Неточные совпадения
На голове у нее, в
черных волосах, своих без примеси, была маленькая гирлянда анютиных глазок и такая же на
черной ленте
пояса между белыми кружевами.
Самгин следил, как соблазнительно изгибается в руках офицера с
черной повязкой на правой щеке тонкое тело высокой женщины с обнаженной до
пояса спиной, смотрел и привычно ловил клочки мудрости человеческой. Он давно уже решил, что мудрость, схваченная непосредственно у истока ее, из уст людей, — правдивее, искренней той, которую предлагают книги и газеты. Он имел право думать, что особенно искренна мудрость пьяных, а за последнее время ему казалось, что все люди нетрезвы.
Их встретил помощник начальника, маленькая,
черная фигурка с бесцветным, стертым лицом заигранной тряпичной куклы, с револьвером у
пояса и шашкой на боку.
Клим отодвинулся за косяк. Солдат было человек двадцать; среди них шли тесной группой пожарные, трое —
черные, в касках, человек десять серых — в фуражках, с топорами за
поясом. Ехала зеленая телега, мотали головами толстые лошади.
В скромном,
черном платье с кружевным воротником, с красной розой у
пояса, маленькая, точно подросток, Дуняша наполняла зал словами такими же простенькими, как она сама.
Нехлюдов прошел вперед. В середине стояла аристократия: помещик с женою и сыном в матросской куртке, становой, телеграфист, купец в сапогах с бураками, старшина с медалью и справа от амвона, позади помещицы, Матрена Павловна в переливчатом лиловом платье и белой с каймою шали и Катюша в белом платье с складочками на лифе, с голубым
поясом и красным бантиком на
черной голове.
Христос воскресе!» Всё было прекрасно, но лучше всего была Катюша в белом платье и голубом
поясе, с красным бантиком на
черной голове и с сияющими восторгом глазами.
Одет он был в желтый, истасканный архалук с
черными плисовыми патронами на груди и полинялыми серебряными галунами по всем швам; через плечо висел у него рог, за
поясом торчал кинжал.
Они говорили только, что если бы одеть его в новый жупан, затянуть красным
поясом, надеть на голову шапку из
черных смушек с щегольским синим верхом, привесить к боку турецкую саблю, дать в одну руку малахай, в другую люльку в красивой оправе, то заткнул бы он за
пояс всех парубков тогдашних.
Голова терпеть не может щегольства: носит всегда свитку
черного домашнего сукна, перепоясывается шерстяным цветным
поясом, и никто никогда не видал его в другом костюме, выключая разве только времени проезда царицы в Крым, когда на нем был синий козацкий жупан.
Нюрочка даже вскрикнула со страха. Это был Вася, подъехавший верхом на гнедом иноходце. Он держался в седле настоящим молодцом, надвинув
черную шапочку из мерлушки-каракулки на ухо. Синий бешмет перехвачен был кавказским серебряным
поясом.
Она была одета в темно-коричневый ватошник, ловко подпоясанный лакированным
поясом и застегнутый спереди большими бархатными пуговицами, нашитыми от самого воротника до самого подола; на плечах у нее был большой серый платок из козьего пуха, а на голове беленький фламандский чепчик, красиво обрамлявший своими оборками ее прелестное, разгоревшееся на морозе личико и завязанный у подбородка двумя широкими белыми лопастями. Густая
черная коса в нескольких местах выглядывала из-под этого чепца буйными кольцами.
Он был одет в полушубок, залитый дегтем, в лапти, за
поясом у него торчали
черные рукавицы и на голове мохнатая шапка.
Он дернул Лейбу за кушак и выпрыгнул из экипажа. Шурочка стояла в
черной раме раскрытой двери. На ней было белое гладкое платье с красными цветами за
поясом, с правого бока; те же цветы ярко и тепло краснели в ее волосах. Странно: Ромашов знал безошибочно, что это — она, и все-таки точно не узнавал ее. Чувствовалось в ней что-то новое, праздничное и сияющее.
Он был одет в послушничьем подряснике с широким монастырским ременным
поясом и в высоком
черном суконном колпачке.
