Неточные совпадения
Сам же он во всю жизнь свою не ходил по другой улице, кроме той, которая вела к месту его службы, где не было никаких публичных красивых зданий; не замечал никого из встречных, был ли он генерал или князь; в глаза не знал прихотей, какие дразнят в столицах
людей, падких на невоздержанье, и даже отроду не был в
театре.
Его очень развлекла эта тройка. Он решил провести вечер в
театре, — поезд отходил около полуночи. Но вдруг к нему наклонилось косоглазое лицо Лютова, — меньше всего Самгин хотел бы видеть этого
человека. А Лютов уже трещал...
— Вы не можете представить себе, что такое письма солдат в деревню, письма деревни на фронт, — говорил он вполголоса, как бы сообщая секрет. Слушал его профессор-зоолог, угрюмый
человек, смотревший на Елену хмурясь и с явным недоумением, точно он затруднялся определить ее место среди животных. Были еще двое знакомых Самгину — лысый, чистенький старичок, с орденом и длинной поповской фамилией, и пышная томная дама, актриса
театра Суворина.
— Вчера, на ярмарке, Лютов читал мужикам стихи Некрасова, он удивительно читает, не так красиво, как Алина, но — замечательно! Слушали его очень серьезно, но потом лысенький старичок спросил: «А плясать — умеешь? Я, говорит, думал, что вы комедианты из
театров». Макаров сказал: «Нет, мы просто —
люди». — «Как же это так — просто? Просто
людей — не бывает».
— Ну, и пускай Малый
театр едет в провинцию, а настоящий, культурно-политический
театр пускай очистится от всякого босячества, нигилизма — и дайте ему место в Малом, так-то-с! У него хватит
людей на две сцены — не беспокойтесь!
В три дня Самгин убедился, что смерть Сипягина оживила и обрадовала
людей значительно более, чем смерть Боголепова. Общее настроение показалось ему сродным с настроением зрителей в
театре после первого акта драмы, сильно заинтересовавшей их.
Алина выплыла на сцену маленького, пропыленного
театра такой величественно и подавляюще красивой, что в темноте зала проплыл тихий гул удивления, все
люди как-то покачнулись к сцене, и казалось, что на лысины мужчин, на оголенные руки и плечи женщин упала сероватая тень. И чем дальше, тем больше сгущалось впечатление, что зал, приподнимаясь, опрокидывается на сцену.
— Только, наверное, отвергнете, оттолкнете вы меня, потому что я —
человек сомнительный, слабого характера и с фантазией, а при слабом характере фантазия — отрава и яд, как вы знаете. Нет, погодите, — попросил он, хотя Самгин ни словом, ни жестом не мешал ему говорить. — Я давно хотел сказать вам, — все не решался, а вот на днях был в
театре, на модной этой пиесе, где показаны заслуженно несчастные
люди и бормочут черт знает что, а между ними утешительный старичок врет направо, налево…
Подумалось также, что
люди, знакомые ему, собираются вокруг его с подозрительной быстротой, естественной только на сцене
театра или на улице, при виде какого-нибудь несчастия. Ехать в город — не хотелось, волновало любопытство: как встретит Лидия Туробоева?
— Любовь тоже требует героизма. А я — не могу быть героиней. Варвара — может. Для нее любовь — тоже
театр. Кто-то, какой-то невидимый зритель спокойно любуется тем, как мучительно любят
люди, как они хотят любить. Маракуев говорит, что зритель — это природа. Я — не понимаю… Маракуев тоже, кажется, ничего не понимает, кроме того, что любить — надо.
В
театрах, глядя на сцену сквозь стекла очков, он думал о необъяснимой глупости
людей, которые находят удовольствие в зрелище своих страданий, своего ничтожества и неумения жить без нелепых драм любви и ревности.
— Думаете — просто все? Служат
люди в разных должностях, кушают, посещают трактиры, цирк,
театр и — только? Нет, Варвара Кирилловна, это одна оболочка, скорлупа, а внутри — скука! Обыкновенность жизни это — фальшь и — до времени, а наступит разоблачающая минута, и — пошел
человек вниз головою.
