Неточные совпадения
Он настаивал на том, что русский мужик есть свинья и любит свинство, и, чтобы вывести его из свинства, нужна власть, а ее нет, нужна палка, а мы стали так либеральны, что заменили тысячелетнюю палку вдруг какими-то
адвокатами и заключениями, при которых негодных вонючих мужиков кормят
хорошим супом и высчитывают им кубические футы воздуха.
Как всегда, оказалось, что после вопроса о том, в какую цену им угодно нумер, ни одного
хорошего нумера не было: один
хороший нумер был занят ревизором железной дороги, другой —
адвокатом из Москвы, третий — княгинею Астафьевой из деревни.
— Почему вы живете здесь? Жить нужно в Петербурге, или — в Москве, но это — на худой конец. Переезжайте в Петербург. У меня там есть
хороший знакомый, видный
адвокат, неославянофил, то есть империалист, патриот, немножко — идиот, в общем — ‹скот›. Он мне кое-чем обязан, и хотя у него, кажется, трое сотрудников, но и вам нашлась бы
хорошая работа. Переезжайте.
Самгин слушал, верил, что возникают союзы инженеров, врачей,
адвокатов, что предположено создать Союз союзов, и сухой стук, проходя сквозь камень, слагаясь в слова, будил в Самгине чувство бодрости,
хорошие надежды.
Эта немота опять бросила в нее сомнение. Молчание длилось. Что значит это молчание? Какой приговор готовится ей от самого проницательного, снисходительного судьи в целом мире? Все прочее безжалостно осудит ее, только один он мог быть ее
адвокатом, его бы избрала она… он бы все понял, взвесил и
лучше ее самой решил в ее пользу! А он молчит: ужели дело ее потеряно?..
Понесла я к нему последние пятнадцать рублей; вышел
адвокат и трех минут меня не слушал: „Вижу, говорит, знаю, говорит, захочет, говорит, отдаст купец, не захочет — не отдаст, а дело начнете — сами приплатиться можете, всего
лучше помиритесь“.
— Ну, да это
лучше не апрофондировать. Так я вас довезу, — сказал
адвокат, когда они вышли на крыльцо, и прекрасная извозчичья карета, взятая
адвокатом, подъехала к крыльцу. — Вам ведь к барону Воробьеву?
— Вот кабы прежде
адвокат бы
хороший… — перебила она его. — А то этот мой защитник дурачок совсем был. Всё мне комплименты говорил, — сказала она и засмеялась. — Кабы тогда знали, что я вам знакома, другое б было. А то что? Думают все — воровка.
— Но я еще
лучше понимаю, что если б она пожелала видеть во мне танцмейстера, то это было бы много полезнее. Я отплясывал бы, но, по крайней мере, вреда никому бы не делал. А впрочем, дело не в том: я не буду ни танцмейстером, ни
адвокатом, ни прокурором — это я уж решил. Я буду медиком; но для того, чтоб сделаться им, мне нужно пять лет учиться и в течение этого времени иметь хоть какие-нибудь средства, чтоб существовать. Вот по этому-то поводу я и пришел с вами переговорить.
P. S. А что ты насчет
адвоката Ерофеева пишешь, будто бы со скопца сорок тысяч получил, то не завидуй ему. Сорок тысяч тогда полезны, если на оные
хороший процент получать; Ерофеев же наверное сего направления своим деньгам не даст, а либо по портным да на галстуки оные рассорит, либо в кондитерской на пирожках проест. Еще смолоду он эту склонность имел и никогда утешением для своих родителей не был".
Адвокат, который ничего не получил вперед, всегда защищает порученное ему дело с большим азартом, нежели
адвокат, который половину денег взял вперед, а насчет остальной половины обеспечил себя
хорошею неустойкой.
— Ральф герой? Никогда! — воскликнула Настенька. — Я не верю его любви; он, как англичанин, чудак, занимался Индианой от нечего делать, чтоб разогнать, может быть, свой сплин.
Адвокат гораздо больше его герой: тот живой человек; он влюбляется, страдает… Индиана должна была полюбить его, потому что он
лучше Ральфа.
А в городе хозяин ходит, как граф, пользу да штраф, да прибыль, провизия, значит, не в ремизе я, а там на товар процент дает
хороший дивиденд, а уж при подряде своего тоже не упустим, такого Петра Кириллова запустим, что на поди! Значит, пей да гуляй, да певиц бриллиантами наделяй, а ежели учинишь дебош,
адвокат у нас хорош, это нам не в убытки, потому прибытки прытки».
Теперь Гордей Евстратыч боялся всех городских людей как огня и по-своему решился спасти от них последние крохи. Он начисто объяснил свое положение дел Татьяне Власьевне, а также и то, что
адвокаты выжмут из него всеми правдами и неправдами последние денежки, поэтому он
лучше отдаст их на сохранение ей: со старухи
адвокатам нечего будет сорвать, потому какие у ней могут быть деньги.
