Неточные совпадения
)Мы, прохаживаясь по делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому что я не так, как иной городничий, которому ни до чего дела нет; но я, я, кроме должности, еще по
христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, — и вот, как будто в награду, случай доставил такое приятное знакомство.
«Извольте: слово честное,
Дворянское даю!»
— Нет, ты нам не дворянское,
Дай слово
христианское!
Дворянское с побранкою,
С толчком да с зуботычиной,
То непригодно нам...
— Но в
христианских обществах и у нас, сколько я знаю, развод допущен, — сказал Степан Аркадьич. — Развод допущен и нашею церковью. И мы видим….
Но помощь Лидии Ивановны всё-таки была в высшей степени действительна: она дала нравственную опору Алексею Александровичу в сознании ее любви и уважения к нему и в особенности в том, что, как ей утешительно было думать, она почти обратила его в христианство, то есть из равнодушно и лениво верующего обратила его в горячего и твердого сторонника того нового объяснения
христианского учения, которое распространилось в последнее время в Петербурге.
Тут нет объявления войны, а просто выражение человеческого,
христианского чувства.
— Все утешения, и увещания, и прощения
христианские — всё это я уж тысячу раз передумала, и всё это не годится».
Воспоминание о вас для вашего сына может повести к вопросам с его стороны, на которые нельзя отвечать, не вложив в душу ребенка духа осуждения к тому, что должно быть для него святыней, и потому прошу понять отказ вашего мужа в духе
христианской любви. Прошу Всевышнего о милосердии к вам.
— Насколько обещанное возможно. Vous professez d’être un libre penseur. [Ты слывешь человеком свободомыслящим.] Но я, как человек верующий, не могу в таком важном деле поступить противно
христианскому закону.
Он не думал, что тот
христианский закон, которому он всю жизнь свою хотел следовать, предписывал ему прощать и любить своих врагов; но радостное чувство любви и прощения к врагам наполняло его душу.
Уже входя в детскую, он вспомнил, что такое было то, что он скрыл от себя. Это было то, что если главное доказательство Божества есть Его откровение о том, что есть добро, то почему это откровение ограничивается одною
христианскою церковью? Какое отношение к этому откровению имеют верования буддистов, магометан, тоже исповедующих и делающих добро?
«Madame la Comtesse, [Графиня,] —
Христианские чувства, которые наполняют ваше сердце, дают мне, я чувствую, непростительную смелость писать вам.
Приложение или неприложение
христианского правила к своему случаю был вопрос слишком трудный, о котором нельзя было говорить слегка, и вопрос этот был уже давно решен Алексеем Александровичем отрицательно.
— Алексей Александрович, я не узнаю тебя, — помолчав, сказал Облонский. — Не ты ли (и мы ли не оценили этого?) всё простил и, движимый именно
христианским чувством, готов был всем пожертвовать? Ты сам сказал: отдать кафтан, когда берут рубашку, и теперь…
Она заметила, что, расспрашивая про ее родных, мадам Шталь улыбнулась презрительно, что было противно
христианской доброте.
Уж хочешь помогать, так ты помогай всякому исполнить этот долг, а не отрывай его от
христианского долга.
— Я дивлюсь, как они вам десятками не снятся. Из одного
христианского человеколюбия хотел: вижу, бедная вдова убивается, терпит нужду… да пропади и околей со всей вашей деревней!..
Вы посмеетесь даже от души над Чичиковым, может быть, даже похвалите автора, скажете: «Однако ж кое-что он ловко подметил, должен быть веселого нрава человек!» И после таких слов с удвоившеюся гордостию обратитесь к себе, самодовольная улыбка покажется на лице вашем, и вы прибавите: «А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают люди в некоторых провинциях, да и подлецы притом немалые!» А кто из вас, полный
христианского смиренья, не гласно, а в тишине, один, в минуты уединенных бесед с самим собой, углубит во внутрь собственной души сей тяжелый запрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» Да, как бы не так!
Дай лучше ему средства приютить у себя в дому ближнего и брата, дай ему на это денег, помоги всеми силами, а не отлучай его: он совсем отстанет от всяких
христианских обязанностей.
Наталья Савишна два месяца страдала от своей болезни и переносила страдания с истинно
христианским терпением: не ворчала, не жаловалась, а только, по своей привычке, беспрестанно поминала бога. За час перед смертью она с тихою радостью исповедалась, причастилась и соборовалась маслом.
Ни поста, ни другого
христианского воздержанья не было: как же может статься, чтобы на безделье не напился человек?
Как собака, будет он застрелен на месте и кинут безо всякого погребенья на поклев птицам, потому что пьяница в походе недостоин
христианского погребенья.
— А разве ты позабыл, бравый полковник, — сказал тогда кошевой, — что у татар в руках тоже наши товарищи, что если мы теперь их не выручим, то жизнь их будет продана на вечное невольничество язычникам, что хуже всякой лютой смерти? Позабыл разве, что у них теперь вся казна наша, добытая
христианскою кровью?
Нет, поднялась вся нация, ибо переполнилось терпение народа, — поднялась отмстить за посмеянье прав своих, за позорное унижение своих нравов, за оскорбление веры предков и святого обычая, за посрамление церквей, за бесчинства чужеземных панов, за угнетенье, за унию, за позорное владычество жидовства на
христианской земле — за все, что копило и сугубило с давних времен суровую ненависть козаков.
Ты не совсем справедливо попрекнул все
христианское войско.
Давно уже просил я у Бога, чтобы если придется кончать жизнь, то чтобы кончить ее на войне за святое и
христианское дело.
— Врешь, чертов жид! Такого дела не было на
христианской земле! Ты путаешь, собака!
