Неточные совпадения
Анна говорила, что приходило ей на язык, и сама удивлялась, слушая себя, своей способности
лжи. Как просты, естественны были ее слова и как похоже было, что ей просто хочется спать! Она
чувствовала себя одетою в непроницаемую броню
лжи. Она
чувствовала, что какая-то невидимая сила помогала ей и поддерживала ее.
И эту
ложь, и по свойству своего характера и потому, что он больше всех любил умирающего, Левин особенно больно
чувствовал.
«Для Бетси еще рано», подумала она и, взглянув в окно, увидела карету и высовывающуюся из нее черную шляпу и столь знакомые ей уши Алексея Александровича. «Вот некстати; неужели ночевать?» подумала она, и ей так показалось ужасно и страшно всё, что могло от этого выйти, что она, ни минуты не задумываясь, с веселым и сияющим лицом вышла к ним навстречу и,
чувствуя в себе присутствие уже знакомого ей духа
лжи и обмана, тотчас же отдалась этому духу и начала говорить, сама не зная, что скажет.
― Только не он. Разве я не знаю его, эту
ложь, которою он весь пропитан?.. Разве можно,
чувствуя что-нибудь, жить, как он живет со мной? Он ничего не понимает, не
чувствует. Разве может человек, который что-нибудь
чувствует, жить с своею преступною женой в одном доме? Разве можно говорить с ней? Говорить ей ты?
Дронов не возразил ему. Клим понимал, что Дронов выдумывает, но он так убедительно спокойно рассказывал о своих видениях, что Клим
чувствовал желание принять
ложь как правду. В конце концов Клим не мог понять, как именно относится он к этому мальчику, который все сильнее и привлекал и отталкивал его.
Райский положил щеку на руку, смотрел около и ничего не видел, кроме дорожки к крыльцу Веры,
чувствовал только яд
лжи, обмана.
Она страдала за эти уродливости и от этих уродливостей, мешавших жить,
чувствовала нередко цепи и готова бы была, ради правды, подать руку пылкому товарищу, другу, пожалуй мужу, наконец… чем бы он ни был для нее, — и идти на борьбу против старых врагов, стирать
ложь, мести сор, освещать темные углы, смело, не слушая старых, разбитых голосов, не только Тычковых, но и самой бабушки, там, где последняя безусловно опирается на старое, вопреки своему разуму, — вывести, если можно, и ее на другую дорогу.
Она
чувствовала условную
ложь этой формы и отделалась от нее, добиваясь правды. В ней много именно того, чего он напрасно искал в Наташе, в Беловодовой: спирта, задатков самобытности, своеобразия ума, характера — всех тех сил, из которых должна сложиться самостоятельная, настоящая женщина и дать направление своей и чужой жизни, многим жизням, осветить и согреть целый круг, куда поставит ее судьба.
И от этого у него всегда были грустные глаза. И от этого, увидав Нехлюдова, которого он знал тогда, когда все эти
лжи еще не установились в нем, он вспомнил себя таким, каким он был тогда; и в особенности после того как он поторопился намекнуть ему на свое религиозное воззрение, он больше чем когда-нибудь
почувствовал всё это «не то», и ему стало мучительно грустно. Это же самое — после первого впечатления радости увидать старого приятеля —
почувствовал и Нехлюдов.
Опять нотабене. Никогда и ничего такого особенного не значил наш монастырь в его жизни, и никаких горьких слез не проливал он из-за него. Но он до того увлекся выделанными слезами своими, что на одно мгновение чуть было себе сам не поверил; даже заплакал было от умиления; но в тот же миг
почувствовал, что пора поворачивать оглобли назад. Игумен на злобную
ложь его наклонил голову и опять внушительно произнес...
Мои письма становились все тревожнее; с одной стороны, я глубоко
чувствовал не только свою вину перед Р., но новую вину
лжи, которую брал на себя молчанием. Мне казалось, что я пал, недостоин иной любви… а любовь росла и росла.
Но
ложь пантеистического сознания в том, что оно смешивает все со всем, не отличает Творца от творения, не знает истины о Троичности, не
чувствует мистической диалектики бытия и совершающейся в ней драмы с Лицами.
Бывали случаи, что старались поймать Н.И. Пастухова, сообщали ложные сведения, чтоб подвести газету, много посылали анонимных писем, но его провести было трудно. Он
чувствовал, где
ложь и где правда.
— Но каково же всего этого дожидаться? Муж еще, может быть, спокойнее меня, потому что он хорошо знает и сумеет, конечно, доказать, что все это
ложь; но что же я должна буду
чувствовать, а между тем, Егор Егорыч, я дочь вашего преданного и верного друга!.. Сжальтесь вы хоть сколько-нибудь надо мною!
И как понятно — ведь я то же самое думал и
чувствовал, что они писали, а они умели угадать самые сокровенные движения души, самые тайные мысли, всю
ложь и неправду жизни.
Здесь исчезает житейская нравственность: ты создаешь себе новую в своем новом мире и в нем
чувствуешь свою правоту, достоинство или ничтожество и
ложь по-своему, независимо от жизни.
— Ты уж не противься, пожалуйста. Это я для себя делаю, — сказала она иронически, давая
чувствовать, что она всё делает для него и только этим не дает ему права отказать ей. Он молчал и морщился. Он
чувствовал, что
ложь эта, окружающая его, так путалась, что уж трудно было разобрать что-нибудь.
Как умный человек, он не мог не
чувствовать, что в своем особом мнении он зашел слишком далеко, и сколько
лжи понадобилось ему, чтобы скрывать от себя и от людей это чувство!