В надворном флигеле жили служащие, старушки на пенсии с моськами и болонками и мелкие актеры казенных театров. В главном же доме тоже десятилетиями квартировали учителя, профессора,
адвокаты, более крупные служащие и чиновники. Так, помню, там жили профессор-гинеколог Шатерников, известный детский врач В.Ф. Томас, сотрудник «Русских ведомостей» доктор В.А. Воробьев. Тихие были номера. Жили скромно. Кто готовил на керосинке, кто брал готовые очень дешевые и очень
хорошие обеды из кухни при номерах.
— Придёшь это к ним… «А, здравствуйте!» Обедают — садись обедать, чай пьют — пей чай! Простота! Народищу всякого — уйма! Весело, — поют, кричат, спорят про книжки. Книжек — как в лавке. Тесно, толкаются, смеются. Народ всё образованный —
адвокат там один, другой скоро доктором будет, гимназисты и всякие эдакие фигуры. Совсем забудешь, кто ты есть, и тоже заодно с ними и хохочешь, и куришь, и всё.
Хороший народ! Весёлый, а сурьёзный…
— Ах, нет, уж извините!.. За советом этим вам
лучше обратиться к какому-нибудь вашему
адвокату! — воскликнула Елена. — Тот научит вас, куда и в какой суд подать вам на вашу жену жалобу: законы, вероятно, есть против этого строгие; ее посадят, конечно, за то в тюрьму, разведут вас.
— Нисколько!.. Он
адвокат здешний и очень
хороший, говорят, человек.
— Не знали, любят ли, могут ли любить, а выходили за кого попало, да всю жизнь и мучались; так по-вашему это
лучше? — говорила она, очевидно обращая речь ко мне и к
адвокату, но менее всего к старику, с которым говорила.
Окоемов. Никакой дуэли не будет, зачем? А вот со мной револьвер, не хотите ли, я
лучше вас так убью? Это мне ничего не стоит. И меня оправдают. Знаете, что
адвокат будет говорить?
— Поздравляю, так-то
лучше, — заговорил он с первого слова, с приятным и осанистым видом, — я сам на мировой настаивал, а Петр Карлович (
адвокат Вельчанинова) золотой на этот счет человек. Что ж? Тысяч шестьдесят получите и без хлопот, без проволочек, без ссор! А на три года могло затянуться дело!
— Я ее обожаю! — продолжал
адвокат совершенно искренно, но со своею обычною ленивою грацией. — Я люблю, но не потому, что я мужчина, а она женщина; когда я с ней, то кажется, что она какого-то третьего пола, а я четвертого, и мы уносимся вместе в область тончайших цветовых оттенков и там сливаемся в спектр.
Лучше всех определяет подобные отношения Leconte de Lisle. У него есть одно превосходное место, удивительное место.
— Стало быть, если б я, например, хоть разневинный был, а у прокурора система будет
лучше, нежели у моего
адвоката, так меня на каторгу сошлют?
Для поправления своего материального положения я мог бы выбрать тогда адвокатскую деятельность (к сему меня сильно склонял Урусов, только что поступивший в окружной суд), но я смотрел тогда (да и впоследствии) совсем не сочувственно на профессию
адвоката. А она, конечно, дала бы мне в скором времени
хороший заработок — я имел все данные и все права, чтобы сделаться"присяжным поверенным". Мечта о сцене была совершенно бескорыстна. Расчеты на выгодную карьеру в нее абсолютно не входили.
Вот такой суд — с застывшими формами и вековой неподвижностью — всего
лучше выказывал, до какой степени в Англии добро и зло переплетены в деле общей правды и справедливости. Суд — свободный и независимый; но с варварским нагромождением старых законов, с жестокими наказаниями, с виселицей; а в гражданских процессах — с возмутительной дороговизной; да и в уголовных — с такими же адскими ценами стряпчим и
адвокатам.
Шестой час. В узкой комнатке, с одним окном, на волосяной кушетке лежит Палтусов. Третий день проводит он под арестом. Накануне утром он писал Пирожкову и просил его побывать у
адвоката Пахомова, считавшегося, кроме своей уголовной практики, и
хорошим"цивилистом".
После долгого размышления он вспомнил про своего
хорошего приятеля,
адвоката Ухова, которому был должен за ведение дела.
Молодой
адвокат жил недалеко от Гагаринской улицы, на Маховой, занимая очень
хорошую квартиру в бельэтаже.
Анна Александровна слышала о Сергее Павловиче много
хорошего, и уже одно то, что прямая, честная, не входящая никогда в сделки со своей совестью Лиза — как называла Дубянскую Сиротинина, — несмотря на свое прошлое предубеждение к защитнику убийцы своего отца, изменила свое мнение о Долинском и стала относиться к нему с уважением, очень возвышало личность молодого
адвоката в глазах старушки.
Полученное от Долинского письмо, таким образом, внесло в жизнь Савина перспективу разнообразия, и он схватился за предложение
адвоката явиться на помощь Елизавете Петровне Дубянской обеими руками, тем более, что действительно не избег общей участи всех знавших молодую девушку и поддался ее неотразимому обаянию, как
хорошего, душевного человека.