После Ходынки и случая у манежа Самгин особенно избегал скопления
людей, даже публика в фойе
театров была неприятна ему; он инстинктивно держался ближе к дверям, а на улицах, видя толпу зрителей вокруг какого-то несчастия или скандала, брезгливо обходил
людей стороной.
После первого акта публика устроила Алине овацию, Варвара тоже неистово аплодировала, улыбаясь хмельными глазами; она стояла в такой позе, как будто ей хотелось прыгнуть на сцену, где Алина, весело показывая зубы, усмехалась так, как будто все
люди в
театре были ребятишками, которых она забавляла.
— Приглашали. Мой муж декорации писал, у нас актеры стаями бывали, ну и я — постоянно в
театре, за кулисами. Не нравятся мне актеры, все — герои. И в трезвом виде, и пьяные. По-моему, даже дети видят себя вернее, чем
люди этого ремесла, а уж лучше детей никто не умеет мечтать о себе.
Захотелось сегодня же, сейчас уехать из Москвы. Была оттепель, мостовые порыжели, в сыроватом воздухе стоял запах конского навоза, дома как будто вспотели, голоса
людей звучали ворчливо, и раздирал уши скрип полозьев по обнаженному булыжнику. Избегая разговоров с Варварой и встреч с ее друзьями, Самгин днем ходил по музеям, вечерами посещал
театры; наконец — книги и вещи были упакованы в заказанные ящики.
— Ты забыл, что я — неудавшаяся актриса. Я тебе прямо скажу: для меня жизнь —
театр, я — зритель. На сцене идет обозрение, revue, появляются, исчезают различно наряженные
люди, которые — как ты сам часто говорил — хотят показать мне, тебе, друг другу свои таланты, свой внутренний мир. Я не знаю — насколько внутренний. Я думаю, что прав Кумов, — ты относишься к нему… барственно, небрежно, но это очень интересный юноша. Это —
человек для себя…
Пошли не в ногу, торжественный мотив марша звучал нестройно, его заглушали рукоплескания и крики зрителей, они торчали в окнах домов, точно в ложах
театра, смотрели из дверей, из ворот. Самгин покорно и спокойно шагал в хвосте демонстрации, потому что она направлялась в сторону его улицы. Эта пестрая толпа молодых
людей была в его глазах так же несерьезна, как манифестация союзников. Но он невольно вздрогнул, когда красный язык знамени исчез за углом улицы и там его встретил свист, вой, рев.
Самгин чувствовал себя
человеком, который случайно попал за кулисы
театра, в среду третьестепенных актеров, которые не заняты в драме, разыгрываемой на сцене, и не понимают ее значения. Глядя на свое отражение в зеркале, на сухую фигурку, сероватое, угнетенное лицо, он вспомнил фразу из какого-то французского романа...
Хотя кашель мешал Дьякону, но говорил он с великой силой, и на некоторых словах его хриплый голос звучал уже по-прежнему бархатно. Пред глазами Самгина внезапно возникла мрачная картина: ночь, широчайшее поле, всюду по горизонту пылают огромные костры, и от костров идет во главе тысяч крестьян этот яростный
человек с безумным взглядом обнаженных глаз. Но Самгин видел и то, что слушатели, переглядываясь друг с другом, похожи на зрителей в
театре, на зрителей, которым не нравится приезжий гастролер.
В стремлении своем упрощать непонятное Клим Самгин через час убедил себя, что Лютов действительно
человек жуликоватый и неудачно притворяется шутом. Все в нем было искусственно, во всем обнажалась деланность; особенно обличала это вычурная речь, насыщенная славянизмами, латинскими цитатами, злыми стихами Гейне, украшенная тем грубым юмором, которым щеголяют актеры провинциальных
театров, рассказывая анекдоты в «дивертисментах».
«В этом есть доля истины — слишком много пошлых мелочей вносят они в жизнь. С меня довольно одной комнаты. Я — сыт сам собою и не нуждаюсь в
людях, в приемах, в болтовне о книгах,
театре. И я достаточно много видел всякой бессмыслицы, у меня есть право не обращать внимания на нее. Уеду в провинцию…»
Несколько дней он прожил плутая по музеям, вечерами сидя в
театрах, испытывая приятное чувство независимости от множества
людей, населяющих огромный город.
