Неточные совпадения
— А
Бог его знает! Живущи, разбойники! Видал я-с иных в деле, например: ведь весь исколот, как решето, штыками, а все махает шашкой, — штабс-капитан после некоторого молчания продолжал, топнув ногою о землю: — Никогда себе не прощу одного:
черт меня дернул, приехав в крепость, пересказать Григорью Александровичу все, что я слышал, сидя за забором; он посмеялся, — такой хитрый! — а сам задумал кое-что.
Черты такого необыкновенного великодушия стали ему казаться невероятными, и он подумал про себя: «Ведь
черт его знает, может быть, он просто хвастун, как все эти мотишки; наврет, наврет, чтобы поговорить да напиться чаю, а потом и уедет!» А потому из предосторожности и вместе желая несколько поиспытать его, сказал он, что недурно бы совершить купчую поскорее, потому что-де в человеке не уверен: сегодня жив, а завтра и
бог весть.
— Ей-богу! да пребольно! Проснулся:
черт возьми, в самом деле что-то почесывается, — верно, ведьмы блохи. Ну, ты ступай теперь одевайся, я к тебе сейчас приду. Нужно только ругнуть подлеца приказчика.
— Ясные паны! — произнес жид. — Таких панов еще никогда не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых, хороших и храбрых не было еще на свете!.. — Голос его замирал и дрожал от страха. — Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее! Те совсем не наши, те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу, не наши! То совсем не жиды: то
черт знает что. То такое, что только поплевать на него, да и бросить! Вот и они скажут то же. Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
Он никогда не говорил с ними о
боге и о вере, но они хотели убить его как безбожника; он молчал и не возражал им. Один каторжный бросился было на него в решительном исступлении; Раскольников ожидал его спокойно и молча: бровь его не шевельнулась, ни одна
черта его лица не дрогнула. Конвойный успел вовремя стать между ним и убийцей — не то пролилась бы кровь.
В ней говорится, что человечество — глупо, жизнь — скучна, что интересна она может быть только с
богом, с
чертом, при наличии необыкновенного, неведомого, таинственного.
— Не угодные мы
богу люди, — тяжко вздохнул Денисов. — Ты — на гору, а
черт — за ногу. Понять невозможно, к чему эта война затеяна?
— Тихонько — можно, — сказал Лютов. — Да и кто здесь знает, что такое конституция, с чем ее едят? Кому она тут нужна? А слышал ты: будто в Петербурге какие-то хлысты, анархо-теологи, вообще —
черти не нашего
бога, что-то вроде цезаропапизма проповедуют? Это, брат, замечательно! — шептал он, наклоняясь к Самгину. — Это — очень дальновидно! Попы, люди чисто русской крови, должны сказать свое слово! Пора. Они — скажут, увидишь!
— Солдат, шалава, смутьян он тут из главных, сукин сын! Их тут — гнездо! Они — ни
богу, ни
черту, все для себя. Из-за них и черкесов нагнали нам.
«Слишком умна для того, чтобы веровать. Но ведь не может же быть какой-то секты без веры в
бога или
черта!» — размышлял он.
— Пьяный я — плакать начинаю, ей-богу! Плачу и плачу, и
черт знает о чем плачу, честное слово! Ну, спасибо вам за привет и ласку…
— Толпа идет… тысяч двадцать… может, больше, ей-богу! Честное слово. Рабочие. Солдаты, с музыкой. Моряки. Девятый вал…
черт его… Кое-где постреливают — факт! С крыш…
— Эт-то… крепко сказано! М-мужественно. Пишут, как обручи на бочку набивают,
черт их дери! Это они со страха до бесстрашия дошли, — ей-богу! Клим Иванович, что ты скажешь, а? Они ведь, брат, некое настроеньице правильно уловили, а?
— Смирно-о! Эй, ты, рябой, — подбери брюхо! Что ты — беременная баба? Носки, носки,
черт вас возьми! Сказано: пятки — вместе, носки — врозь. Харя чертова — как ты стоишь? Чего у тебя плечо плеча выше? Эх вы, обормоты, дураково племя. Смирно-о! Равнение налево, шагом… Куда тебя
черти двигают, свинья тамбовская, куда? Смирно-о! Равнение направо, ша-агом… арш! Ать — два, ать — два, левой, левой… Стой! Ну —
черти не нашего
бога, ну что мне с вами делать, а?
— «И хлопочи об наследстве по дедушке Василье, улещай его всяко, обласкивай покуда он жив и следи чтобы Сашка не украла чего. Дети оба поумирали на то скажу не наша воля,
бог дал,
бог взял, а ты первое дело сохраняй мельницу и обязательно поправь крылья к осени да не дранкой, а холстом. Пленику не потакай, коли он попал, так пусть работает сукин сын коли
черт его толкнул против нас». Вот! — сказал Пыльников, снова взмахнув книжкой.
