Неточные совпадения
Между тем Николай Петрович успел, еще при жизни родителей и к немалому их огорчению, влюбиться в дочку чиновника Преполовенского, бывшего
хозяина его квартиры, миловидную и, как говорится, развитую девицу: она в журналах
читала серьезные статьи в отделе «Наук».
— Интересная тема, — сказал Тагильский, кивнув головой. — Когда отцу было лет под тридцать, он
прочитал какую-то книжку о разгульной жизни золотоискателей, соблазнился и уехал на Урал. В пятьдесят лет он был
хозяином трактира и публичного дома в Екатеринбурге.
Тут Самгин вспомнил, что у него есть хороший предлог спрятаться от
хозяина, и сказал ему, что до приезда уполномоченных он должен кое-что
прочитать в деле.
Привалов вздрогнул при этом имени. Действительно, это был Лоскутов. Он не встал навстречу
хозяину, а только с улыбкой своего человека в доме слегка кивнул головой Бахареву и опять принялся
читать.
Он охотно давал их
читать, никогда не требуя их назад; зато никогда не возвращал
хозяину книги, им занятой.
В одной ежедневной газете я
читал про бывшего коммерции советника, что будто бы где-то в Сибири, идучи этапом, он был приглашен завтракать, и когда после завтрака его повели дальше, то
хозяева не досчитались одной ложки: украл коммерции советник!
— Он говорит, что этот вот кривляка, твой-то
хозяин… тому господину статью поправлял, вот что давеча на твой счет
прочитали.
В доме Груздева уже хозяйничали мастерица Таисья и смиренный заболотский инок Кирилл. По покойнице попеременно
читали лучшие скитские головщицы: Капитолина с Анбаша и Аглаида из Заболотья. Из уважения к
хозяину заводское начальство делало вид, что ничего не видит и не слышит, а то скитниц давно выпроводили бы. Исправник Иван Семеныч тоже махнул рукой: «Пусть их
читают, ангел мой».
— Пожалуйста, — я с удовольствием
прочту. Гости ушли,
хозяева тоже стали прощаться.
Лихонин
прочитал также о том, что заведение не должно располагаться ближе чем на сто шагов от церквей, учебных заведений и судебных зданий, что содержать дом терпимости могут только лица женского пола, что селиться при хозяйке могут только ее родственники и то исключительно женского пола и не старше семи лет и что как девушки, так и
хозяева дома и прислуга должны в отношениях между собою и также с гостями соблюдать вежливость, тишину, учтивость и благопристойность, отнюдь не позволяя себе пьянства, ругательства и драки.
Всякий день ей готовы наряды новые богатые и убранства такие, что цены им нет, ни в сказке сказать, ни пером написать; всякой день угощенья и веселья новые, отменные; катанье, гулянье с музыкою на колесницах без коней и упряжи, по темным лесам; а те леса перед ней расступалися и дорогу давали ей широкую, широкую и гладкую, и стала она рукодельями заниматися, рукодельями девичьими, вышивать ширинки серебром и золотом и низать бахромы частым жемчугом, стала посылать подарки батюшке родимому, а и самую богатую ширинку подарила своему
хозяину ласковому, а и тому лесному зверю, чуду морскому; а и стала она день ото дня чаще ходить в залу беломраморную, говорить речи ласковые своему
хозяину милостивому и
читать на стене его ответы и приветы словесами огненными.
Хозяин и гостья целые дни проводили вместе: Мари первое время
читала ему вслух, потом просматривала его новый роман, но чем самое большое наслаждение доставляла Вихрову — так это игрой на фортепьяно.
— Все, которые грамотные, даже богачи
читают, — они, конечно, не у нас берут… Они ведь понимают — крестьяне землю своей кровью вымоют из-под бар и богачей, — значит, сами и делить ее будут, а уж они так разделят, чтобы не было больше ни
хозяев, ни работников, — как же! Из-за чего и в драку лезть, коли не из-за этого!
