Неточные совпадения
Несмотря на мрачность окружающей
природы, он
чувствовал себя особенно возбужденным.
Нельзя, однако же, сказать, чтобы
природа героя нашего была так сурова и черства и чувства его были до того притуплены, чтобы он не знал ни жалости, ни сострадания; он
чувствовал и то и другое, он бы даже хотел помочь, но только, чтобы не заключалось это в значительной сумме, чтобы не трогать уже тех денег, которых положено было не трогать; словом, отцовское наставление: береги и копи копейку — пошло впрок.
Кончилось тем, что явился некто третий и весьма дерзкий, изнасиловал тетку, оплодотворил и,
почувствовав себя исполнившей закон
природы, тетка сказала всем лишним людям...
В Риме, устроив с Кириловым мастерскую, он делил время между музеями, дворцами, руинами, едва
чувствуя красоту
природы, запирался, работал, потом терялся в новой толпе, казавшейся ему какой-то громадной, яркой, подвижной картиной, отражавшей в себе тысячелетия — во всем блеске величия и в поразительной наготе всей мерзости — отжившего и живущего человечества.
«Нет, это не ограниченность в Тушине, — решал Райский, — это — красота души, ясная, великая! Это само благодушие
природы, ее лучшие силы, положенные прямо в готовые прочные формы. Заслуга человека тут —
почувствовать и удержать в себе эту красоту природной простоты и уметь достойно носить ее, то есть ценить ее, верить в нее, быть искренним, понимать прелесть правды и жить ею — следовательно, ни больше, ни меньше, как иметь сердце и дорожить этой силой, если не выше силы ума, то хоть наравне с нею.
С отъездом Веры Райского охватил ужас одиночества. Он
чувствовал себя сиротой, как будто целый мир опустел, и он очутился в какой-то бесплодной пустыне, не замечая, что эта пустыня вся в зелени, в цветах, не
чувствуя, что его лелеет и греет
природа, блистающая лучшей, жаркой порой лета.
Он
почувствовал себя почти преступником, что, шатаясь по свету, в холостой, бесприютной жизни своей, искал привязанностей, волоча сердце и соря чувствами, гоняясь за запретными плодами, тогда как здесь сама
природа уготовила ему теплый угол, симпатии и счастье.
Райский, живо принимая впечатления, меняя одно на другое, бросаясь от искусства к
природе, к новым людям, новым встречам, —
чувствовал, что три самые глубокие его впечатления, самые дорогие воспоминания, бабушка, Вера, Марфенька — сопутствуют ему всюду, вторгаются во всякое новое ощущение, наполняют собой его досуги, что с ними тремя — он связан и той крепкой связью, от которой только человеку и бывает хорошо — как ни от чего не бывает, и от нее же бывает иногда больно, как ни от чего, когда судьба неласково дотронется до такой связи.
И везде, среди этой горячей артистической жизни, он не изменял своей семье, своей группе, не врастал в чужую почву, все
чувствовал себя гостем и пришельцем там. Часто, в часы досуга от работ и отрезвления от новых и сильных впечатлений раздражительных красок юга — его тянуло назад, домой. Ему хотелось бы набраться этой вечной красоты
природы и искусства, пропитаться насквозь духом окаменелых преданий и унести все с собой туда, в свою Малиновку…
Он забыл, где он — и, может быть, даже — кто он такой.
Природа взяла свое, и этим крепким сном восстановила равновесие в силах. Никакой боли, пытки не
чувствовал он. Все — как в воду кануло.
Но и вечером, в этом душном томлении воздуха, в этом лунном пронзительном луче, в тихо качающихся пальмах, в безмятежном покое
природы, есть что-то такое, что давит мозг, шевелит нервы, тревожит воображение. Сидя по вечерам на веранде, я
чувствовал такую же тоску, как в прошлом году в Сингапуре. Наслаждаешься и страдаешь, нега и боль! Эта жаркая
природа, обласкав вас страстно, напутствует сон ваш такими богатыми грезами, каких не приснится на севере.