На Джемме была широкая желтая блуза, перехваченная
черным кожаным
поясом; она тоже казалась утомленной и слегка побледнела; темноватые круги оттеняли ее глаза, но блеск их не умалился от того, а бледность придавала что-то таинственное и милое классически строгим чертам ее лица.
Барабанщик же Александровского оркестра — несменяемый великий артист Индурский, из кантонистов, однолетка с Крейнбрингом, — маленький, стройный старичок с
черными усами и с седыми баками по
пояс.
— Скажи, боярин, — спросил он, — кто этот высокий кудрявый, лет тридцати, с
черными глазами? Вот уж он четвертый кубок осушил, один за другим, да еще какие кубки! Здоров он пить, нечего сказать, только вино ему будто не на радость. Смотри, как он нахмурился, а глаза-то горят словно молонья. Да что он, с ума сошел? Смотри, как скатерть
поясом порет!
Серебряному было лет двадцать пять. Роста он был среднего, широк в плечах, тонок в
поясе. Густые русые волосы его были светлее загорелого лица и составляли противоположность с темными бровями и
черными ресницами. Короткая борода, немного темнее волос, слегка отеняла губы и подбородок.
И так как злость (даже не злость, а скорее нравственное окостенение), прикрытая лицемерием, всегда наводит какой-то суеверный страх, то новые «соседи» (Иудушка очень приветливо называет их «соседушками») боязливо кланялись в
пояс, проходя мимо кровопивца, который весь в
черном стоял у гроба с сложенными ладонями и воздетыми вверх глазами.
Плохо мне жилось, но еще хуже чувствовал я себя, когда приходила в гости ко мне бабушка. Она являлась с
черного крыльца, входя в кухню, крестилась на образа, потом в
пояс кланялась младшей сестре, и этот поклон, точно многопудовая тяжесть, сгибал меня, душил.
Собралась и Варвара в маскарад. Купила маску с глупою рожею, а за костюмом дело не стало, — нарядилась кухаркою. Повесила к
поясу уполовник, на голову вздела
черный чепец, руки открыла выше локтя и густо их нарумянила, — кухарка же прямо от плиты, — и костюм готов. Дадут приз — хорошо, не дадут — не надобно.
Почти всегда, как только Матвей подходил к мачехе, являлся отец, нарядный, в мягких сапогах, в
чёрных шароварах и цветной рубахе, красной или синей, опоясанной шёлковым
поясом монастырского тканья, с молитвою.
Изо дня в день он встречал на улицах Алёшу, в длинной, холщовой рубахе, с раскрытою грудью и большим медным крестом на ней. Наклоня тонкое тело и вытянув вперёд сухую
чёрную шею, юродивый поспешно обегал улицы, держась правою рукою за
пояс, а между пальцами левой неустанно крутя чурочку, оглаженную до блеска, — казалось, что он преследует нечто невидимое никому и постоянно ускользающее от него. Тонкие, слабые ноги чётко топали по доскам тротуаров, и сухой язык бормотал...
А Фока нарядился в красную рубаху,
чёрные штаны, подпоясался под брюхо монастырским пояском и стал похож на сельского целовальника. Он тоже как будто ждал чего-то: встанет среди двора, широко расставив ноги, сунув большие пальцы за
пояс, выпучит каменные глаза и долго смотрит в ворота.
Гаврила вошел не один; с ним был дворовый парень, мальчик лет шестнадцати, прехорошенький собой, взятый во двор за красоту, как узнал я после. Звали его Фалалеем. Он был одет в какой-то особенный костюм, в красной шелковой рубашке, обшитой по вороту позументом, с золотым галунным
поясом, в
черных плисовых шароварах и в козловых сапожках, с красными отворотами. Этот костюм был затеей самой генеральши. Мальчик прегорько рыдал, и слезы одна за другой катились из больших голубых глаз его.
Софья Николавна едва ли видала вблизи мордву, и потому одежда мордовок и необыкновенно рослых и здоровых девок, их вышитые красною шерстью белые рубахи, их
черные шерстяные
пояса или хвосты, грудь и спина и головные уборы, обвешанные серебряными деньгами и колокольчиками, очень ее заняли.
