Неточные совпадения
Обыкновенно люди такого роста говорят басом, а этот говорил почти детским дискантом. На голове у него — встрепанная шапка полуседых волос, левая сторона лица измята глубоким шрамом, шрам оттянул нижнее веко, и от этого левый глаз казался больше правого. Со щек волнисто спускалась двумя прядями седая борода, почти обнажая подбородок и толстую нижнюю губу. Назвав свою фамилию, он пристально, разномерными глазами посмотрел на Клима и снова начал
гладить изразцы. Глаза —
черные и очень блестящие.
Вон она, в темном платье, в
черном шерстяном платке на шее, ходит из комнаты в кухню, как тень, по-прежнему отворяет и затворяет шкафы, шьет,
гладит кружева, но тихо, без энергии, говорит будто нехотя, тихим голосом, и не по-прежнему смотрит вокруг беспечно перебегающими с предмета на предмет глазами, а с сосредоточенным выражением, с затаившимся внутренним смыслом в глазах.
Пан Данило ни слова и стал поглядывать на темную сторону, где далеко из-за леса
чернел земляной вал, из-за вала подымался старый замок. Над бровями разом вырезались три морщины; левая рука
гладила молодецкие усы.
»-он то
гладил ее по ноге, которая упруго и рельефно выделялась под платьем, то щипал ее за щеку, то щекотал ей шею своими жесткими,
черными, завитыми кверху усами…
Речь его лилась тяжело, но свободно, он
гладил бороду
черной рукою и пристально смотрел в лицо Павла.
Добрую корову
погладит, велит кусок
черного хлеба с солью принести и из своих рук накормит; худой, не брегущей о хозяйской выгоде корове пальцем погрозит.
Максим
погладил собаку, а она положила ему свои
черные лапы на плеча и стала лизать его лицо.
Перстень
погладил черную бороду и лукавою усмешкой выказал два ряда ровных и белых зубов, от которых загорелое лицо его показалось еще смуглее.
Он ушел. Коковкина пошла утешать Сашу. Саша грустно сидел у окна и смотрел на звездное небо. Уже спокойны и странно печальны были его
черные глаза. Коковкина молча
погладила его по голове.
Когда старик поднимает голову — на страницы тетради ложится тёмное, круглое пятно, он
гладит его пухлой ладонью отёкшей руки и, прислушиваясь к неровному биению усталого сердца, прищуренными глазами смотрит на белые изразцы печи в ногах кровати и на большой, во всю стену, шкаф, тесно набитый
чёрными книгами.
Чёрный, кудрявый Стёпа, сидя на подоконнике, распустив толстые губы свои,
гладил лоб дрожащей рукою, и казалось, что он сейчас упадёт, ударится головою в пол. Вот он зачем-то оторвал расстегнувшийся манжет рубашки и швырнул его в угол.
Стояли светлые, теплые, лунные ночи — сладкие ночи любви! На ложе из тигровых шкур лежала обнаженная Суламифь, и царь, сидя на полу у ее ног, наполнял свой изумрудный кубок золотистым вином из Мареотиса, и пил за здоровье своей возлюбленной, веселясь всем сердцем, и рассказывал он ей мудрые древние странные сказания. И рука Суламифи покоилась на его голове,
гладила его волнистые
черные волосы.
И он, находивший веселие сердца в сверкающих переливах драгоценных камней, в аромате египетских благовонных смол, в нежном прикосновении легких тканей, в сладостной музыке, в тонком вкусе красного искристого вина, играющего в чеканном нинуанском потире, — он любил также
гладить суровые гривы львов, бархатные спины
черных пантер и нежные лапы молодых пятнистых леопардов, любил слушать рев диких зверей, видеть их сильные и прекрасные движения и ощущать горячий запах их хищного дыхания.
— Я — заплутался, знаешь? Метель, страшный ветер, я думал — замерзну, — торопливо рассказывал Жорж,
гладя ее руку, лежавшую на колене. Ему было лет сорок, красное толстогубое лицо его с
черными усами казалось испуганным, тревожным, он крепко потирал седую щетину волос на своем круглом черепе и говорил все более трезво.
