Неточные совпадения
Разумеется, взятые абсолютно, оба эти сравнения одинаково нелепы, однако нельзя не сознаться, что в истории действительно встречаются по местам словно провалы, перед которыми
мысль человеческая останавливается не без недоумения.
Это была мучительная неправда, но это был единственный, последний результат вековых трудов
мысли человеческой в этом направлении.
А между тем героя нашего осенила вдохновеннейшая
мысль, какая когда-либо приходила в
человеческую голову.
— Нет, вы, я вижу, не верите-с, думаете все, что я вам шуточки невинные подвожу, — подхватил Порфирий, все более и более веселея и беспрерывно хихикая от удовольствия и опять начиная кружить по комнате, — оно, конечно, вы правы-с; у меня и фигура уж так самим богом устроена, что только комические
мысли в других возбуждает; буффон-с; [Буффон — шут (фр. bouffon).] но я вам вот что скажу и опять повторю-с, что вы, батюшка, Родион Романович, уж извините меня, старика, человек еще молодой-с, так сказать, первой молодости, а потому выше всего ум
человеческий цените, по примеру всей молодежи.
Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку и слезы потекли по ее лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение.
Мысль о службе сливалась во мне с
мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что, по мнению моему, было верхом благополучия
человеческого.
— Он говорит, что внутренний мир не может быть выяснен навыками разума
мыслить мир внешний идеалистически или материалистически; эти навыки только суживают, уродуют подлинное
человеческое, убивают свободу воображения идеями, догмами…
Мысли были мелкие, и это даже не
мысли, а мутные пятна
человеческих лиц, разные слова, крики, жесты — сор буйного дня.
«Эта
мысль, конечно, будет признана и наивной и еретической. Она — против всех либеральных и социалистических канонов. Но вполне допустимо, что эта
мысль будет руководящей разумом интеллигенции. Иерархическая структура
человеческого общества обоснована биологией. Даже черви — неодинаковы…»
В деревне с ней цветы рвать, кататься — хорошо; да в десять мест в один день — несчастный!» — заключил он, перевертываясь на спину и радуясь, что нет у него таких пустых желаний и
мыслей, что он не мыкается, а лежит вот тут, сохраняя свое
человеческое достоинство и свой покой.
Но среди этой разновековой мебели, картин, среди не имеющих ни для кого значения, но отмеченных для них обоих счастливым часом, памятной минутой мелочей, в океане книг и нот веяло теплой жизнью, чем-то раздражающим ум и эстетическое чувство; везде присутствовала или недремлющая
мысль, или сияла красота
человеческого дела, как кругом сияла вечная красота природы.
И вот раз закатывается солнце, и этот ребенок на паперти собора, вся облитая последними лучами, стоит и смотрит на закат с тихим задумчивым созерцанием в детской душе, удивленной душе, как будто перед какой-то загадкой, потому что и то, и другое, ведь как загадка — солнце, как
мысль Божия, а собор, как
мысль человеческая… не правда ли?
В редкие только мгновения
человеческое лицо выражает главную черту свою, свою самую характерную
мысль.
Прочтя нагорную проповедь, всегда трогавшую его, он нынче в первый раз увидал в этой проповеди не отвлеченные, прекрасные
мысли и большею частью предъявляющие преувеличенные и неисполнимые требования, а простые, ясные и практически исполнимые заповеди, которые, в случае исполнения их (что было вполне возможно), устанавливали совершенно новое устройство
человеческого общества, при котором не только само собой уничтожалось всё то насилие, которое так возмущало Нехлюдова, но достигалось высшее доступное человечеству благо — Царство Божие на земле.
Это была полная чаша во вкусе того доброго старого времени, когда произвол, насилия и все темные силы крепостничества уживались рядом с самыми светлыми проявлениями
человеческой души и
мысли.
— Нет, постой. Это еще только одна половина
мысли. Представь себе, что никакого миллионера Привалова никогда не существовало на свете, а существует миллионер Сидоров, который является к нам в дом и в котором я открываю существо, обремененное всеми
человеческими достоинствами, а потом начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Сидоровой!» Отсюда можно вывести только такое заключение, что дело совсем не в том, кто явится к нам в дом, а в том, что я невеста и в качестве таковой должна кончить замужеством.
Красноречиво и горячо Ляховский развил
мысль о ничтожности
человеческого существования, коснулся слегка загробной жизни и грядущей ответственности за все свои дела и помышления и с той же легкостью перешел к настоящему, то есть к процессу, которым грозил теперь опеке Веревкин.