Масса эта, в огромной
черной медвежьей шубе с широким воротником, спускавшимся до самого
пояса, с аршинными отворотами на доходивших до пола рукавах, в медвежьих сапогах и большой собольей шапке, — вошла, рыкнула: «где?» и, по безмолвному манию следовавшего за ним енота, прямо надвинулась на смотрителя: одно мгновение — что-то хлопнуло, и на полу, у ног медвежьей массы, закопошился смотритель.
И радовался, что не надел каску, которую мне совали пожарные, поехал в своей шапке… А то, что бы я делал с каской и без шапки? Утром проснулся весь
черный, с ободранной рукой, с волосами, полными сажи. Насилу отмылся, а глаза еще были воспалены. Заработанный мной за службу в пожарных широкий ременный
пояс служил мне много лет. Ах, какой был прочный ременный
пояс с широкой медной пряжкой! Как он мне после пригодился, особенно в задонских степях табунных.
Явились две дамы — одна молодая, полная, с фарфоровым лицом и ласковыми молочно-синими глазами, темные брови ее словно нарисованы и одна выше другой; другая — старше, остроносая, в пышной прическе выцветших волос, с большой
черной родинкой на левой щеке, с двумя золотыми цепями на шее, лорнетом и множеством брелоков у
пояса серого платья.
В первом акте я выходил Роллером без слов, одетый в
черный плащ и шляпу. Одевался я в уборной Н. С. Песоцкого, который свою любимую роль Карла уступил молодому актеру Далматову. Песоцкий зашел ко мне, когда я, надев чулки и
черные трусики, туго перехватив их широким
поясом, обулся в легкие башмаки вместо тяжелых высоких сапог и почувствовал себя вновь джигитом и легким горцем и встал перед зеркалом.
Перед Новым годом у Анны Михайловны была куча хлопот. От заказов некуда было деваться; мастерицы работали рук не покладывая; а Анна Михайловна немножко побледнела и сделалась еще интереснее. В темно-коричневом шерстяном платье, под самую шею, перетянутая по талии
черным шелковым
поясом, Анна Михайловна стояла в своем магазине с утра до ночи, и с утра до ночи можно было видеть на противоположном тротуаре не одного, так двух или трех зевак, любовавшихся ее фигурою.
По воскресеньям Елена Петровна ходила с детьми в ближайшую кладбищенскую церковь Ивана Крестителя. И Линочка бывала в беленьком платье очень хорошенькая, а Саша в гимназическом —
черный, тоненький, воспитанный; торжеством было для матери провести по народу таких детишек. И особенно блестела у Саши медная бляха
пояса: по утрам перед церковью сам чистил толченым углем и зубным порошком.
Самойленко только немногих помнил по фамилии, а про тех, кого забыл, говорил со вздохом: «Прекраснейший, величайшего ума человек!» Покончив с альбомом, фон Корен брал с этажерки пистолет и, прищурив левый глаз, долго прицеливался в портрет князя Воронцова или же становился перед зеркалом и рассматривал свое смуглое лицо, большой лоб и
черные, курчавые, как у негра, волоса, и свою рубаху из тусклого ситца с крупными цветами, похожего на персидский ковер, и широкий кожаный
пояс вместо жилетки.
Игумен теперь оставался в одном подряснике из своей монастырской
черной крашенины, препоясанный широким кожаным
поясом, на котором висел большой ключ от железного сундука с монастырской казной. Игумен был среднего роста, но такой коренастый и крепкий.
Учитель гимназии вышел из сарая. Это был человек небольшого роста, толстый, совершенно лысый, с
черной бородой чуть не по
пояс; и с ним вышли две собаки.
Иезуиты все до одного были величайшие дураки, что он сам их всех заткнет за
пояс, что вот только бы хоть на минуту опустела буфетная (та комната, которой дверь выходила прямо в сени, на
черную лестницу, и где господин Голядкин находился теперь), так он, несмотря на всех иезуитов, возьмет — да прямо и пройдет, сначала из буфетной в чайную, потом в ту комнату, где теперь в карты играют, а там прямо в залу, где теперь польку танцуют.