Артиста этого он видел на сцене
театра в царских одеждах трагического царя Бориса, видел его безумным и страшным Олоферном, ужаснейшим царем Иваном Грозным при въезде его во Псков, — маленькой, кошмарной фигуркой с плетью в руках, сидевшей криво на коне, над людями, которые кланялись в ноги коню его; видел гибким Мефистофелем, пламенным сарказмом над людями, над жизнью; великолепно, поражающе изображал этот
человек ужас безграничия власти.
А через несколько минут он уже машинально соображал: «Бывшие
люди», прославленные модным писателем и модным
театром, несут на кладбище тело потомка старинной дворянской фамилии, убитого солдатами бессильного, бездарного царя». В этом было нечто и злорадное, и возмущавшее.
В Лондоне в 1920 году, зимой, на углу Пикадилли и одного переулка, остановились двое хорошо одетых
людей среднего возраста. Они только что покинули дорогой ресторан. Там они ужинали, пили вино и шутили с артистками из Дрюриленского
театра.
— Граф Милари, ma chère amie, — сказал он, — grand musicien et le plus aimable garçon du monde. [моя милая… превосходный музыкант и любезнейший молодой
человек (фр.).] Две недели здесь: ты видела его на бале у княгини? Извини, душа моя, я был у графа: он не пустил в
театр.
— Дюфар-француз, может слыхали. Он в большом
театре на ахтерок парики делает. Дело хорошее, ну и нажился. У нашей барышни купил всё имение. Теперь он нами владеет. Как хочет, так и ездит на нас. Спасибо, сам
человек хороший. Только жена у него из русских, — такая-то собака, что не приведи Бог. Грабит народ. Беда. Ну, вот и тюрьма. Вам куда, к подъезду? Не пущают, я чай.
— Я бы устроила так, чтобы всем было весело… Да!.. Мама считает всякое веселье грехом, но это неправда. Если
человек работает день, отчего же ему не повеселиться вечером? Например:
театр, концерты, катание на тройках… Я люблю шибко ездить, так, чтобы дух захватывало!
А игра в войну у молодых
людей, в рекреационное время, или там в разбойники — это ведь тоже зарождающееся искусство, зарождающаяся потребность искусства в юной душе, и эти игры иногда даже сочиняются складнее, чем представления на
театре, только в том разница, что в
театр ездят смотреть актеров, а тут молодежь сами актеры.
Вечером я был в небольшом, грязном и плохом
театре, но я и оттуда возвратился взволнованным не актерами, а публикой, состоявшей большей частью из работников и молодых
людей; в антрактах все говорили громко и свободно, все надевали шляпы (чрезвычайно важная вещь, — столько же, сколько право бороду не брить и пр.).
— Вон у нас Цынский (обер-полициймейстер) только месяц болен был, так студенты Москву чуть с ума не свели! И на улицах, и в
театрах, чуделесят, да и шабаш! На Тверском бульваре ям нарыли, чтоб липки сажать, а они ночью их опять землей закидали. Вот тебе и республика! Коли который
человек с умом — никогда бунтовать не станет. А вот шематоны да фордыбаки…
На них почти постоянно бывал художник-любитель К. С. Шиловский, впоследствии актер Малого
театра Лошивский,
человек живой, талантливый, высокообразованный.
Дембицкий был
человек необыкновенно толстый, в парадных случаях он надевал фрачный мундир, какой теперь можно видеть только в
театре, когда дают «Ревизора», высокие сапоги с лакированными голенищами и треуголку.
— А как вы думаете относительно сибирской рыбы? У меня уже арендованы пески на Оби в трех местах. Тоже дело хорошее и верное. Не хотите? Ну, тогда у меня есть пять золотых приисков в оренбургских казачьих землях… Тут уж дело вернее смерти. И это не нравится? Тогда, хотите, получим концессию на устройство подъездного пути от строящейся Уральской железной дороги в Заполье? Через пять лет вы не узнали бы своего Заполья: и банки, и гимназия, и
театр, и фабрики кругом. Только нужны
люди и деньги.
То он выходил, по этим критикам, квасным патриотом, обскурантом, то прямым продолжателем Гоголя в лучшем его периоде; то славянофилом, то западником; то создателем народного
театра, то гостинодворским Коцебу, то писателем с новым особенным миросозерцанием, то
человеком, нимало не осмысливающим действительности, которая им копируется.