— Не люблю, не люблю, когда ты так дерзко говоришь! — гневно возразила бабушка. — Ты во что сам вышел, сударь: ни
Богу свеча, ни
черту кочерга! А Нил Андреич все-таки почтенный человек, что ни говори: узнает, что ты так небрежно имением распоряжаешься — осудит! И меня осудит, если я соглашусь взять: ты сирота…
А мне одно нужно: покой! И доктор говорит, что я нервная, что меня надо беречь, не раздражать, и слава
Богу, что он натвердил это бабушке: меня оставляют в покое. Мне не хотелось бы выходить из моего круга, который я очертила около себя: никто не переходит за эту
черту, я так поставила себя, и в этом весь мой покой, все мое счастие.
В мелочах же, в каких-нибудь светских приемах, со мной
Бог знает что можно сделать, и я всегда проклинаю в себе эту
черту.
— Тут причина ясная: они выбирают
Бога, чтоб не преклоняться перед людьми, — разумеется, сами не ведая, как это в них делается: преклониться пред
Богом не так обидно. Из них выходят чрезвычайно горячо верующие — вернее сказать, горячо желающие верить; но желания они принимают за самую веру. Из этаких особенно часто бывают под конец разочаровывающиеся. Про господина Версилова я думаю, что в нем есть и чрезвычайно искренние
черты характера. И вообще он меня заинтересовал.
Легонько пошатываясь и улыбаясь рассеянной улыбкой захмелевшего человека, Бахарев вышел из комнаты. До ушей Привалова донеслись только последние слова его разговора с самим собой: «А Привалова я полюбил… Ей-богу, полюбил! У него в лице есть такое… Ах,
черт побери!..» Привалов и Веревкин остались одни. Привалов задумчиво курил сигару, Веревкин отпивал из стакана портер большими аппетитными глотками.
— Ах, угодники-бессребреники!.. Да Данила Семеныч приехал… А уж я по его образине вижу, што он не с добром приехал: и
черт чертом, страсть глядеть. Пожалуй, как бы Василия-то Назарыча не испужал… Ей-богу! Вот я и забежал к вам… потому…
— Жаль.
Черт возьми, что б я после того сделал с тем, кто первый выдумал
Бога! Повесить его мало на горькой осине.
А которые в
Бога не веруют, ну те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату, так ведь это один же
черт выйдет, все те же вопросы, только с другого конца.
Но клянусь вам, я торопился выставить не от тщеславия, а так, не знаю отчего, от радости, ей-богу как будто от радости… хотя это глубоко постыдная
черта, когда человек всем лезет на шею от радости.
И наконец, если доказан
черт, то еще неизвестно, доказан ли
Бог?
— Ну так, значит, и я русский человек, и у меня русская
черта, и тебя, философа, можно тоже на своей
черте поймать в этом же роде. Хочешь, поймаю. Побьемся об заклад, что завтра же поймаю. А все-таки говори: есть
Бог или нет? Только серьезно! Мне надо теперь серьезно.
Смеюсь с конторщиками: «Это в
Бога, говорю, в наш век ретроградно верить, а ведь я
черт, в меня можно».
Пусть я проклят, пусть я низок и подл, но пусть и я целую край той ризы, в которую облекается
Бог мой; пусть я иду в то же самое время вслед за
чертом, но я все-таки и твой сын, Господи, и люблю тебя, и ощущаю радость, без которой нельзя миру стоять и быть.
— По-моему, господа, по-моему, вот как было, — тихо заговорил он, — слезы ли чьи, мать ли моя умолила
Бога, дух ли светлый облобызал меня в то мгновение — не знаю, но
черт был побежден. Я бросился от окна и побежал к забору… Отец испугался и в первый раз тут меня рассмотрел, вскрикнул и отскочил от окна — я это очень помню. А я через сад к забору… вот тут-то и настиг меня Григорий, когда уже я сидел на заборе…
— Да ничего ровно, голубчик. Фу
черт, да этому тринадцатилетний школьник теперь не верит. А впрочем,
черт… Так ты вот и рассердился теперь на Бога-то своего, взбунтовался: чином, дескать, обошли, к празднику ордена не дали! Эх вы!
За чаем стали опять говорить о привидениях и злых духах. Захаров все домогался, какой
черт у гольдов. Дерсу сказал, что
черт не имеет постоянного облика и часто меняет «рубашку», а на вопрос, дерется ли
черт с добрым
богом Эндури, гольд пресерьезно ответил...
— Гром — это Агды. Когда
черт долго держится в одном месте, то
бог Эндули посылает грозу, и Агды гонит
черта. Значит, там, где разразилась гроза, был
черт. После ухода
черта (то есть после грозы) кругом воцаряется спокойствие: животные, птицы, рыбы, травы и насекомые тоже понимают, что
черт ушел, и становятся жизнерадостными, веселыми…
— Эндули [
Бог неба.]
черта гоняй! — сказал он довольным голосом и затем что-то неожиданно стал говорить солону.
— Раз, за какую вину, ей-богу, уже и не знаю, только выгнали одного
черта из пекла.