В эти годы А.П. Сухов самоучкой выучился писать и
читать и самоучкой начал потихоньку от
хозяина рисовать. Отслужив условленные года у
хозяина, он перешел уже мастером к богомазу и принялся писать образа.
— Натурально, все всполошились. Принес, все бросились смотреть: действительно, сидит Гоголь, и на самом кончике носа у него бородавка. Начался спор: в какую эпоху жизни портрет снят? Положили: справиться, нет ли указаний в бумагах покойного академика Погодина. Потом стали к
хозяину приставать: сколько за портрет заплатил? Тот говорит: угадайте! Потом, в виде литии,
прочли «полный и достоверный список сочинений Григория Данилевского» — и разошлись.
Мне не нравится
читать вслух, это мешает мне понимать читаемое; но мои
хозяева слушают внимательно, с некоторою как бы благоговейною жадностью, ахают, изумляясь злодейству героев, и с гордостью говорят друг другу...
Зимою работы на ярмарке почти не было; дома я нес, как раньше, многочисленные мелкие обязанности; они поглощали весь день, но вечера оставались свободными, я снова
читал вслух
хозяевам неприятные мне романы из «Нивы», из «Московского листка», а по ночам занимался чтением хороших книг и пробовал писать стихи.
Узнав, что книга принадлежит священнику, они все еще раз осмотрели ее, удивляясь и негодуя, что священник
читает романы, но все-таки это несколько успокоило их, хотя
хозяин еще долго внушал мне, что
читать — вредно и опасно.
И вот, вечерами, от чая до ужина, я
читаю хозяевам вслух «Московский листок» — романы Вашкова, Рокшанина, Рудниковского и прочую литературу для пищеварения людей, насмерть убиенных скукой.
Это удивило меня своей правдой, — я стал
читать дальше, стоя у слухового окна, я
читал, пока не озяб, а вечером, когда
хозяева ушли ко всенощной, снес книгу в кухню и утонул в желтоватых, изношенных страницах, подобных осенним листьям; они легко уводили меня в иную жизнь, к новым именам и отношениям, показывая мне добрых героев, мрачных злодеев, непохожих на людей, приглядевшихся мне.
Они, получая «Ниву» ради выкроек и премий, не
читали ее, но, посмотрев картинки, складывали на шкаф в спальне, а в конце года переплетали и прятали под кровать, где уже лежали три тома «Живописного обозрения». Когда я мыл пол в спальне, под эти книги подтекала грязная вода.
Хозяин выписывал газету «Русский курьер» и вечерами,
читая ее, ругался...
Но под кроватью, кроме «Живописного обозрения», оказался еще «Огонек», и вот мы
читаем Салиаса «Граф Тятин-Балтийский».
Хозяину очень нравится придурковатый герой повести, он безжалостно и до слез хохочет над печальными приключениями барчука и кричит...
Хозяева дружески подшучивали над ним и каждый вечер продолжали
читать, слушать или играть в карты; если друг немец выигрывал у них гривен шесть медью, то бывал очень доволен, говоря, что сегодня недорого заплатит извозчику.
— Нет, уж это, брат, как хочешь, — сказал барин: — мальчик твой уж может понимать, ему учиться пора. Ведь я для твоего же добра говорю. Ты сам посуди, как он у тебя подростет,
хозяином станет, да будет грамоте знать и
читать будет уметь, и в церкви
читать — ведь всё у тебя дома с Божьей помощью лучше пойдет, — говорил Нехлюдов, стараясь выражаться как можно понятнее и вместе с тем почему-то краснея и заминаясь.
Иногда
хозяин заставлял его
читать вслух, но чтение не интересовало его: он прислушивался к тишине и покою и своей душе.
