Но при этом казалось, что слепой придавал еще какие-то особенные свойства каждому звуку: когда из-под его руки вылетала веселая и яркая нота высокого регистра, он подымал оживленное лицо, будто провожая кверху эту звонкую летучую ноту. Наоборот, при густом, чуть слышном и глухом дрожании баса он наклонял ухо; ему казалось, что этот тяжелый
тон должен непременно низко раскатиться над землею, рассыпаясь по
полу и теряясь
в дальних углах.
— До начальника губернии, — начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым
тоном, — дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился
в суд; вот он приходит к нам и рассказывает: «Я, говорит, гулял у себя
в селе,
в поле… ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют… и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня
в трубку, а
в это время к тому подходит другой пастух — из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и спрашивает: «Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил».
И все это Иван говорил таким
тоном, как будто бы и
в самом деле знал дорогу. Миновали, таким образом, они Афанасьево, Пустые
Поля и въехали
в Зенковский лес. Название, что дорога
в нем была грязная, оказалось слишком слабым: она была адски непроходимая, вся изрытая колеями, бакалдинами; ехать хоть бы легонькою рысью было по ней совершенно невозможно: надо было двигаться шаг за шагом!
Сколько у Вихрова было непритворного огня, сколько благородства
в тоне голоса! Но кто удивил всех — так это Петин: как вышел он на середину залы, ударил ногой
в пол и зачитал...
В комнате непрерывно звучали два голоса, обнимаясь и борясь друг с другом
в возбужденной игре. Шагал Павел, скрипел
пол под его ногами. Когда он говорил, все звуки
тонули в его речи, а когда спокойно и медленно лился тяжелый голос Рыбина, — был слышен стук маятника и тихий треск мороза, щупавшего стены дома острыми когтями.
Впрочем, пока еще это случится, — заговорил он, резко изменив
тон, — запомни еще хорошенько вот что: если ты проболтаешься своему судье или хоть птице, которая пролетит мимо тебя
в поле, о том, что ты здесь видел, то не будь я Тыбурций Драб, если я тебя не повешу вот
в этом камине за ноги и не сделаю из тебя копченого окорока.
Хотя же и ходили слухи, будто на
поле брани он умел сообщать этому сычугу суровые и даже кровожадные
тоны, но
в настоящее время, благодаря двухлетнему глубокому миру, едва ли он не утратил эту способность навсегда.
И барский дом, когда-то выкрашенный серой краской, а теперь побелевший, и маленький палисадник перед домом, и березовая роща, отделенная от усадьбы проезжей дорогой, и пруд, и крестьянский поселок, и ржаное
поле, начинающееся сейчас за околицей, — все
тонет в светящейся мгле.
Мне очень понравился беспорядочный
тон этого удивительного послания, — Пепко не думал, а гонялся за мыслями, как выпущенная
в первый раз
в поле молодая собака.
Фома не уловил ее
тона, не заметил движения. Упираясь руками
в лавку, он наклонился вперед, смотрел
в пол и говорил, качаясь всем корпусом...
Сколько прелестей было измято его могильными руками! сколько ненависти родилось от его поцелуев!.. встал месяц; скользя вдоль стены, его луч пробрался
в тесную комнату, и крестообразные рамы окна отделились на бледном
полу… и этот луч упал на лицо Ольги — но ничего не прибавил к ее бледности, и красное пятно не могло
утонуть в его сияньи…
в это время на стенных часах
в приемной пробило одиннадцать.
В тот час ехал
полем приказчик из экономии, Егор Титов, видел он, как перевернулись мы, видел, как Ларион пропал; когда я стал
тонуть — Титов уже раздевался на берегу. Он меня и вытащил, а Лариона только ночью нашли.
И повели меня
в карцер —
в ямку под конторой; ни встать там, ни лечь, только сидеть можно. На
полу солома брошена, мокра от сырости. Тихо, как
в могиле, даже мышей нет, и такая тьма, что руки
тонут в ней: протянешь руку пред лицом, и — нет её.
Старый Сур, не торопясь, достал с
пола свою черную сигару и старательно вновь раскурил ее.
Утопая в клубах крепкого дыма, начал он пробирать Пьера едкими, злыми словами. Так сытый и опытный кот подолгу играет с мышью, полумертвой от ужаса.
Клонится к западу солнце, луч за лучом погашая. Алое тонкое облако под ним разостлалось. Шире и шире оно расстилается,
тонет в нем солнце, и сумрак на небо восходит, черным покровом лес и
поля одевая… Ночь, последняя ночь хмелевая!
