Лес, еловый и березовый, стоял на болоте, верстах в трех от слободы. Обилен сухостоем и валежником, он размахнулся в одну сторону до Оки, в другую — шел до шоссейной дороги на Москву, и дальше, за дорогу. Над его мягкой щетиной
черным шатром высоко поднималась сосновая чаща — Савелова Грива.
Неточные совпадения
Под покровом
черной, но прекрасной, успокоительной ночи, как под
шатром, хорошо было и спать мертвым сном уставшему матросу, и разговаривать за чайным столом офицерам.
Их статные, могучие стволы великолепно
чернели на золотисто-прозрачной зелени орешников и рябин; поднимаясь выше, стройно рисовались на ясной лазури и там уже раскидывали
шатром свои широкие узловатые сучья; ястреба, кобчики, пустельги со свистом носились под неподвижными верхушками, пестрые дятлы крепко стучали по толстой коре; звучный напев
черного дрозда внезапно раздавался в густой листве вслед за переливчатым криком иволги; внизу, в кустах, чирикали и пели малиновки, чижи и пеночки; зяблики проворно бегали по дорожкам; беляк прокрадывался вдоль опушки, осторожно «костыляя»; красно-бурая белка резво прыгала от дерева к дереву и вдруг садилась, поднявши хвост над головой.
Пугачев отдыхал в Сарепте целые сутки, скрываясь в своем
шатре с двумя наложницами. Семейство его находилось тут же. Он пустился вниз к
Черному Яру. Михельсон шел по его пятам. Наконец 25-го на рассвете он настигнул Пугачева в ста пяти верстах от Царицына.
Носильный одр сделал себе Соломон из лучшего кедрового дерева, с серебряными столпами, с золотыми локотниками в виде лежащих львов, с
шатром из пурпуровой тирской ткани. Внутри же весь
шатер был украшен золотым шитьем и драгоценными камнями — любовными дарами жен и дев иерусалимских. И когда стройные
черные рабы проносили Соломона в дни великих празднеств среди народа, поистине был прекрасен царь, как лилия Саронской долины!
Кое-где по горе криво стоят тихие берёзки и осины, а наверху, на краю оврага, растёт могучая сосна, выдвинула над нами широкие,
чёрные лапы и покрыла нас, как
шатром.
Отказ Фалалея от получения свободы из темницы ценой унижения Тении так сильно ее утешил, что она не только не боялась Тивуртия, но ощущала в душе усиленную бодрость, и это выражалось в ее игре на арфе. И хотя содержатель ночных
шатров так же, как Тивуртий, не одобрял ее целомудрия, но его ночные посетители были сострадательнее к горю бедной арфистки, и монеты из рук их падали к ногам Тении, а она собирала их в корзинку, где у нее, в зеленых листьях, лежал сухой
черный сыр и плоды для детей.
Вокруг было все тихо: синее небо расстилалось как ровно покрытый
шатер; солнце горело, в воздухе стоял зной; на белом карнизе рядком сидели и пели
черные дрозды.