— Как! чтобы жиды держали на аренде
христианские церкви! чтобы ксендзы запрягали в оглобли православных христиан! Как! чтобы попустить такие мучения на Русской земле от проклятых недоверков! чтобы вот так поступали с полковниками и гетьманом! Да не будет же сего, не будет!
Согласился гетьман вместе с полковниками отпустить Потоцкого, взявши с него клятвенную присягу оставить на свободе все
христианские церкви, забыть старую вражду и не наносить никакой обиды козацкому воинству.
Никого не уважили бы они на ту пору, ниже самого короля, но против своей церкви
христианской не посмели и уважили свое духовенство.
— Ну, сыны, все готово! нечего мешкать! — произнес наконец Бульба. — Теперь, по обычаю
христианскому, нужно перед дорогою всем присесть.
Раскольников, говоря это, хоть и смотрел на Соню, но уж не заботился более: поймет она или нет. Лихорадка вполне охватила его. Он был в каком-то мрачном восторге. (Действительно, он слишком долго ни с кем не говорил!) Соня поняла, что этот мрачный катехизис [Катехизис — краткое изложение
христианского вероучения в виде вопросов и ответов.] стал его верой и законом.
— Конечно, — отвечал Хлопуша, — и я грешен, и эта рука (тут он сжал свой костливый кулак и, засуча рукава, открыл косматую руку), и эта рука повинна в пролитой
христианской крови. Но я губил супротивника, а не гостя; на вольном перепутье да в темном лесу, не дома, сидя за печью; кистенем и обухом, а не бабьим наговором.
— Слушай, — продолжал я, видя его доброе расположение. — Как тебя назвать не знаю, да и знать не хочу… Но бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только не требуй того, что противно чести моей и
христианской совести. Ты мой благодетель. Доверши как начал: отпусти меня с бедною сиротою, куда нам бог путь укажет. А мы, где бы ты ни был и что бы с тобою ни случилось, каждый день будем бога молить о спасении грешной твоей души…
Сказаны и написаны они за тысячу пятьсот лет до нас, в четвертом веке по рождестве Христове, замечательным мудрецом Лактанцием, отцом
христианской церкви.
— В Киеве серьезно ставят дело об употреблении евреями
христианской крови. — Тагильский захохотал, хлопая себя ладонями по коленам. — Это очень уместно накануне юбилея Романовых. Вы, Самгин, антисемит? Так нужно, чтоб вы заявили себя филосемитом, — понимаете? Дронов — анти, а вы — фило. А я — ни в тех, ни в сех или — глядя по обстоятельствам и — что выгоднее.
— Я прошу простить мне этот экскурс в область философии древнего мира. Я сделал это, чтоб напомнить о влиянии стоиков на организацию
христианской морали.
«Греки — правы: жить в бочке, ограничивать свои потребности — это ниже человеческого достоинства. В цинизме есть общее с
христианской аскезой…»
— Разрыв дан именно по этой линии, — кричал Пыльников. — Отказываемся мы от культуры духа, построенной на религиозной,
христианской основе, в пользу культуры, насквозь материалистической, варварской, — отказываемся или нет?
Хороший она товарищ, ценный работник, но не может изжить народнической закваски,
христианских чувств.
«Вот —
христианская натура, — думал он. — Идеально
христианская».
«За внешней грубостью — добрая, мягкая душа. Тип Тани Куликовой, Любаши Сомовой, Анфимьевны. Тип человека, который чувствует себя созданным для того, чтоб служить, — определял он, поспешно шагая и невольно оглядываясь: провожает его какой-нибудь субъект? — Служить — все равно кому. Митрофанов тоже человек этой категории. Не изжито древнее, рабское,
христианское. Исааки, как говорил отец…»
— Так называемая
христианская культура — нечто подобное радужному пятну нефти на широкой, мутной реке.
Недавно она сказала, что «Цветы зла» Бодлера — «панихида черта по
христианской культуре» и что Бодлэр — «шекспировский могильщик».
Отчего же милее? Может быть, бабушка теперь щадит ее, думалось Вере, оттого, что ее женское, глубокое сердце открылось состраданию. Ей жаль карать бедную, больную, покаявшуюся, — и она решилась покрыть ее грех
христианским милосердием.
Он сказал, что живет двадцать лет в Китае, заведывает
христианскою паствою в провинции Джедзиан, в которой считается до пятнадцати миллионов жителей.
— Меня, — кротко и скромно отвечал Беттельгейм (но под этой скромностью таилось, кажется, не смирение). — Потом, — продолжал он, — уж постоянно стали заходить сюда корабли
христианских наций, и именно от английского правительства разрешено раз в год посылать одно военное судно, с китайской станции, на Лю-чу наблюдать, как поступают с нами, и вот жители кланяются теперь в пояс. Они невежественны, грязны, грубы…
Но ученики Лойолы привезли туда и свои страстишки: гордость, любовь к власти, к золоту, к серебру, даже к превосходной японской меди, которую вывозили в невероятных количествах, и вообще всякую любовь, кроме
христианской.
Японцы осматривали до сих пор каждое судно, записывали каждую вещь, не в видах торгового соперничества, а чтоб не прокралась к ним
христианская книга, крест — все, что относится до религии; замечали число людей, чтоб не пробрался в Японию священник проповедовать религию, которой они так боятся.
— «Вот
христианским миссионерам, может быть, скоро предстоят новые подвиги, — сказал я, — возобновить подавленное христианство в Японии, которая не сегодня, так завтра непременно откроется для европейцев…» — «А coups des canons, monsieur, а coups des canons!» [«Только с помощью пушек, сударь, только с помощью пушек» — фр.] — прибавил епископ.