Неточные совпадения
Трудись! Кому вы вздумали
Читать такую проповедь!
Я не крестьянин-лапотник —
Я Божиею милостью
Российский дворянин!
Россия — не неметчина,
Нам чувства деликатные,
Нам гордость внушена!
Сословья благородные
У нас труду не
учатся.
У нас чиновник плохонький,
И тот полов не выметет,
Не станет печь топить…
Скажу я вам, не хвастая,
Живу почти безвыездно
В деревне сорок лет,
А от ржаного колоса
Не отличу ячменного.
А мне поют: «Трудись...
Г-жа Простакова. Ища он же и спорит. Портной
учился у другого, другой
у третьего, да первоет портной
у кого же
учился? Говори, скот.
Г-жа Простакова. Старинные люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет
у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь
учиться захочет.
Правдин. Да не
у ней ли оба вы
учились и географии?
Ему было девять лет, он был ребенок; но душу свою он знал, она была дорога ему, он берег ее, как веко бережет глаз, и без ключа любви никого не пускал в свою душу. Воспитатели его жаловались, что он не хотел
учиться, а душа его была переполнена жаждой познания. И он
учился у Капитоныча,
у няни,
у Наденьки,
у Василия Лукича, а не
у учителей. Та вода, которую отец и педагог ждали на свои колеса, давно уже просочилась и работала в другом месте.
Да ты смотри себе под ноги, а не гляди в потомство; хлопочи о том, чтобы мужика сделать достаточным да богатым, да чтобы было
у него время
учиться по охоте своей, а не то что с палкой в руке говорить: «
Учись!» Черт знает, с которого конца начинают!..
Знаю, знаю тебя, голубчик; если хочешь, всю историю твою расскажу:
учился ты
у немца, который кормил вас всех вместе, бил ремнем по спине за неаккуратность и не выпускал на улицу повесничать, и был ты чудо, а не сапожник, и не нахвалился тобою немец, говоря с женой или с камрадом.
Мы все
учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь,
Так воспитаньем, слава богу,
У нас немудрено блеснуть.
Онегин был, по мненью многих
(Судей решительных и строгих),
Ученый малый, но педант.
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.
— Вы уже знаете, я думаю, что я нынче в ночь еду в Москву и беру вас с собою, — сказал он. — Вы будете жить
у бабушки, a maman с девочками остается здесь. И вы это знайте, что одно для нее будет утешение — слышать, что вы
учитесь хорошо и что вами довольны.
Надо было
учиться, я книги распродал; а на столе
у меня, на записках да на тетрадях, на палец и теперь пыли лежит.
Ещё б ты боле навострился,
Когда бы
у него немножко
поучился».
Паратов. А почему ж
у них не
учиться?
Карандышев.
У бурлаков
учиться русскому языку!
Нет, в Петербурге институт
Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут:
Там упражняются в расколах и в безверьи
Профессоры!! —
у них
учился наш родня
И вышел! хоть сейчас в аптеку, в подмастерьи.
От женщин бегает, и даже от меня!
Чинов не хочет знать! Он химик, он ботаник,
Князь Федор, мой племянник.
Мальчики считали, что Недоделанный учит весело, Клим находил его глупым, злым и убеждался, что в гимназии
учиться скучнее и труднее, чем
у Томилина.
— Пап, я тоже хочу
учиться у актрисы.
— Гуманитарная, радикальная интеллигенция наша весь свой век пыталась забежать вперед истории, — язвительно покрикивал Бердников. — Историю делать
училась она не
у Карла Маркса, а
у Емельки Пугачева…
Рындин — разорившийся помещик, бывший товарищ народовольцев, потом — толстовец, теперь — фантазер и анархист, большой, сутулый, лет шестидесяти, но очень моложавый;
у него грубое, всегда нахмуренное лицо, резкий голос, длинные руки. Он пользуется репутацией человека безгранично доброго, человека «не от мира сего». Старший сын его сослан, средний — сидит в тюрьме, младший, отказавшись
учиться в гимназии, ушел из шестого класса в столярную мастерскую. О старике Рындине Татьяна сказала...