Слева и справа от лодки из
черной воды поднялись какие-то здания — баржи, неподвижные, мрачные и тоже
черные. На одной из них двигался огонь, кто-то ходил с фонарем. Море,
гладя их бока, звучало просительно и глухо, а они отвечали ему эхом, гулким и холодным, точно спорили, не желая уступить ему в чем-то.
Лёня ездил к Есенину в деревню, Есенин в Петербурге от Лёни не выходил. Так и вижу их две сдвинутые головы — на гостиной банкетке, в хорошую мальчишескую обнимку, сразу превращавшую банкетку в школьную парту… (Мысленно и медленно обхожу ее:) Лёнина
черная головная
гладь. Есенинская сплошная кудря, курча. Есенинские васильки, Лёнины карие миндалины. Приятно, когда обратно — и так близко. Удовлетворение, как от редкой и полной рифмы.
— Гуль-Гуль, голубушка, родная моя, опомнись! — утешала я девочку,
гладя ее
черную головку, прильнувшую к моей груди. — Зачем же плакать, Гуль-Гуль, если ты счастлива? Зачем же плакать, дитя! Не плакать, а радоваться надо.
— Милая детка, — говорит она, все еще любовно
гладя короткие иссиня-черные волосы больной, — природа распорядилась человечеством как нельзя более мудро.
— Успокойся, княжна-козочка, успокойся, джаным-светик, ни одна роза не расцветет без воли Господа, — успокаивала меня добрая грузинка,
гладя мои
черные косы и утирая мои слезы грубыми, заскорузлыми от работы руками.
Мы вышли на палубу. Светало. Тусклые, серые волны мрачно и медленно вздымались, водная
гладь казалась выпуклою. По ту сторону озера нежно голубели далекие горы. На пристани, к которой мы подплывали, еще горели огни, а кругом к берегу теснились заросшие лесом горы, мрачные, как тоска. В отрогах и на вершинах белел снег.
Черные горы эти казались густо закопченными, и боры на них — шершавою, взлохмаченною сажею, какая бывает в долго не чищенных печных трубах. Было удивительно, как черны эти горы и боры.
Вера Дмитриевна, уткнувшись лицом в ладони, плакала, стыдясь своих слез и не в силах сдержать. А он нежно
гладил ее по волосам. Белый сумрак спускался на море. Бултыхала вода, над тихою поверхностью кувыркались выгнутые
черные спины дельфинов с торчащими плавниками. И все кругом было смутно и бело.
Была у Нинки особенность, Марк всегда ею любовался.
Черные брови ее были в непрерывном движении: то медленно поднимутся высоко вверх, и лицо яснеет; то надвинутся на лоб, и как будто темное облако проходит по лицу. Сдерживая на тонких губах улыбку, он смотрел в ее лицо,
гладил косы, лежавшие на крепких плечах, и сладко ощущал, как к коленям его прижималась молодая девическая грудь.
Понравилась ему, видимо, лакомая влага. С самодовольной улыбкой
погладил он свою бороду, которую звали полосатой, так как она была
черная с проседью, и любовно посмотрел на оставшееся во фляжке вино.
Полюбилась ему, видимо, лакомая влага. С самодовольной улыбкой
погладил он свою бороду, которую звали полосатой, так как она была
черная с проседью, и любовно посмотрел на оставшееся во фляжке вино.
— Друг ты мой единственный! — говорил Владимир Михайлович и
гладил черную блестящую шерсть. Точно от полноты чувства, собака опрокидывалась на спину, скалила белые зубы и легонько ворчала, радостная и возбужденная. А он вздыхал, ласкал ее и думал, что нет больше на свете никого, кто любил бы его.
Она засмеялась и действительно
погладила и трижды поцеловала свою правую руку. Он дико смотрел на нее, и мысли его, такие медленные, теперь бежали с отчаянной быстротою; и уже приближалось, словно
черная туча, то ужасное и непоправимое, как смерть.