Неточные совпадения
Хлестаков. Возле вас стоять уже
есть счастие; впрочем, если вы так уже непременно
хотите, я сяду. Как я
счастлив, что наконец сижу возле вас.
Когда бы жизнь домашним кругом
Я ограничить
захотел;
Когда б мне
быть отцом, супругом
Приятный жребий повелел;
Когда б семейственной картиной
Пленился я хоть миг единой, —
То, верно б, кроме вас одной,
Невесты не искал иной.
Скажу без блесток мадригальных:
Нашед мой прежний идеал,
Я, верно б, вас одну избрал
В подруги дней моих печальных,
Всего прекрасного в залог,
И
был бы
счастлив… сколько мог!
— История жизни великих людей мира сего — вот подлинная история, которую необходимо знать всем, кто не
хочет обольщаться иллюзиями, мечтами о возможности счастья всего человечества. Знаем ли мы среди величайших людей земли хоть одного, который
был бы
счастлив? Нет, не знаем… Я утверждаю: не знаем и не можем знать, потому что даже при наших очень скромных представлениях о счастье — оно не
было испытано никем из великих.
— Зачем? — с удивлением спросила она. — Я не понимаю этого. Я не уступила бы тебя никому; я не
хочу, чтоб ты
был счастлив с другой. Это что-то мудрено, я не понимаю.
Я
хотел было что-то ответить, но не смог и побежал наверх. Он же все ждал на месте, и только лишь когда я добежал до квартиры, я услышал, как отворилась и с шумом захлопнулась наружная дверь внизу. Мимо хозяина, который опять зачем-то подвернулся, я проскользнул в мою комнату, задвинулся на защелку и, не зажигая свечки, бросился на мою кровать, лицом в подушку, и — плакал, плакал. В первый раз заплакал с самого Тушара! Рыданья рвались из меня с такою силою, и я
был так
счастлив… но что описывать!
— Если вы
захотите осмотреть мою мельницу, Софья Игнатьевна, — говорил Привалов, прощаясь с девушкой, — я
буду очень
счастлив.
Надежда Васильевна печально улыбнулась и слегка пожала плечами. Привалов видел, что она что-то
хочет ему объяснить и не решается. Но он
был так
счастлив в настоящую минуту, так глупо
счастлив и, как слишком счастливые люди, с эгоизмом думал только о себе и не желал знать ничего более.
Я чуть
было не постучал в окно. Я
хотел тогда же сказать Гагину, что я прошу руки его сестры. Но такое сватанье в такую пору… «До завтра, — подумал я, — завтра я
буду счастлив…»
К десяти часам утра я
был уже под сретенской каланчой, в кабинете пристава Ларепланда. Я с ним
был хорошо знаком и не раз получал от него сведения для газет. У него
была одна слабость. Бывший кантонист, десятки лет прослужил в московской полиции, дошел из городовых до участкового, получил чин коллежского асессора и
был счастлив, когда его называли капитаном,
хотя носил погоны гражданского ведомства.
Вот как выражает Белинский свою социальную утопию, свою новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не
будут жечь, никому не
будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения,
будет молить себе конца, и не
будет ему казни, но жизнь останется ему в казнь, как теперь смерть; когда не
будет бессмысленных форм и обрядов, не
будет договоров и условий на чувства, не
будет долга и обязанностей, и воля
будет уступать не воле, а одной любви; когда не
будет мужей и жен, а
будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник ответит: „я не могу
быть счастлив без тебя, я
буду страдать всю жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и не примет ее жертвы, если по великодушию она
захочет остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей:
хочу милости, а не жертв…
— Полно, Алеша,
будь у ней, когда
хочешь. Я не про то давеча говорила. Ты не понял всего.
Будь счастлив с кем
хочешь. Не могу же я требовать у твоего сердца больше, чем оно может мне дать…
— Да, я
хочу, чтоб он
был счастлив…
Я не торопил.
Хотя и понимал, что должен
быть счастлив и что нет большей чести, чем увенчать собою чьи-нибудь вечерние годы.
— Я
счастлив теперь и благодарю бога; а о том, что
будет впереди, и знать не
хочу.