Он был сыном уфимского скотопромышленника,
учился в гимназии, при переходе в седьмой класс был арестован, сидел несколько месяцев в тюрьме, отец его в это время помер, Кумов прожил некоторое время в Уфе под надзором полиции, затем, вытесненный из дома мачехой, пошел бродить по России, побывал на Урале, на Кавказе, жил
у духоборов, хотел переселиться с ними в Канаду, но на острове Крите заболел, и его возвратили в Одессу. С юга пешком добрался до Москвы и здесь осел, решив...
— Если революционер внушает мужику: возьми, дурак, пожалуйста, землю
у помещика и, пожалуйста,
учись жить, работать человечески разумно, — революционер — полезный человек. Лютов — что? Народник? Гм… народоволец. Я слышал, эти уже провалились…
— Товарищ Яков! — умоляюще заговорил Лаврушка, — дайте же мне винтовочку,
у Николая — две! Мне же
учиться надо. Я бы — не по людям, а по фонарям на бульваре, вечером, когда стемнеет.
—
У Моти был дружок, слесарь,
учился у Шанявского, угрюмый такой, грубый, смотрел на меня презрительно.
Учился он автоматически, без увлечения, уже сознавая, что сделал ошибку, избрав юридический факультет. Он не представлял себя адвокатом, произносящим речи в защиту убийц, поджигателей, мошенников.
У него вообще не было позыва к оправданию людей, которых он видел выдуманными, двуличными и так или иначе мешавшими жить ему, человеку своеобразного духовного строя и даже как бы другой расы.
— Не сам, это — правильно; все друг
у друга разуму
учимся. В прошлом годе жил тут объясняющий господин…
— Почему так рано? — спросила она. Клим рассказал о Дронове и добавил: — Я не пошел на урок, там, наверное, волнуются. Иван
учился отлично, многим помогал,
у него немало друзей.
Она ничуть не считается с тем, что
у меня в школе
учатся девицы хороших семейств, — заговорила мать тоном человека,
у которого начинают болеть зубы.
— Впрочем, этот термин, кажется, вышел из употребления. Я считаю, что прав Плеханов: социаль-демократы могут удобно ехать в одном вагоне с либералами. Европейский капитализм достаточно здоров и лет сотню проживет благополучно. Нашему, русскому недорослю надобно
учиться жить и работать
у варягов. Велика и обильна земля наша, но — засорена нищим мужиком, бессильным потребителем, и если мы не перестроимся — нам грозит участь Китая. А ваш Ленин для ускорения этой участи желает организовать пугачевщину.
— Шел бы ты, брат, в институт гражданских инженеров. Адвокатов
у нас — излишек, а Гамбетты пока не требуются. Прокуроров — тоже, в каждой газете по двадцать пять штук. А вот архитекторов — нет, строить не умеем.
Учись на архитектора. Тогда получим некоторое равновесие: один брат — строит, другой — разрушает, а мне, подрядчику, выгода!
— Если откинуть фантастическую идею диктатуры пролетариата —
у Ленина многому могли бы
поучиться наши министры, он экономист исключительных знаний и даровитости… Да, на мой взгляд, и диктатура рабочего класса…
— Молодец! Но все-таки ты не очень смущайся тем, что науки вязнут в зубах
у тебя, — все талантливые люди
учились плохо.
И тотчас же ему вспомнились глаза Лидии, затем — немой взгляд Спивак. Он смутно понимал, что
учится любить
у настоящей любви, и понимал, что это важно для него. Незаметно для себя он в этот вечер почувствовал, что девушка полезна для него: наедине с нею он испытывает смену разнообразных, незнакомых ему ощущений и становится интересней сам себе. Он не притворяется пред нею, не украшает себя чужими словами, а Нехаева говорит ему...
— Где же?
У нас — не играл. Говорит —
учился в консерватории, хотел концерты давать.
—
Учится. Живет
у Лютова. Я редко вижу его.
У него был свой сын, Андрей, почти одних лет с Обломовым, да еще отдали ему одного мальчика, который почти никогда не
учился, а больше страдал золотухой, все детство проходил постоянно с завязанными глазами или ушами да плакал все втихомолку о том, что живет не
у бабушки, а в чужом доме, среди злодеев, что вот его и приласкать-то некому, и никто любимого пирожка не испечет ему.
Он уж
учился в селе Верхлёве, верстах в пяти от Обломовки,
у тамошнего управляющего, немца Штольца, который завел небольшой пансион для детей окрестных дворян.