Коли так не дадите денег, дайте Христа ради (плачет)» — Жаль, что «Своих
людей» не дают на
театре: талантливый актер мог бы о поразительной силой выставить весь комизм этого самодурного смешения Иверской с Иудою, ссылки в Сибирь с христарадничеством…
Медвежонок, разумеется, тотчас был истреблен, а Пушкин при этом случае, не обинуясь, говорил: «Нашелся один добрый
человек, да и тот медведь!» Таким же образом он во всеуслышание в
театре кричал: «Теперь самое безопасное время — по Неве идет лед».
— Да, но замечательнее всего то, что я совсем не имею высокой чести знать этого артиста столичных
театров. Впрочем, здесь на обороте что-то еще написано. Судя по почерку, писано
человеком сильно пьяным и слабо грамотным.
— Ох! Ч!то вы мне будете говорить? Замечательный город! Ну, совсем европейский город. Если бы вы знали, какие улицы, электричество, трамваи,
театры! А если бы вы знали, какие кафешантаны! Вы сами себе пальчики оближете. Непременно, непременно советую вам, молодой
человек, сходите в Шато-де-Флер, в Тиволи, а также проезжайте на остров. Это что-нибудь особенное. Какие женщины, ка-ак-кие женщины!
Вихров очень хорошо видел в этом направлении, что скоро и очень скоро
театр сделается одною пустою и даже не совсем веселою забавой и совершенно перестанет быть тем нравственным и умственным образователем, каким он был в святые времена Мочалова, Щепкина и даже Каратыгина, потому что те стремились выразить перед зрителем
человека, а не сословие и не только что смешили, но и плакать заставляли зрителя!
— Для чего это какие-то дураки выйдут, болтают между собою разный вздор, а другие дураки еще деньги им за то платят?.. — говорил он, в самом деле решительно не могший во всю жизнь свою понять — для чего это
люди выдумали
театр и в чем тут находят удовольствие себе!
— Приеду, извольте, — отвечал Неведомов, и, наконец, они распрощались и разошлись по своим комнатам. Двадцатипятилетний герой мой заснул на этот раз таким же блаженным сном, как засылал некогда, устраивая детский
театр свой: воздух искусств, веющий около
человека, успокоителен и освежающ!
На сцене между тем, по случаю приезда петербургского артиста, давали пьесу «Свои
люди сочтемся!» [«Свои
люди — сочтемся!» — комедия А.Н.Островского; была запрещена цензурой; впервые поставлена на сцене Александринского
театра в Петербурге в 1861 году.].
— Да не слушайте его! Вечно-то застыдит при хороших
людях, бесстыдник. Хоть бы в
театр когда свез.
Стоит только подобрать компанию jeunes gens bien, bien comme il faut, [вполне, вполне приличных молодых
людей (франц.)] затем нанять несколько троек и покатить, с бубенчиками, прямо в
театр Берга, эту наицелесообразнейшую Медико-хирургическую академию a l'usage des dames et des demoiselles!
Я знал, например, много таких карьеристов, которые, никогда не читав ни одной русской книги и получив научно-литературное образование в
театре Берга, так часто и так убежденно повторяли:"la litterature russe — parlez moi de Гa!"[не говорите мне о русской литературе! (франц.)] или «ah! si l'on me laissait faire, elle n'y verrait que du feu, votre charmante litterature russe!» [ах, будь это в моей власти, я бы сжег ее, вашу очаровательную русскую литературу! (франц.)] — что
люди, даже более опытные, но тоже ничего не читавшие и получившие научно-литературное образование в танцклассе Кессених, [Танцкласс этот был знаменит в сороковых годах и помещался в доме Тарасова, у Измайловского моста.
И ты, и я, и все мы,
люди современной интеллигенции, любим от времени до времени посещать
театр Берга.
По возвращении домой она садилась к окну, и сердце ее делалось
театром тех жгучих наслаждений, которые сушат
человека и в то же время втягивают его в себя сверхъестественною силой.
Молодые
люди, не встречаясь в обществе, легко забывали старое однокашничество, и хотя пожимали друг другу руки в
театре, на улице и т. д., но эти пожатия были чисто формальные.