Неточные совпадения
Кроме их медленными кругами носились в воздухе
коршуны; близ жилых мест появлялись и вороны, гораздо ярче колоритом наших:
черный цвет был на них
чернее и резко оттенялся от светлых пятен.
Лентовским любовались, его появление в саду привлекало все взгляды много лет, его гордая стремительная фигура поражала энергией, и никто не знал, что, прячась от ламп Сименса и Гальске и ослепительных свечей Яблочкова, в кустах, за кассой, каждый день, по очереди, дежурят три
черных ворона, три
коршуна, «терзающие сердце Прометея»…
Лентовским любовались, его появление в саду привлекало все взгляды, его гордая фигура поражала энергией, и никто не знал, что, прячась от ламп Сименса и Гальске и ослепительных свечей Яблочкова в кустах за кассой, каждый день дежурят три
черных ворона, три
коршуна, «терзающие сердце Прометея».
Восток белел приметно, и розовый блеск обрисовал нижние части большого серого облака, который, имея вид
коршуна с растянутыми крылами, державшего змею в когтях своих, покрывал всю восточную часть небосклона; фантастически отделялись предметы на дальнем небосклоне и высокие сосны и березы окрестных лесов
чернели, как часовые на рубеже земли; природа была тиха и торжественна, и холмы начинали озаряться сквозь белый туман, как иногда озаряется лицо невесты сквозь брачное покрывало, всё было свято и чисто — а в груди Вадима какая буря!
Кругом опять вошла в колею жизнь пустыни. Орлята и
коршуны заливались своим свистом и ржанием, переливчатым и неприятным, по ветвям лиственниц ходил ленивый шорох, и утки, забыв или даже не зная о недавней тревоге, опять лежали
черными комьями на гладкой воде озера.
По временам, будто кинутый чьей-то невидимой рукой, из-за гор вылетал
черной точкой орел или
коршун и плавно опускался к реке, проносясь над нашими головами.
В низеньком, худощавом старике, старшем штурманском офицере «
Коршуна», Степане Ильиче Овчинникове, адмирал встретил бывшего сослуживца в
Черном море, очень обрадовался, подсел к нему, и они стали вспоминать прошлое, для них одинаково дорогое.
На минуту «
Коршун» замедляет ход, и, быстро поднявшись по веревочному трапу, на палубу выскакивает высокий, худой калифорниец с нервным, загорелым лицом, опушенным густой
черной бородой.
Пуская
черные клубы дыма из своей белой трубы, «
Коршун» полным ходом приближается к пенящимся бурунам, которые волнистой серебристой лентой белеются у острова. Это могучие океанские волны с шумом разбиваются о преграду, поднявшуюся благодаря вековечной работе маленьких полипов из неизмеримых глубин океана, — об узкую надводную полоску кольцеобразного кораллового рифа у самого острова.
Большой пароход, ходивший между Лисабоном и Рио-Жанейро, гудел парами, готовый к отплытию. На палубе его толпилось много пассажиров, среди которых обращали на себя внимание моряков «
Коршуна»
черные рясы и уродливые, похожие на приплюснутые треуголки, шляпы католических монахов. Их было особенно много.
«
Коршун» снова имел свой прежний внушительный и красивый вид, и старший офицер, хлопотавший все эти дни на корвете, любовным взором своих маленьких
черных глазок ласкал почти готовую грот-мачту, с довольным видом пощипывая свои длинные, густые
черные бакенбарды…
Выслушав рапорты, адмирал, веселый, видимо уже расположенный к «
Коршуну», снял фуражку, обнажив свою круглую голову с коротко остриженными
черными, слегка серебрившимися волосами, и, крепко пожав руку старшего офицера, приветливо проговорил, слегка заикаясь...
В наших санях: Ольга, Саня Орлова, я; на коленях у нас — Султана, испускающая громкий визг при каждом толчке; на передней скамейке — Боб, Вася Рудольф, виновник-устроитель этой поездки, и Костя Береговой. Во второй тройке — Маруся, хохочущая и щебечущая, как птичка, Ксения в удивительной белой ротонде, в которой
черная головка итальянского мальчугана тонет, как муха в молоке, Боря
Коршунов, Федя Крымов и Володя Кареев.