— Не желай, — сказал он, — во-первых, только тот человек истинно
счастлив, который умеет довольствоваться скромною участью, предоставленною ему провидением, а во-вторых, нелегко, мой друг, из золотарей вышедши, на высотах балансировать! Хорошо, как у тебя настолько характера
есть, чтоб не возгордиться и не превознестись, но горе, ежели ты
хотя на минуту позабудешь о своем недавнем золотарстве! Волшебство, которое тебя вознесло, — оно же и низвергнет тебя! Иван Иваныч, правду я говорю?
— Имеется в виду Коран (Сура III, 43).] Говоря это, они вполне
были уверены, что делают мне великое удовольствие, восхваляя Ису, а Алей
был вполне
счастлив, что братья его решились и
захотели сделать мне это удовольствие.
Вечером того же дня старик
был счастлив необыкновенно. Он радовался, что ему опять удалось сделать доброе дело в пользу страны, которую он привык в душе считать родною, и, в ознаменование этой радости,
ел необыкновенно много. С своей стороны, Анна Ивановна не могла не заметить этого чрезвычайного аппетита, и
хотя не
была скупа от природы, но сказала...
Никогда не видавший подобных дел, имевший о них понятие только по рассказам дяди Ерошки, Оленин
хотел не отставать от казаков и всё видеть. Он любовался на казаков, приглядывался ко всему, прислушивался и делал свои наблюдения.
Хотя он и взял с собой шашку и заряженное ружье, но, заметив, как казаки чуждались его, он решился не принимать никакого участия в деле, тем более, что, по его мнению, храбрость его
была уже доказана в отряде, а главное потому, что теперь он
был очень
счастлив.
После танцев Александра Васильевна
захотела пить, и я
был счастлив, что имел возможность предложить ей порцию мороженого. Мы сидели за мраморным столиком и болтали всякий вздор, который в передаче является уже полной бессмыслицей. Ее кавалер демонстративно прошел мимо нас уже три раза, но Александра Васильевна умышленно не замечала его, точно отвоевывала себе каждую четверть часа. Наконец, кончилось и мороженое. Она поднялась, подавая руку, и устало проговорила...
А она только без конца мечтала и не думала серьезно о будущем, она говорила, что пусть он едет, куда
хочет, и пусть даже бросит ее, лишь бы сам
был счастлив, а с нее довольно и того, что
было.
— Благодарю вас, я совершенно
счастлив. Полтора года тому назад женился на Кате Одинцовой и уже имею сына. Поэтому получение места
было для меня как нельзя более кстати. Знаете:
хотя у нас и довольно обеспеченное состояние, но когда имеешь сына, то лишних тысяча рублей весьма не вредит.
Хотя он
был причиной моей погибели,
хотя он ничего и никого никогда не любил, я любил его и люблю его именно за это. Мне нравилось в нем именно то, что он
был красив,
счастлив, богат и потому никого не любил. Вы понимаете это наше высокое лошадиное чувство. Его холодность, его жестокость, моя зависимость от него придавали особенную силу моей любви к нему. Убей, загони меня, думал я, бывало, в наши хорошие времена, я тем
буду счастливее.
Но судьба мне послала человека, который случайно открыл мне, что ты воспитываешься у Палицына, что он богат, доволен,
счастлив — это меня взорвало!.. я не
хотел чтоб он
был счастлив — и не
будет отныне; в этот дом я принес с собою моего демона; его дыхание чума для счастливцев, чума… сестра, ты мне простишь… о! я преступник… вижу, и тобой завладел этот злой дух, и в тебе поселилась эта болезнь, которая портит жизнь и поддерживает ее.
Потом… когда он уже стал невозможен, ты решила оставить его, и я в первый раз сказал все, и ты не сказала — нет, но в слезах ушла от меня, я
был уже вполне
счастлив, и если бы у меня спросили, чего я еще
хочу, я бы сказал: ничего.
— Какая вы славная! Какая хорошая! — начал он немного погодя слабым голосом, точно больной. — Я, милая,
счастлив около вас, но все-таки зачем мне сорок два года, а не тридцать? Мои и ваши вкусы не совпадают: вы должны
быть развратны, а я давно уже пережил этот фазис и
хочу любви тончайшей, не материальной, как солнечный луч, то
есть, с точки зрения женщины ваших лет, я уже ни к чёрту не годен.