И
природа наша так же: в палящем дне на севере вы уже
чувствуете удушливое дыхание земли, предвещающее к ночи грозу, потоки дождя и перемену надолго.
И он еще больше, чем на службе,
чувствовал, что это было «не то», а между тем, с одной стороны, не мог отказаться от этого назначения, чтобы не огорчить тех, которые были уверены, что они делают ему этим большое удовольствие, а с другой стороны, назначение это льстило низшим свойствам его
природы, и ему доставляло удовольствие видеть себя в зеркале в шитом золотом мундире и пользоваться тем уважением, которое вызывало это назначение в некоторых людях.
— Она? — Марья Павловна остановилась, очевидно желая как можно точнее ответить на вопрос. — Она? — Видите ли, она, несмотря на ее прошедшее, по
природе одна из самых нравственных натур… и так тонко
чувствует… Она любит вас, хорошо любит, и счастлива тем, что может сделать вам хоть то отрицательное добро, чтобы не запутать вас собой. Для нее замужество с вами было бы страшным падением, хуже всего прежнего, и потому она никогда не согласится на это. А между тем ваше присутствие тревожит ее.
Но, как человек от
природы умный и добрый, он очень скоро
почувствовал невозможность такого примирения и, чтобы не видеть того внутреннего противоречия, в котором он постоянно находился, всё больше и больше отдавался столь распространенной среди военных привычке пить много вина и так предался этой привычке, что после тридцатипятилетней военной службы сделался тем, что врачи называют алкоголиком.
Иногда он в гораздо большей степени
чувствует себя поставленным перед обществом, чем перед космосом, и гораздо больше
чувствует власть общества, а не власть
природы.
Сам же я не только не намерен просить за него прощенья или извинять и оправдывать простодушную его веру его юным возрастом, например, или малыми успехами в пройденных им прежде науках и проч., и проч., но сделаю даже напротив и твердо заявлю, что
чувствую искреннее уважение к
природе сердца его.
Следующий день был последним днем июля. Когда занялась заря, стало видно, что погода будет хорошая. В горах еще кое-где клочьями держался туман. Он словно
чувствовал, что доживает последние часы, и прятался в глубокие распадки.
Природа ликовала: все живое приветствовало всесильное солнце, как бы сознавая, что только одно оно может прекратить ненастье.
Не повторятся больше наши долгие одинокие прогулки за городом, где, потерянные между лугов, мы так ясно
чувствовали и весну
природы, и нашу весну…
Мы вообще в
природе, в истории и в жизни всего больше знаем удачи и успехи; мы теперь только начинаем
чувствовать, что не все так хорошо подтасовано, как казалось, потому что мы сами — неудача, проигранная карта.
Он не мог грубо порвать узы Naturgewalt'a, [власти
природы (нем.).] связывавшего его с нею, ни крепкие узы симпатии, связывавшие с нами; он во всяком случае должен был изойти кровью, и,
чувствуя это, он старался сохранить ее и нас, — судорожно не выпускал ни ее, ни наших рук, — а мы свирепо расходились, четвертуя его, как палачи!
Поэтому в русской
природе, в русских домах, в русских людях я часто
чувствовал жуткость, таинственность, чего я не
чувствую в Западной Европе, где элементарные духи скованы и прикрыты цивилизацией.
Я изначально
чувствовал падшесть мира и несчастье человека, но верил в высшую
природу человека.
В
природе я
чувствовал именно «священнодействие», полное гармонии и смысла.
Девки в лес, я за ними», — веселая песня, которую, однако, он поет с такою скукой, что под звуки его голоса начинаешь тосковать по родине и
чувствовать всю неприглядность сахалинской
природы.
В самих звуках ничего нет привлекательного для уха, но в них бессознательно
чувствуешь и понимаешь общую гармонию жизни в целой
природе…
Неравнодушно слушая страстное шипенье и бормотанье своих черных кавалеров, и пестрые дамы начинают
чувствовать всемогущий голос
природы и оказывают сладострастные движения: они охорашиваются, повертываются, кокетливо перебирают носами свои перья, вздрагивая, распускают хвосты, взмахивают слегка крыльями, как будто хотят слететь с дерева, и вдруг,
почувствовав полное увлечение, в самом деле быстро слетают на землю… стремглав все косачи бросаются к ним… и вот между мирными, флегматическими тетеревами мгновение вскипает ревность и вражда, ибо курочек бывает всегда гораздо менее, чем косачей, а иногда на многих самцов — одна самка.