Штольц был немец только вполовину, по отцу: мать его была русская; веру он исповедовал православную; природная речь его была русская: он
учился ей
у матери и из книг, в университетской аудитории и в играх с деревенскими мальчишками, в толках с их отцами и на московских базарах. Немецкий же язык он наследовал от отца да из книг.
У меня было куплено достаточно книг, чтобы
учиться,
учиться и
учиться, несмотря ни на что. Я едва не ударил вас тогда же на улице, но вспомнил, что благодаря вашей издевательской щедрости могу стать образованным человеком…
И Иван Иванович сделал: «Гм!
У вас есть талант, это видно.
Учитесь; со временем…»
— И! нет, какой характер! Не глупа,
училась хорошо, читает много книг и приодеться любит. Поп-то не бедный: своя земля есть. Михайло Иваныч, помещик, любит его, —
у него там полная чаша! Хлеба, всякого добра — вволю; лошадей ему подарил, экипаж, даже деревьями из оранжерей комнаты
у него убирает. Поп умный, из молодых — только уж очень по-светски ведет себя: привык там в помещичьем кругу. Даже французские книжки читает и покуривает — это уж и не пристало бы к рясе…
— Мы будем вместе читать, — сказал он, —
у тебя сбивчивые понятия, вкус не развит. Хочешь
учиться? Будешь понимать, делать верно критическую оценку.
— Ты, никак, с ума сошел: поучись-ка
у бабушки жить. Самонадеян очень. Даст тебе когда-нибудь судьба за это «непременно»! Не говори этого! А прибавляй всегда: «хотелось бы», «Бог даст, будем живы да здоровы…» А то судьба накажет за самонадеянность: никогда не выйдет по-твоему…
— Все равно: ведь ты
учишься там. Чему?
У опекуна
учился, в гимназии
учился: рисуешь, играешь на клавикордах — что еще? А студенты выучат тебя только трубку курить, да, пожалуй, — Боже сохрани — вино пить. Ты бы в военную службу поступил, в гвардию.
— Викентьев: их усадьба за Волгой, недалеко отсюда. Колчино — их деревня, тут только сто душ.
У них в Казани еще триста душ. Маменька его звала нас с Верочкой гостить, да бабушка одних не пускает. Мы однажды только на один день ездили… А Николай Андреич один сын
у нее — больше детей нет. Он
учился в Казани, в университете, служит здесь
у губернатора, по особым поручениям.
Профессор спросил Райского, где он
учился, подтвердил, что
у него талант, и разразился сильной бранью, узнав, что Райский только раз десять был в академии и с бюстов не рисует.
—
У вас есть талант, где вы
учились? — сказали ему, — только… вон эта рука длинна… да и спина не так… рисунок не верен!
Он стал было
учиться, сначала на скрипке
у Васюкова, — но вот уже неделю водит смычком взад и вперед: а, с, g, тянет за ним Васюков, а смычок дерет ему уши. То захватит он две струны разом, то рука дрожит от слабости: — нет! Когда же Васюков играет — точно по маслу рука ходит.
— Наталья Ивановна, жена священника. Она
училась вместе с Верой в пансионе, там и подружились. Она часто гостит
у нас. Она добрая, хорошая женщина, скромная такая…
«
У меня ль не житье! — дивится Максим Иванович, —
у матери босой бегал, корки жевал, чего ж он еще пуще прежнего хил?» А учитель и говорит: «Всякому мальчику, говорит, надо и порезвиться, не все
учиться; ему моцион необходим», и вывел ему все резоном.
— Уверяю вас, — обратился я вдруг к доктору, — что бродяги — скорее мы с вами и все, сколько здесь ни есть, а не этот старик,
у которого нам с вами еще
поучиться, потому что
у него есть твердое в жизни, а
у нас, сколько нас ни есть, ничего твердого в жизни… Впрочем, где вам это понять.
— Вы заживо меня хороните, доктор! — горячился Ляховский. —
У меня все готово, и завещание написано на имя Зоси. Все ей оставляю, а Давиду — триста рублей ежегодной пенсии. Пусть сам
учится зарабатывать себе кусок хлеба… Для таких шалопаев труд — самое лучшее лекарство… Вы, пожалуйста, не беспокойтесь:
у меня давно все готово.