Владимир. Переносить! Переносить! Как давно твердят это роду человеческому,
хотя знают, что таким увещаниям почти никто не следует… Некогда и я
был счастлив, невинен, но те дни слишком давно соединились с прошедшим, чтобы воспоминание о них могло меня утешить. Вся истинная жизнь моя состоит из нескольких мгновений, и всё прочее время
было только приготовление или следствие сих мгновений… Тебе трудно понять мои мечты, я это вижу… друг мой! Где найду я то, что принужден искать?
Это милостивое разрешение, конечно, не вернуло давешнего веселья,
хотя некоторые смельчаки и пробовали разговаривать вслух. Впрочем, всех утешало то, что генерал не засидится. Тарас Ермилыч
был совершенно
счастлив: протопоп Мелетий да Смагин выручат, а потом можно
будет генерала за карты усадить. Важно то, что он не погнушался злобинским домом и милостиво пожаловал. Одним словом, все шло как по-писаному.
Как
счастлив я, что вижу наконец
Прелестную Марию — и тебя,
Невинную Эмилию. — О! Алварец!
Не должен тот роптать на провиденье,
Кто обладает этими дарами неба,
Хотя бы крыши не
было от солнца
Их защитить.
Манюся опять ехала рядом с Никитиным. Ему хотелось заговорить о том, как страстно он ее любит, но он боялся, что его услышат офицеры и Варя, и молчал. Манюся тоже молчала, и он чувствовал, отчего она молчит и почему едет рядом с ним, и
был так
счастлив, что земля, небо, городские огни, черный силуэт пивоваренного завода — все сливалось у него в глазах во что-то очень хорошее и ласковое, и ему казалось, что его Граф Нулин едет по воздуху и
хочет вскарабкаться на багровое небо.
Половецкий даже покраснел, слушая этот разговор. Мужички — медвежатники, обкладывавшие медвежьи берлоги, конечно, сейчас не узнали-бы его,
хотя и говорили именно о нем. Ах, как давно все это
было… Да, он убил медведицу и
был счастлив этим подвигом, потому что до известной степени рисковал собственной жизнью. А к чему он это делал? Сейчас он решительно не мог бы ответить.
— Полно; ты
хочешь, чтоб я успокоился, а я никогда еще не
был так спокоен и
счастлив!
Почему? Хуже я вас, что ли? Хоть бы раз в жизни! Если мысли так сильно привлекательно действуют на мой… спинной мозг, то какое блаженство растопило бы меня в пух и прах, если бы она показалась сейчас между этими деревьями и поманила бы меня своими прозрачными пальцами!.. Не смотрите на меня так… Я глуп теперь, мальчуган… Впрочем, кто же смеет запретить мне хоть раз в жизни
быть глупым? Я с научной целью
хотел бы сейчас
быть глупым, счастливым по-вашему… Я и
счастлив… Кому какое дело? Гм…
Посмотрите на то, как
хочет жить раб. Прежде всего он
хочет, чтобы его отпустили на волю. Он думает, что без этого он не может
быть ни свободным, ни счастливым. Он говорит так: если бы меня отпустили на волю, я сейчас бы
был вполне
счастлив, я не
был бы принужден угождать и прислуживаться моему хозяину, я мог бы говорить с кем угодно, как с равным себе, мог бы идти, куда
хочу, не спрашиваясь ни у кого.
Если человек думает только о себе и ищет во всем своей выгоды, то он не может
быть счастлив.
Хочешь жить для истинного своего блага, жить для себя, живи для других.
— Да, завтра я занят, — продолжал бас. — Если
хочешь, напиши мне завтра что-нибудь…
Буду рад и
счастлив… Только нам следовало бы упорядочить нашу корреспонденцию. Нужно придумать какой-нибудь фокус. Почтой посылать не совсем удобно. Если я тебе напишу, то твой индюк может перехватить письмо у почтальона; если ты мне напишешь, то моя половина получит без меня и наверное распечатает.
— Хорошо
быть женатым! — вздыхал Пружина-Пружинский, выходя через час с компанией из дома воинского начальника. — И
ешь, когда
хочешь, и
пьешь, когда захочется… Знаешь, что
есть существо, которое тебя любит… И на фортепьянах сыграет что-нибудь эдакое…
Счастлив Ребротесов!
В «Холстомере» перед нами история двух прекрасных зверей, четвероногого и двуногого — пегого мерина Холстомера и красавца-гусара, князя Серпуховского. Мерин рассказывает про своего хозяина-князя: «
Хотя он
был причиною моей гибели,
хотя он никого и ничего никогда не любил, я люблю и любил его именно за это. Мне нравилось в нем именно то, что он
был красив,
счастлив, богат и потому никого не любил… Он ничего не боялся и никого не любил, кроме себя, и за это все любили его».