Смеющиеся красивые люди неслышно скользят по паркетным
полам,
тонут ногой
в пушистых коврах и свободно раскидываются на мягкой мебели, принимающей форму тела.
— Хе, хе… Оно конечно… Но знаете, один
в поле не воин. Кабы все — другое дело; всех не тронут! А вы, господин Хвалынцев, я вас полюбил, ей-Богу, полюбил! — продолжал Ардальон, отчасти
в протекторском, отчасти
в подлаживающемся
тоне. — Я вас не знал прежде… Ведь я, признаться сказать, думал все, что вы шпион.
Западный край неба уже нежился
в закатном сиянии, над снежными
полями кое-где розовел туман, и теневые склоны гор покрылись мягкими фиолетовыми
тонами.
— Куда! Назад! Убьют! Зря пропадешь, дите… — донеслось до слуха юноши, и снова ахнули неприятельские батареи, вырывая целые ряды серых героев отважно спешивших навстречу смерти. И снова все
утонуло в застлавшем
поле пороховом дыму.
На курсах Рикура (где мне приводилось исполнять сцены с его слушательницами) испытал я впервые то, как совместная работа с женским
полом притупляет
в вас (а я был ведь еще молодой человек!) наклонность к ухаживанью, к эротическим замашкам. Все эти девицы, настоящие и поддельные, делались для вас просто «товарками», и не было никакой охоты выказывать им внимание как особам другого
пола. Только бы она хорошо «давала вам реплики» и не сбивала вас с
тона неумелой игрой или фальшивой декламацией.
Я бы его сравнил с
В.
В.Самойловым. И по судьбе, по
тону, по разносторонней талантливости, и, кажется, во чисто актерским свойствам и характеру жизни, они — одного
поля; только у Самойлова даровитость была выше сортом.
И меня
в первый раз повезла
в школу Гальванической роты (около Садовой) большая барыня (но с совершенно бытовым
тоном), сестра графини Соллогуб, А.М.Веневитинова, на которой когда-то Гоголь мечтал, кажется, жениться. Она ездила туда со своей девочкой, и мы втроем обучали всякий народ обоего
пола.
— На реку? Но ведь там он может
утонуть. — И вне себя от ужаса и отчаяния, я бросаюсь стрелою со сцены, одним духом пробегаю сад, вылетаю
в поле и мчусь к реке. Там Матреша, весело переговариваясь с другими женщинами, полощет на мостках детские рубашечки моего сына.
Поле зрения застилает масса движущегося, ослепляющего пламени,
в котором, как
в тумане,
тонут избы, деревья и церковь.
Неистовые, рассвирепевшие опричники, получив от своего не менее неистового начальника страшное приказание, освященное именем царя, бросились на безоружные толпы народа и начали убивать, не разбирая ни
пола, ни возраста; сотни живых людей
утонули в реке, брошенные туда извергами, с привязанными на шею камнями или обезображенными трупами своих же сограждан.
Вы видали, конечно, как смышленый попугайчик, наклонив голову на сторону, внимательно слушает урок, задаваемый ему его учителем. Так слушала Крошка Доррит, боясь проронить слово из того, что говорил ей Ранеев. Она сидела
в его комнате, с глазу на глаз с ним,
утонув в больших креслах, на которые он ее усадил, и спустив с них ножки, не достававшие до
полу, Михайло Аполлоныч расположился против нее, держа
в руке тетрадь.
— Вы очень пылки, Бельяр, — сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. — Легко ошибиться
в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне. — Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с
поля сражения. — Eh bien qu’est ce qu’il y a? [Ну, что еще?] — сказал Наполеон
тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
И все мне представляется почему-то
поле и рожь. Закрою глаза и вижу ясно, как
в кинематографе: колышутся колосья, колышутся, колышутся… и жаворонок где-то звенит. Люблю я эту птичку за то, что не на земле поет она, не на деревьях, а только
в небе: летит и поет; другая непременно должна усесться с комфортом на веточке, оправиться и потом уже запеть
в тон с другими, а эта одна и
в небе: летит и поет! Но я уж поэтом становлюсь: вдруг ни с того ни с сего заговорил о жаворонке… а, все равно, только бы говорить!
Затрясся он, раскрыл было рот, чтобы всю команду
в три
тона обложить, ан слов-то и не хватило… Выплюнул он с пол-ложки, — с висков течет, мундирчик залоснился, с голенищ округ ног жирный прудок набегает. Залопотал он тут, как скворец, — и слов других не нашлось...