Борьба идет на духовных вершинах человечества, там определяется судьба
человеческого сознания, есть настоящая жизнь
мысли, жизнь идей.
Но единое человечество не есть только абстракция
мысли, оно есть известная ступень реальности в
человеческой жизни, высокое качество человека, его всеобъемлющая человечность.
Мысль человеческая в путях
человеческого духа должна проходить через раздвоение и расчленение.
Послушайте, вы целитель, вы знаток души
человеческой; я, конечно, не смею претендовать на то, чтобы вы мне совершенно верили, но уверяю вас самым великим словом, что я не из легкомыслия теперь говорю, что
мысль эта о будущей загробной жизни до страдания волнует меня, до ужаса и испуга…
А подумать внимательно о факте и понять его причины — это почти одно и то же для человека с тем образом
мыслей, какой был у Лопухова, Лопухов находил, что его теория дает безошибочные средства к анализу движений
человеческого сердца, и я, признаюсь, согласен с ним в этом; в те долгие годы, как я считаю ее за истину, она ни разу не ввела меня в ошибку и ни разу не отказалась легко открыть мне правду, как бы глубоко ни была затаена правда какого-нибудь
человеческого дела.
Какая скорбь должна была обнять ее и при самом слабом проявлении в ней
мысли о своем
человеческом достоинстве!
— Знаете ли что, — сказал он вдруг, как бы удивляясь сам новой
мысли, — не только одним разумом нельзя дойти до разумного духа, развивающегося в природе, но не дойдешь до того, чтобы понять природу иначе, как простое, беспрерывное брожение, не имеющее цели, и которое может и продолжаться, и остановиться. А если это так, то вы не докажете и того, что история не оборвется завтра, не погибнет с родом
человеческим, с планетой.
Тюфяев был настоящий царский слуга, его оценили, но мало. В нем византийское рабство необыкновенно хорошо соединялось с канцелярским порядком. Уничтожение себя, отречение от воли и
мысли перед властью шло неразрывно с суровым гнетом подчиненных. Он бы мог быть статский Клейнмихель, его «усердие» точно так же превозмогло бы все, и он точно так же штукатурил бы стены
человеческими трупами, сушил бы дворец людскими легкими, а молодых людей инженерного корпуса сек бы еще больнее за то, что они не доносчики.
Он не выдержал бы ни бесстрастную нелицеприятность логики, ни бесстрастную объективность природы; отрешаться от всего для
мысли или отрешаться от себя для наблюдения он не мог;
человеческие дела, напротив, страстно занимали его.
Моровая полоса, идущая от 1825 до 1855 года, скоро совсем задвинется;
человеческие слезы, заметенные полицией, пропадут, и будущие поколения не раз остановятся с недоумением перед гладко убитым пустырем, отыскивая пропавшие пути
мысли, которая в сущности не перерывалась.
И возбужденная
мысль невольно переносилась к конкретной действительности, в девичью, в застольную, где задыхались десятки поруганных и замученных
человеческих существ.
Сомнения! — разве совместима речь о сомнениях с
мыслью о вечно ликующих детях? Сомнения — ведь это отрава
человеческого существования. Благодаря им человек впервые получает понятие о несправедливостях и тяготах жизни; с их вторжением он начинает сравнивать, анализировать не только свои собственные действия, но и поступки других. И горе, глубокое, неизбывное горе западает в его душу; за горем следует ропот, а отсюда только один шаг до озлобления…
Прежде всего мне представилась
мысль о необычайной интенсивной силе злополучия, разлитого в
человеческом обществе.
Припомните: разве история не была многократно свидетельницей мрачных и жестоких эпох, когда общество, гонимое паникой, перестает верить в освежающую силу знания и ищет спасения в невежестве? Когда
мысль человеческая осуждается на бездействие, а действительное знание заменяется массою бесполезностей, которые отдают жизнь в жертву неосмысленности; когда идеалы меркнут, а на верования и убеждения налагается безусловный запрет?.. Где ручательство, что подобные эпохи не могут повториться и впредь?
Эта фраза была сказана по поводу моего доклада, в котором я высказал
мысль, что в основание
человеческого общения должна быть положена евангельская категория ближнего.
Мои
мысли о несотворенной свободе, о Божьей нужде в
человеческом творчестве, об объективации, о верховенстве личности и ее трагическом конфликте с миропорядком и обществом отпугивали и плохо понимались.