В буднее время, осенью и зимой, гимназисты носили
черные суконные курточки (они назывались пиджаками), без
поясов, с синими погонами, восемью медными пуговицами в один ряд и красными петлицами на воротниках.
Анна Акимовна ходила по комнатам, а за нею весь штат: тетушка, Варварушка, Ннкандровна, швейка Марфа Петровна, нижняя Маша. Варварушка, худая, тонкая, высокая, выше всех в доме, одетая во все
черное, пахнущая кипарисом и кофеем, в каждой комнате крестилась на образа и кланялась в
пояс, и при взгляде на нее почему-то всякий раз приходило на память, что она уже приготовила себе к смертному часу саван и что в том же сундуке, где лежит этот саван, спрятаны также ее выигрышные билеты.
Руки совсем
черные, и блуза без
пояса лоснилась от масляной грязи.
Под конец он уже перестал кричать и только дышал часто-часто. И когда опять разверзла небо
черная молния, ничего не было видно на поверхности болота. Как я шел по колеблющимся, булькающим, вонючим трясинам, как залезал по
пояс в речонки, как, наконец, добрел до стога и как меня под утро нашел слышавший мои выстрелы бурцевский Иван, не стоит а говорить…
Тотчас же послышались торопливые шаги, и в столовую вошла Зина, высокая, полная и очень бледная, какою Петр Михайлыч видел ее в последний раз дома, — в
черной юбке и в красной кофточке с большою пряжкой на
поясе. Она одною рукой обняла брата и поцеловала его в висок.
— Чего ж ругать-то, — послышался мужской голос, и в дверь вошел с топором за
поясом черноватый мужик, такой же, как был Корней сорок лет тому назад, только поменьше и похудее, но с такими же
черными блестящими глазами.
Елена распустила длинные
черные волосы и осыпала их красными маками. Потом белая вязь цветов
поясом охватила гибкий ее стан и ласкала ее кожу. И прекрасны были благоуханные эти цветы на обнаженной красоте ее благоуханного тела.
За ними ряды послушников и трудников из мирян; все в
черных суконных подрясниках с широкими
черными усменными [Усма — выделанная кожа, усменный — кожаный.]
поясами.
Прибежала девочка — тоненькая, худенькая, лет тринадцати и лицом на
черного похожа. Видно, что дочь. Тоже — глаза
черные, светлые и лицом красивая. Одета в рубаху длинную, синюю, с широкими рукавами и без
пояса. На полах, на груди и на рукавах оторочено красным. На ногах штаны и башмачки, а на башмачках другие с высокими каблуками; на шее монисто, всё из русских полтинников. Голова непокрытая, коса
черная, и в косе лента, а на ленте привешаны бляхи и рубль серебряный.
А Жилину пить хочется, в горле пересохло; думает — хоть бы пришли проведать. Слышит — отпирают сарай. Пришел красный татарин, а с ним другой, поменьше ростом, черноватенький. Глаза
черные, светлые, румяный, бородка маленькая, подстрижена; лицо веселое, все смеется. Одет черноватый еще лучше: бешмет шелковый синий, галунчиком обшит. Кинжал на
поясе большой, серебряный; башмачки красные, сафьянные, тоже серебром обшиты. А на тонких башмачках другие толстые башмаки. Шапка высокая, белого барашка.
Матросский незатейливый туалет — мытье океанской соленой водой (пресной дозволяется мыться только офицерам) и прическа — занял несколько минут, и вслед затем вся команда, в своих белых рабочих рубахах с отложными широкими синими воротниками, открывавшими шею, в просмоленных белых штанах, у
пояса которых на ремешках висели у многих ножи в
черных ножнах, и с босыми ногами, выстраивается во фронт «на молитву».
Одета была она в
черное шелковое платье, подпоясана
черным шагреневым
поясом, на голову надет в роспуск большой
черный кашемировый платок.
Маленькие стрижки с визгом гонялись друг за другом по огромной комнате, а посреди залы, окруженная старшими и средними воспитанницами, стояла девочка лет четырнадцати в
черном траурном платье, сшитом, бесспорно, у очень дорогой портнихи, с большим креповым
поясом вокруг талии.