— Нечего тебе толковать, маскарад это или не маскарад: довольно с тебя, что я сдержу все мои слова, а ты
будешь и богат, и
счастлив, а теперь я вот уж и одет, и если ты
хочешь меня куда-нибудь везти, то можешь мною располагать.
— Нина! — заговорил он, чуть не плача, — вы больше не сердитесь на меня? О, я так же
буду вас любить за вашу доброту, как любил Дато!.. Ах, Нина! теперь я так
счастлив, что у меня
есть друг! Так
счастлив!..
Хотите, я что-нибудь серьезное большое сделаю для вас?
Хотите, я
буду прислуживать вам, как прислуживал Дато?
буду вашим пажом… а вы
будете моей королевой?
Георгий Дмитриевич. Ну, если
хочешь, Катя, Катечка… — мы умрем вместе. Вместе — ты понимаешь? Потому что куда я тебя пущу? Куда я сам пойду? Да разве,
есть какая-нибудь дорога… Ну, умрем, умрем, и я
буду счастлив.
Он
был счастлив, занятый своею любимою работою, потому что она легко удавалась ему, потому что он делал дело, которое прежде всего удовлетворяло его самого, потому что от жизни он в то время получил все, что только мог и чего
хотел.
— Я люблю вас, — сказал он. — Люблю и
счастлив, что вижу вас. Я знаю, вы не можете
быть моей женой, но ничего я не
хочу, ничего мне не нужно, только знайте, что я люблю вас. Молчите, не отвечайте, не обращайте внимания, а только знайте, что вы мне дороги, и позвольте смотреть на вас.
— А нам с женой отвели наверху… Я благословляю фантазию тестя, который настоял, чтобы мы ночевали у него, а завтра присутствовали на интимном завтраке. Сначала я не понимал, зачем он этого во что бы то ни стало желает, а теперь я не
хочу и доискиваться причины… Я вследствие этого
буду счастлив.
Понятие относительное, но все же… человек может
быть и даже должен
быть счастлив,
хотя мгновеньями.
Но этот «счастливый» не
был счастлив,
хотя огромные выигрыши подействовали на него благотворно.
«
Счастлив в картах, несчастлив в любви, — часто появлялось в его мыслях. — Несомненно, в Петербурге она не
была безгрешна», — вдруг умозаключил он, стараясь, как всегда это бывает, сам найти доказательство того, чему
хотел бы не верить, даже в предрассудках.
— Разве, творя или, как ты справедливо объяснился, живя у подножия высшей красоты, лобызая края ризы ее, не наслаждался ты в один миг восторгами, которых простой смертный не купит целою жизнью своей? Разве, выполняя свой идеал, не имел сладких, райских минут, которых не
хотел бы променять на все сокровища мира? Разве воспоминанием этих минут не
был ты
счастлив! Мало ли награжден от бога?.. Не свыше ли миллиона подобных тебе?.. Ты грешишь, друг мой!
— Перестань… Я восстаю против его исключительств потому, что так
хочет моя жена, и я вчера сидел дома с женою и
был счастлив.
— Да, твоя… но не жена, женою
быть не
хочу… боюсь, слишком скоро… Лучше после… Подождем. У тебя увлекающийся характер. Ты можешь разлюбить меня. Посмотрим, можешь ли ты
быть счастлив со мною. Я тебя связывать браком не
хочу. Свяжешься, не развяжешься со мной после венца. Я боюсь себя. Тогда я с собой не слажу. Не хорошо кончу. Ты ведь не знаешь меня. Я ведь горячая, безумная… и так ты должен
быть уверен, что я люблю тебя, еще более уверен… повторяю, твоя, твоя…
Хоть и чужой ей
был народ, среди которого она жила, она успела полюбить его. И теперь только стала раздумывать королева, как мало заботилась она о том народе, который так доверчиво просил ее остаться царствовать в стране после смерти ее мужа. Только теперь вспомнила, что сама никогда не спрашивала у народа,
счастлив ли он, доволен ли, и во всем верила своим сановникам. Неужели же ей последовать теперь советам этих сановников и идти с мечом на тех, которые ее
хотели иметь своей королевой?