Островский, на мое счастье, был в периоде своего загула, когда ему требовались слушатели, которым он
читал стихи, монологи, рассказывал о своих успехах. Днем такие слушатели находились. Он угощал их в отдельных комнатках трактиров, но, когда наступала ночь, нанимал извозчика по часам, лошадь ставилась на театральном дворе под навесом, а владелец ее зарабатывал по сорок копеек в час, сидя до рассвета в комнатке Василия Трофимовича за водкой и закуской, причем сам
хозяин закусывал только изюмом или клюквой.
— Работать — трудно, жить — легко! Так много работы — жить время нет!.. Для
хозяина — весь день, вся жизнь, а для себя — минуты! Книжку почитать некогда, в театр пошёл бы, а — когда спать? Ты книжки
читаешь?
— Ты не
читай книг, — сказал однажды
хозяин. — Книга — блуд, блудодейственного ума чадо. Она всего касается, смущает, тревожит. Раньше были хорошие исторические книги, спокойных людей повести о прошлом, а теперь всякая книга хочет раздеть человека, который должен жить скрытно и плотью и духом, дабы защитить себя от диавола любопытства, лишающего веры… Книга не вредна человеку только в старости.
— Полно
читать, Зарецкой, — сказал
хозяин, обращаясь к кавалеристу, который продолжал перелистывать книгу, — в первый день после шестилетней разлуки нам, кажется, есть о чем поговорить.
Лакей быстро побежал наверх к графу, который, по решительному отсутствию денег, несколько дней не выходил из дома, а все время употреблял на то, что
читал скабрезные французские романы, отрытые им в библиотеке Бегушева. На приглашение
хозяина он немедленно сошел к нему.
Долгов,
прочитав письма, решился лучше не дожидаться
хозяина: ему совестно было встретиться с ним. Проходя, впрочем, переднюю и вспомнив, что в этом доме живет и граф Хвостиков, спросил, дома ли тот? Ему отвечали, что граф только что проснулся. Долгов прошел к нему. Граф лежал в постели, совершенно в позе беспечного юноши, и с первого слова объявил, что им непременно надобно ехать вечером еще в одно место хлопотать по их делу. Долгов согласился.
Несмотря на маленькую ссору с Иваном Ипатычем, наставник мой уехал со мной в его деревню, и мы вдвоем провели время в Кощакове, без
хозяев, очень приятно; мы жили в небольшом флигеле на берегу широкого пруда, только что очищавшегося тогда от зимнего льда; мы постоянно
читали что-нибудь и, несмотря на грязь, каждый день два раза ходили гулять.
Важно, сытым гусем, шёл жандармский офицер Нестеренко, человек с китайскими усами, а его больная жена шла под руку с братом своим, Житейкиным, сыном умершего городского старосты и
хозяином кожевенного завода; про Житейкина говорили, что хотя он распутничает с монахинями, но
прочитал семьсот книг и замечательно умел барабанить по маленькому барабану, даже тайно учит солдат этому искусству.
И
хозяин, и гость любезно приняли мое предложение, и, достав тетрадку из кармана, я
прочел перевод. Когда я, окончив текст,
прочел: «Симфония, занавес падает», — посетитель во фраке встал и сказал: «Конца-то нет, но я понимаю, предоставляется актеру сделать от себя надлежащее заключение».
Мне было неловко. Офицеры молчали; Венцель прихлебывал чай с ромом; адъютант пыхтел коротенькой трубкой; прапорщик Стебельков, кивнув мне головою, продолжал
читать растрепанный том какого-то переводного романа, совершившего в его чемодане поход из России за Дунай и вернувшегося впоследствии в еще более растрепанном виде в Россию.
Хозяин налил большую глиняную кружку чаю и влил в него огромную порцию рому.
Я написал и
прочел Гавриле Романовичу в присутствии его домашних и некоторых обыкновенных его посетителей;
хозяин во многом был одного мнения со мной; но двое из гостей горячо заступились за кн.
Все члены желали, чтоб я
читал их сочинения, а как это было невозможно, то, по предложению
хозяина, было постановлено правилом: чтоб каждый сочинитель сам
читал свою пиесу.