Тут она не тревожила его никакими определенными и неразрешимыми вопросами; тут этот ветер вливался ему прямо в душу, а трава, казалось, шептала ему тихие слова сожаления, и, когда душа юноши, настроившись в лад с окружающею тихою гармонией, размягчалась от теплой ласки
природы, он
чувствовал, как что-то подымается в груди, прибывая и разливаясь по всему его существу.
Запустелые нивы сего обновленного сильными
природы потрясениями полукружия
почувствовали соху, недра их раздирающую.
С ними научался он
чувствовать изящности
природы; с ними научался познавать все уловки искусства, крыющегося всегда в одушевленных стихотворством видах, с ними научался изъявлять чувствия свои, давать тело мысли и душу бездыханному.
Верстовой столб представляется великаном и совсем как будто идет, как будто вот-вот нагонит; надбрежная ракита смотрит горою, и запоздалая овца, торопливо перебегающая по разошедшимся половицам моста, так хорошо и так звонко стучит своими копытками, что никак не хочется верить, будто есть люди, равнодушные к красотам
природы, люди, способные то же самое
чувствовать, сидя вечером на каменном порожке инвалидного дома, что
чувствуешь только, припоминая эти милые, теплые ночи, когда и сонная река, покрывающаяся туманной дымкой, <и> колеблющаяся возле ваших ног луговая травка, и коростель, дерущий свое горло на противоположном косогоре, говорят вам: «Мы все одно, мы все
природа, будем тихи теперь, теперь такая пора тихая».
Отлично
чувствуешь себя в эту пору в деревне, хотя и живешь, зная, что за ворота двора ступить некуда.
Природа облагает человека зажорами и, по народному выражению, не река уже топит, а лужа.
А поэзию как же я стану отвергать, когда я
чувствую ее и в
природе, и в сочетании звуков.
В первый раз
почувствовал я, что и вид зимней
природы может иметь свою красоту.
Дарья Васильевна, старая и глухая сплетница, хотя и добродушная женщина, не
чувствовала унизительности своего положения, а очень неглупая и добрая по
природе Александра Ивановна, конечно, не понимавшая вполне многих высоких качеств своей благодетельницы и не умевшая поставить себя в лучшее отношение, много испытывала огорчений, и только дружба Миницких и моих родителей облегчала тягость ее положения.
Сергеевка занимает одно из самых светлых мест в самых ранних воспоминаниях моего детства. Я
чувствовал тогда
природу уже сильнее, чем во время поездки в Багрово, но далеко еще не так сильно, как
почувствовал ее через несколько лет. В Сергеевке я только радовался спокойною радостью, без волнения, без замирания сердца. Все время, проведенное мною в Сергеевке в этом году, представляется мне веселым праздником.
Три года для восьмилетнего возраста значат очень много, и можно было бы ожидать, что я гораздо живее, сознательнее, разумнее
почувствую красоты разнообразной, живописной
природы тех местностей, по которым нам должно было проезжать.
Ванька был большой трус: вообще, въезжая в какой-либо город, он уже
чувствовал некоторую робость; он был больше сын деревни и
природы!
Скажите мне, отчего в эту ночь воздух всегда так тепел и тих, отчего в небе горят миллионы звезд, отчего
природа одевается радостью, отчего сердце у меня словно саднит от полноты нахлынувшего вдруг веселия, отчего кровь приливает к горлу, и я
чувствую, что меня как будто поднимает, как будто уносит какою-то невидимою волною?