И, глотая,
чувствовали внезапно, что та прежняя трезвая жизнь была обманом и
ложью, а настоящее здесь, в этих опущенных милых ресницах, в этом пожаре мыслей и чувств, в этом бокале, который хрустнул в чьих-то руках, и полилось на скатерть, как кровь, красное вино.
Он мысленно еще раз перечитал строки брошенного женского письма, где каждая буква лгала… Да,
ложь и
ложь, бесконечная женская
ложь, тонкая, как паутина, и, как паутина, льнущая ко всему. А он так хорошо
чувствовал себя именно потому, что ушел от этой
лжи и переживал блаженное ощущение свободы, как больной, который встал с постели. Будет, довольно… Прошлое умерло.
— По отношению ко мне все это совершенно справедливо, и я постоянно
чувствую, как нехорошо иметь неопрятное прошлое, — чистых не в чем упрекать и на них выдумывают, а о нас можно говорить правду, которая тяжелее всякой
лжи, — но то дурное, что я делала, я уже оставила.
Но отсюда же проистекают и его
ложь, и религиозная омерзительность, которую столь пламенно
чувствовали носители единобожия, пророки Израиля.
Ложь продолжает тянуться. Все больше любовь как будто покрывается грязными, сальными пятнами. Вронского временами охватывает «странное чувство беспричинного омерзения». Анна вздрагивает от отвращения,
чувствуя место на руке, к которому прикоснулись губы мужа. И все-таки она, «со своею сильною, честной натурой», продолжает жить, отдавая на величайшее поругание женскую свою природу.
Чувствуя омерзение к разносторонней «направленской»
лжи, с таким избытком переполняющей в наше время жизнь так называемых «мыслящих деятелей» того или другого закала, он с чувством глубокой и нервной гадливости удалялся от битых ходов и искал своей доли в безыскусственном и простом выполнении своих обязанностей, из которых первейшею считал заботу о своем собственном усовершенствовании.
Токарев опустил голову. Жуткое прошло у него по душе — жуткое и от смысла ее слов, и что она в этом признавалась. Он
почувствовал, что дальше в их разговоре не будет
лжи, что и он будет говорить всю правду, какова бы она ни была. Ветер бешеным порывом налетел из сада и зазвенел в стеклах окон.
Он знал отлично, что maman говорит правду; в ее рассказе о генерале Шумихине и урожденной баронессе Кольб не было ни одного слова
лжи, но тем не менее все-таки он
чувствовал, что она лжет.
Ложь чувствовалась в ее манере говорить, в выражении лица, во взгляде, во всем.
Нелли
чувствует, что говорит обидную и незаслуженную
ложь, но для спасения мужа она способна забыть и логику, и такт, и сострадание к людям… В ответ на ее угрозу доктор с жадностью выпивает стакан холодной воды. Нелли начинает опять умолять, взывать к состраданию, как самая последняя нищая… Наконец доктор сдается. Он медленно поднимается, отдувается, кряхтит и ищет свой сюртук.
От печки жарко. Темные налеты, мигая, проносятся по раскаленным углям. Синие огоньки колышутся медленнее. Их зловещая, уничтожающая правда —
ложь, я это
чувствую сердцем, но она глубока, жизненна и серьезна. А мне все нужно начинать сначала, все, чем я жил. У меня, — о, у меня «дума лютая» звучала такой захватывающею, безнадежною тоскою! Самому было приятно слушать. И теперь мне стыдно за это. И так же стыдно за все мелкие, без корней в душе ответы, которыми я до сих пор жил.
Конечно, это было непроходимо глупо, и сегодняшняя моя
ложь была бы искуснее, я уже
чувствую во рту ее сладкий, хлороформенный, наркотический вкус.
— Меня это застало врасплох… Я, признаться, не имел никаких определенных намерений… — растерянно отвечал Николай Павлович,
чувствуя, что краска покрывает его лицо от этой невольной
лжи.
Милости ее велики: все, что насказали мне о тебе, —
ложь, я это вижу, я это
чувствую по твоим ласкам.
— Порок его ненавижу, а человека в нем люблю. Что же, не жена, законом не связана, а все-таки беспомощна, разлюбить не смогу… Какая дурная, должно быть, я стала?
Ложь… Обман… Разлюбить не в силах…
чувствую это…
— О, тем лучше! — ответила она. — Я знаю, что моя мать покровительствует нашей любви, как я угадала сразу, и что ты именно тот, кому она меня предназначила, но лгать моей бедной няне даже для того, чтобы доставить тебе удовольствие… мне тяжело. Во
лжи вообще есть что-то ужасно неприятное, чтобы лгать, нужно презирать или того, кому лжешь, или себя самое. Когда я вижу, что Ядвига верит тому, что я ей говорю, я
чувствую, что мне стыдно за ее доверие. Иногда я себя спрашиваю, не принесет ли мне это несчастье?
Она отвернулась, так как
почувствовала, что лицо ее от этой кощунственной
лжи покрылось краскою стыда.
— Видишь, какая она хитрая, — сказала я Степе, — сейчас же сочиняет историю… Но неужели ты не
почувствовал, что это грубая
ложь?
Был весел и Сергей Андреич: смеялся, закруглял слова и жесты, самодовольно помахивал рукою — и со смятением
чувствовал, что в правде его слов таится страшная и неуловимая
ложь.
Правда, он и сам смеялся при этом, так как давно позабыл, где в его словах правда, а где
ложь, то, что табачным дымом обволакивало всю его беспутную, пьяную жизнь. Но сегодня — в октябрьском утре, идя по холодным улицам, — он ясно
почувствовал, что вчерашнее —
ложь и что «он» просто негодяй; и было стыдно вчерашних мальчишеских слов.