Неточные совпадения
Хлестаков. Черт его знает, что такое, только не жаркое. Это
топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы
почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Клим отодвинулся за косяк. Солдат было человек двадцать; среди них шли тесной группой пожарные, трое —
черные, в касках, человек десять серых — в фуражках, с
топорами за поясом. Ехала зеленая телега, мотали головами толстые лошади.
Когда Самгин выбежал на двор, там уже суетились люди, — дворник Панфил и полицейский тащили тяжелую лестницу, верхом на крыше сидел, около трубы, Безбедов и рубил тес. Он был в одних носках, в
черных брюках, в рубашке с накрахмаленной грудью и с незастегнутыми обшлагами; обшлага мешали ему, ерзая по рукам от кисти к локтям; он вонзил
топор в крышу и, обрывая обшлага, заревел...
Наконец, европеец старается склонить
черного к добру мирными средствами: он протягивает ему руку, дарит плуг,
топор, гвоздь — все, что полезно тому;
черный, истратив жизненные припасы и военные снаряды, пожимает протянутую руку, приносит за плуг и
топор слоновых клыков, звериных шкур и ждет случая угнать скот, перерезать врагов своих, а после этой трагической развязки удаляется в глубину страны — до новой комедии, то есть до заключения мира.
Здесь были шкуры зверей, оленьи панты, медвежья желчь, собольи и беличьи меха, бумажные свечи, свертки с чаем, новые
топоры, плотничьи и огородные инструменты, луки, настораживаемые на зверей, охотничье копье, фитильное ружье, приспособления для носки на спине грузов, одежда, посуда, еще не бывшая в употреблении, китайская синяя даба, белая и
черная материя, одеяла, новые улы, сухая трава для обуви, веревки и тулузы [Корзины, сплетенные из прутьев и оклеенные материей, похожей на бумагу, но настолько прочной, что она не пропускает даже спирт.] с маслом.
Вековые дубы, могучие кедры,
черная береза, клен, аралия, ель, тополь, граб, пихта, лиственница и тис росли здесь в живописном беспорядке. Что-то особенное было в этом лесу. Внизу, под деревьями, царил полумрак. Дерсу шел медленно и, по обыкновению, внимательно смотрел себе под ноги. Вдруг он остановился и, не спуская глаз с какого-то предмета, стал снимать котомку, положил на землю ружье и сошки, бросил
топор, затем лег на землю ничком и начал кого-то о чем-то просить.
Снова я торчу в окне. Темнеет; пыль на улице вспухла, стала глубже,
чернее; в окнах домов масляно растекаются желтые пятна огней; в доме напротив музыка, множество струн поют грустно и хорошо. И в кабаке тоже поют; когда отворится дверь, на улицу вытекает усталый, надломленный голос; я знаю, что это голос кривого нищего Никитушки, бородатого старика с красным углем на месте правого глаза, а левый плотно закрыт. Хлопнет дверь и отрубит его песню, как
топором.
[29 июня 1886 г., с военного судна «Тунгус», не доходя 20 миль до Дуэ, заметили на поверхности моря
черную точку; когда подошли поближе, то увидели следующее: на четырех связанных бревнах, сидя на возвышениях из древесной коры, плыли куда-то два человека, около них на плоту были ведро с пресною водой, полтора каравая хлеба,
топор, около пуда муки, немножко рису, две стеариновые свечи, кусок мыла и два кирпича чаю.
Вихров обернулся: это говорила m-lle Прыхина. Она тоже заметно как-то осунулась и как-то
почернела, и лицо ее сделалось несколько похожим на
топор.
Очаровательный вид этот разогнал на время
черные мысли, которые не оставляли Серебряного во всю дорогу. Но вскоре неприятное зрелище напомнило князю его положение. Они проехали мимо нескольких виселиц, стоявших одна подле другой. Тут же были срубы с плахами и готовыми
топорами. Срубы и виселицы, скрашенные
черною краской, были выстроены крепко и прочно, не на день, не на год, а на многие лета.
Из окна чердака видна часть села, овраг против нашей избы, в нем — крыши бань, среди кустов. За оврагом — сады и
черные поля; мягкими увалами они уходили к синему гребню леса, на горизонте. Верхом на коньке крыши бани сидел синий мужик, держа в руке
топор, а другую руку прислонил ко лбу, глядя на Волгу, вниз. Скрипела телега, надсадно мычала корова, шумели ручьи. Из ворот избы вышла старуха, вся в
черном, и, оборотясь к воротам, сказала крепко...
— Чего ж ругать-то, — послышался мужской голос, и в дверь вошел с
топором за поясом черноватый мужик, такой же, как был Корней сорок лет тому назад, только поменьше и похудее, но с такими же
черными блестящими глазами.
Был целою выше варяг головой,
Чернела как туча кольчуга,
Свистел его в саксах
топор боевой,
Как в листьях осенняя вьюга...
По небу ползли тяжелые
черные тучи: в горах шел снег. От фанзы Кивета поднималась кверху беловатая струйка дыма. Там кто-то рубил дрова, и звук
топора звонко доносился на эту сторону реки. Когда мы подошли к дому, стрелки обступили Глеголу. Он начал им рассказывать, как все случилось, а я пошел прямо к себе, разделся и сел за работу.
Едва держась на своем полете за воткнутый
топор, он быстро начал впадать от качания в шаманский азарт: ему чудились вокруг него разные руки:
черные, белые, медно-кованные и серебряные, и все они тянули его и качали, и сбрасывали, а он им противился и выкликал...
Направо и налево, по полугоре, на
черной притоптанной земле белели палатки, а за палатками
чернели голые стволы чинарного леса, в котором беспрестанно стучали
топорами, трещали костры и с грохотом падали подрубленные деревья.
Скоро нас снова тронули и, проведя несколько сот шагов без дороги, указали место. Справа виднелись крутой берег извилистой речки и высокие деревянные столбы татарского кладбища; слева и спереди сквозь туман проглядывала
черная полоса. Взвод снялся с передков. Восьмая рота, прикрывавшая нас, составила ружья в козлы, и батальон солдат с ружьями и
топорами вошел в лес.
Наряду с куполами храмов Божьих, подъезжавших и подходивших поражали высившиеся на площади, одна подле другой, несколько виселиц. Тут же были срубы с плахами и
топорами наготове, чернелось и место для костра. Виселицы и срубы были окрашены в
черную краску и выстроены прочно, видимо изготовленные на многие годы.
Вижу, народ зыблется в Кремле; слышу, кричат: „Подавайте царевну!..” Вот палач, намотав ее длинные волосы на свою поганую руку, волочит царевну по ступеням Красного крыльца, чертит ею по праху широкий след… готова плаха…
топор занесен… брызжет кровь… голова ее выставлена на позор
черни… кричат: „Любо! любо!..” Кровь стынет в жилах моих, сердце замирает, в ушах раздается знакомый голос: „Отмсти, отмсти за меня!..” Смотрю вперед: вижу сияющую главу Ивана Великого и, прилепясь к ней, сыплю удары на бедное животное, которое мчит меня, как ветер.