Когда Калинович, облекшись предварительно тоже в новое и очень хорошее белье, надел фрачную пару с высокоприличным при ней жилетом, то, посмотревшись в зеркало,
почувствовал себя, без преувеличения, как бы обновленным человеком; самый опытный глаз, при этой наружности, не заметил бы в нем ничего провинциального: довольно уже редкие волосы, бледного цвета, с желтоватым отливом лицо; худощавый, стройный стан; приличные манеры — словом, как будто с детских еще лет водили его в живописных кафтанчиках гулять по Невскому, учили потом танцевать чрез посредство какого-нибудь мсье Пьеро, а потом отдали в университет не столько для умственного образования, сколько для усовершенствования в хороших манерах, чего, как мы знаем, совершенно не было, но что вложено в него было самой уж, видно,
природой.
Человек, по затемненной своей
природе,
чувствует то же, что и они, но в нем еще таится светлый луч рая, — он стремится мало что двигаться физически, но и духовно, то есть освобождать в себе этот духовный райский луч, и удовлетворяется лишь тогда, когда, побуждаемый этим райским лучом, придет хоть и в неполное, но приблизительное соприкосновение с величайшей радостью, с величайшей истиною и величайшим могуществом божества.
Древний раб знал, что он раб от
природы, а наш рабочий,
чувствуя себя рабом, знает, что ему не надо быть рабом, и потому испытывает мучения Тантала, вечно желая и не получая того, что не только могло, но должно бы быть. Страдания для рабочих классов, происходящие от противоречия между тем, что есть и что должно бы быть, удесятеряются вытекающими из этого сознания завистью и ненавистью.
Передонов
чувствовал в
природе отражения своей тоски, своего страха под личиною ее враждебности к нему, — той же внутренней и недоступной внешним определениям жизни во всей
природе, жизни, которая одна только и создает истинные отношения, глубокие и несомненные, между человеком и
природою, этой жизни он не
чувствовал.
Ах, Андрей, Андрей, прекрасно это солнце, это небо, все, все вокруг нас прекрасно, а ты грустишь; но если бы в это мгновение ты держал в своей руке руку любимой женщины, если б эта рука и вся эта женщина были твои, если бы ты даже глядел ее глазами,
чувствовал не своим, одиноким, а ее чувством, — не грусть, Андрей, не тревогу возбуждала бы в тебе
природа, и не стал бы ты замечать ее красоты; она бы сама радовалась и пела, она бы вторила твоему гимну, потому что ты в нее, в немую, вложил бы тогда язык!
Он шел и
чувствовал, что он помпадур. Это чувство ласкало, нежило, манило его. Ни письмоводителя, ни квартального, ни приставов — ничего не существовало для него в эту минуту. Несмотря на утренний полусумрак, воздух казался проникнутым лучами; несмотря на глубокое безмолвие,
природа казалась изнемогающею под бременем какого-то кипучего и нетерпеливо-просящегося наружу ликования. Он знал, что он помпадур, и знал, куда и зачем он идет. Грудь его саднило, блаженство катилось по всем его жилам.
Он был так умен, несмотря на то, что не получил никакого образованья, так тонко понимал, несмотря на то, что выражался грубо, по-топорному, — что
почувствовал всё неравенство
природы этих двух существ и крепко призадумался.
Здесь
чувствуешь себя погруженным в столпившуюся у дома
природу, которая, разумно и спокойно теснясь, образует одно целое с передним и боковым фасадами.
Впрочем, была одна область, в которой я
чувствовал себя до известной степени сильным и даже компетентным: это — описание
природы.
Мне почему-то показалось, что из всей «академии» только этот Пепко отнесся ко мне с какой-то скрытой враждебностью, и я
почувствовал себя неловко. Бывают такие встречи, когда по первому впечатлению почему-то невзлюбишь человека. Как оказалось впоследствии, я не ошибся: Пепко возненавидел меня с первого раза, потому что по
природе был ревнив и относился к каждому новому человеку крайне подозрительно. Мне лично он тоже не понравился, начиная с его длинного носа и кончая холодной сырой рукой.
Маркушка
чувствовал обновляющуюся
природу, как
чувствовал и то, что сам он не может принять участия в этом обновлении, и каждую минуту готов был отлететь в сторону, отвалившись мертвым куском от общей живой массы, совершившей установленный круговорот.