Когда речь дошла до новой трагедии
хозяина, до «Малек-Аделя», то я сказал, что был бы очень счастлив, если б мог ее
прочесть или что-нибудь из нее услышать.
Хозяин не замедлил согласиться, начал
читать и
читал очень много, основываясь на том, что я, как новичок в Москве и в литературе, ничего еще не слыхивал из его заповедных мелочей и шалостей.
Хозяин мой, Мартынов, очень забавлялся моими выходками против Загоскина, близкого ему родственника, и, чтоб еще более потешиться моей горячностью, отыскал завалившуюся где-то у него «Комедию против комедии», подаренную ему от сочинителя с родственной надписью, и дал мне
прочесть.
Рыбников разглядывал все это с вежливым, но безучастным любопытством, в котором
хозяину казалось даже нечто похожее на скуку, даже на холодное презрение. Между прочим, Рыбников открыл книжку какого-то журнала и
прочел из нее вслух несколько строчек.
Я устроил из лучины нечто вроде пюпитра и, когда — отбив тесто — становился к столу укладывать крендели, ставил этот пюпитр перед собою, раскладывал на нем книжку и так —
читал. Руки мои не могли ни на минуту оторваться от работы, и обязанность перевертывать страницы лежала на Милове, — он исполнял это благоговейно, каждый раз неестественно напрягаясь и жирно смачивая палец слюною. Он же должен был предупреждать меня пинком ноги в ногу о выходе
хозяина из своей комнаты в хлебопекарню.
— Что было — сплыло, а что есть, то — здесь! А здесь я —
хозяин и могу говорить все, тебе же законом указано слушать меня — понял?
Читай, Грохало!
Хозяин почти каждый день стал приходить в мастерскую, словно нарочно выбирая то время, когда я что-нибудь рассказывал или
читал. Входя бесшумно, он усаживался под окном, в углу слева от меня, на ящик с гирями, и, если я, заметив его, останавливался, — он с угрюмой насмешливостью говорил...
Однажды я
прочитал «Братьев-разбойников», — это очень понравилось всем, и даже
хозяин сказал, задумчиво кивая головою...
Он сам вызвался
прочесть ее вслух в доме у Погодина для всех знакомых
хозяина.
В другой раз он велел отвезти себя не в тот дом, куда хотел ехать и где ожидало его целое общество; он задумался, вошел в гостиную, в которой бывал очень редко, и объявил хозяйке, с которой был не коротко, но давно знаком, что приехал
прочесть ей по обещанию отрывок из своего романа; хозяйка удивилась и очень обрадовалась, а Загоскин, приметивши наконец ошибку, посовестился признаться в ней и
прочел назначенный отрывок к общему довольствию и
хозяев и гостей.
Голицына, где посетителей было не так много: тогда кое-как Загоскин
прочел свой куплет, и то принужден был взять его у суфлера и разбирать со свечкой;
хозяин и небольшой круг гостей смеялись: рассказанный же мною анекдот случился при повторении интермедии в Москве, при многочисленной публике, в доме Ф. Ф. Кокошкина.]
Между прочим он употреблял следующую хитрость: когда отец его входил в свой постоянно запертый кабинет, в котором помещалась библиотека, и оставлял за собою дверь незапертою, что случалось довольно часто, то Миша пользовался такими благоприятными случаями, прокрадывался потихоньку в кабинет и прятался за ширмы, стоявшие подле дверей; когда же отец, не заметивши его, уходил из кабинета и запирал за собою дверь — Миша оставался полным
хозяином библиотеки и вполне удовлетворял своей страсти; он с жадностью
читал все, что ни попадалось ему в руки, и не помнил себя от радости.
— У
хозяина моего много книг; видишь какие! он говорит, что божественные. Он мне все
читает из них. Я потом тебе покажу; ты мне расскажешь после, что он мне в них все
читает?