— Выпустил, правда твоя; но выпустил
черт. Погляди, вместо него бревно заковано в железо. Сделал же
Бог так, что
черт не боится козачьих лап! Если бы только думу об этом держал в голове хоть один из моих козаков и я бы узнал… я бы и казни ему не нашел!
—
Бог знает, что говоришь ты, кум! Как можно, чтобы
черта впустил кто-нибудь в шинок? Ведь у него же есть, слава
богу, и когти на лапах, и рожки на голове.
— Что-то как старость придет!.. — ворчал Каленик, ложась на лавку. — Добро бы, еще сказать, пьян; так нет же, не пьян. Ей-богу, не пьян! Что мне лгать! Я готов объявить это хоть самому голове. Что мне голова? Чтоб он издохнул, собачий сын! Я плюю на него! Чтоб его, одноглазого
черта, возом переехало! Что он обливает людей на морозе…
— Что за пропасть! в руках наших был, пан голова! — отвечали десятские. — В переулке окружили проклятые хлопцы, стали танцевать, дергать, высовывать языки, вырывать из рук…
черт с вами!.. И как мы попали на эту ворону вместо его,
Бог один знает!
— Молчи, баба! — с сердцем сказал Данило. — С вами кто свяжется, сам станет бабой. Хлопец, дай мне огня в люльку! — Тут оборотился он к одному из гребцов, который, выколотивши из своей люльки горячую золу, стал перекладывать ее в люльку своего пана. — Пугает меня колдуном! — продолжал пан Данило. — Козак, слава
богу, ни
чертей, ни ксендзов не боится. Много было бы проку, если бы мы стали слушаться жен. Не так ли, хлопцы? наша жена — люлька да острая сабля!
— Слава
богу, мы не совсем еще без ума, — сказал кум, —
черт ли бы принес меня туда, где она. Она, думаю, протаскается с бабами до света.
— Ишь как ты разлакомился там, в Заполье! — засмеялся опять Михей Зотыч. — У вас ведь там все правые, и один лучше другого, потому как ни
бога, ни
черта не знают. Жиды, да табашники, да потворщики, да жалостливые бабешки.
—
Богу вы все ответите за свои выдумки! — грозил Михей Зотыч. — Да и какой у вас
бог? Ни
бога, ни
черта… Про совесть-то слыхал, Карл Карлыч?
В глубине творения зародился грех,
черты творения исказились злом, не осуществилась в нем совершенная идея
Бога, нет в нем той любви к
Богу, которая только и делает бытие полным и содержательным.
— Какое тут прежнее! — воскликнул Ганя. — Прежнее! Нет, уж тут
черт знает что такое теперь происходит, а не прежнее! Старик до бешенства стал доходить… мать ревет. Ей-богу, Варя, как хочешь, я его выгоню из дому или… или сам от вас выйду, — прибавил он, вероятно вспомнив, что нельзя же выгонять людей из чужого дома.
А дочки тоже подивились на свою мамашу, так торжественно объявившую им, что «главнейшая
черта ее жизни — беспрерывная ошибка в людях», и в то же самое время поручавшую князя вниманию «могущественной» старухи Белоконской в Москве, причем, конечно, пришлось выпрашивать ее внимания Христом да
богом, потому что «старуха» была в известных случаях туга на подъем.
— Ох, помирать скоро, Андрошка… О душе надо подумать. Прежние-то люди больше нас о душе думали: и греха было больше, и спасения было больше, а мы ни
богу свеча ни
черту кочерга. Вот хоть тебя взять: напал на деньги и съежился весь. Из пушки тебя не прошибешь, а ведь подохнешь — с собой ничего не возьмешь. И все мы такие, Андрошка… Хороши, пока голодны, а как насосались — и конец.
— Пусть старый
черт чувствует… — хихикал Мыльников. — Всю его шахту за себя переведу. Тоже родню
Бог дал…
Челыш и Беспалый в это время шептались относительно Груздева. Его теперь можно будет взять, потому как и остановился он не у Основы, а в господском доме. Антип обещал подать весточку, по какой дороге Груздев поедет, а он большие тысячи везет с собой. Антип-то ловко все разведал у кучера: водку даве вместе пили, — ну, кучер и разболтался, а обережного обещался напоить. Проворный
черт, этот Матюшка Гущин, дай
бог троим с ним одним управиться.
Так караван и отвалил без хозяина, а Груздев полетел в Мурмос. Сидя в экипаже, он рыдал, как ребенок…
Черт с ним и с караваном!.. Целую жизнь прожили вместе душа в душу, а тут не привел
бог и глаза закрыть. И как все это вдруг… Где у него ум-то был?
«Ну что ж, — думал он, — ну я здесь, а они там; что ж тут прочного и хорошего. Конечно, все это лучше, чем быть вместе и жить
черт знает как, а все же и так мало проку. Все другом пустота какая-то… несносная пустота. Ничего, таки решительно ничего впереди, кроме труда, труда и труда из-за одного насущного хлеба. Ребенок?.. Да
бог его знает, что и из него выйдет при такой обстановке», — думал доктор, засыпая.