Мысли его были направлены против философии истории Гегеля, против подавления
человеческой личности мировым духом истории, прогрессом.
Есть три признака
человеческого развития: 1)
человеческая животность, 2)
мысль, 3) бунт.
Завет христианства заключается в соединении небесного с земным, божественного — с
человеческим; всеобщее же воскрешение, воскрешение имманентное, всем сердцем, всей
мыслью, всеми действиями, т. е. всеми силами и способностями всех сынов
человеческих совершаемое, и есть исполнение этого завета Христа — Сына Божьего и вместе с тем сына
человеческого».
Безумна была
мысль, что можно найти на земле заместителя Христа, что можно обожить
человеческую природу превращением Церкви в государство, а не свободным принятием внутрь себя Христа.
[Один охотник, впрочем, сказывал мне, что убил очень молодого, едва летающего гаршнепа около Петербурга, под Стрельною, в самом топком болоте] Это обстоятельство наводит на
мысль, что гаршнепы далеко отлетают для вывода детей, в такие непроходимые лесные болота, куда в это время года не заходит нога
человеческая, потому что такие болота, как я слыхал, в буквальном смысле недоступны до тех пор, пока не замерзнут.
Но к вящему сожалению о жребии
человеческого умствования скажем, что
мысль великая рождала иногда невежество.
Разверни новейшие таинственные творения, возмнишь быти во времена схоластики и словопрений, когда о речениях заботился разум
человеческий, не
мысля о том, был ли в речении смысл; когда задачею любомудрия почиталося и на решение исследователей истины отдавали вопрос, сколько на игольном острии может уместиться душ.
Но не довольствуяся преподавать правила российского слова, он дает понятие о
человеческом слове вообще яко благороднейшем по разуме даровании, данном человеку для сообщения своих
мыслей.
Тот же критик решил (очень энергически), что в драме «Не так живи, как хочется» Островский проповедует, будто «полная покорность воле старших, слепая вера в справедливость исстари предписанного закона и совершенное отречение от
человеческой свободы, от всякого притязания на право заявить свои
человеческие чувства гораздо лучше, чем самая
мысль, чувство и свободная воля человека».
Ни малейшего сознания ее
человеческих прав и ни малейшей
мысли об уважении ее нравственной личности никогда и не бывало у Пузатова.
Дурил бы, презирая все
человеческие права и не признавая других законов, кроме своего произвола, а подчас удивлял бы своим великодушием, основанным опять-таки на той
мысли, что «вот, дескать, смотрите: у вас прав никаких нет, а на всем моя полная воля: могу казнить, могу и миловать»!..
Ко всему этому надо себя приготовить, воспитать себя для этого, а именно: переломить свой характер, выбить из головы дурь, т. е. собственные убеждения, смирить себя, т. е. отложить всякую
мысль о своих правах и о
человеческом достоинстве.
Дошел он до них грубо эмпирически, сопоставляя факты, но ничем их не осмысливая, потому что
мысль его связана в то же время самым упорным, фаталистическим понятием о судьбе, распоряжающейся
человеческими делами.
Для него нисколько не успокоительна и не утешительна
мысль, что он так хорошо исполнил свои
человеческие обязанности; даже, напротив, она-то и раздражает его: «Вот, дескать, на что ухлопал я всю мою жизнь, вот что связало меня по рукам и по ногам, вот что помешало мне открыть порох!
Мудрость и любовь требуют обсудить всякий взгляд, но мы считаем себя обязанными неотразимую убедительность фактов противопоставить той жестокой
мысли, по которой право
человеческое становится в зависимость от милости
человеческой».
Лихонин находился в том одновременно расслабленном и приподнятом настроении, которое так знакомо каждому человеку, которому случалось надолго выбиться из сна. Он как будто бы вышел из пределов обыденной
человеческой жизни, и эта жизнь стала для него далекой и безразличной, но в то же время его
мысли и чувства приобрели какую-то спокойную ясность и равнодушную четкость, и в этой хрустальной нирване была скучная и томительная прелесть.
Мне кажется, что ум
человеческий в каждом отдельном лице проходит в своем развитии по тому же пути, по которому он развивается и в целых поколениях, что
мысли, служившие основанием различных философских теорий, составляют нераздельные части ума; но что каждый человек более или менее ясно сознавал их еще прежде, чем знал о существовании философских теорий.
— И
мысль человеческая мало в ходу?