Неточные совпадения
Однообразный и безумный,
Как вихорь жизни молодой,
Кружится вальса вихорь
шумный;
Чета мелькает за четой.
К минуте мщенья приближаясь,
Онегин, втайне усмехаясь,
Подходит к Ольге. Быстро с ней
Вертится около
гостей,
Потом на стул ее сажает,
Заводит речь о том, о сем;
Спустя минуты две потом
Вновь с нею вальс он продолжает;
Все в изумленье. Ленский сам
Не верит собственным глазам.
И ныне музу я впервые
На светский раут привожу;
На прелести ее степные
С ревнивой робостью гляжу.
Сквозь тесный ряд аристократов,
Военных франтов, дипломатов
И гордых дам она скользит;
Вот села тихо и глядит,
Любуясь
шумной теснотою,
Мельканьем платьев и речей,
Явленьем медленным
гостейПеред хозяйкой молодою,
И темной рамою мужчин
Вкруг дам, как около картин.
Слышал он только, что был пир, сильный,
шумный пир: вся перебита вдребезги посуда; нигде не осталось вина ни капли, расхитили
гости и слуги все дорогие кубки и сосуды, — и смутный стоит хозяин дома, думая: «Лучше б и не было того пира».
«Уж не несчастье ли какое у нас дома?» — подумал Аркадий и, торопливо взбежав по лестнице, разом отворил дверь. Вид Базарова тотчас его успокоил, хотя более опытный глаз, вероятно, открыл бы в энергической по-прежнему, но осунувшейся фигуре нежданного
гостя признаки внутреннего волнения. С пыльною шинелью на плечах, с картузом на голове, сидел он на оконнице; он не поднялся и тогда, когда Аркадий бросился с
шумными восклицаниями к нему на шею.
Она точно не слышала испуганного нытья стекол в окнах, толчков воздуха в стены, приглушенных, тяжелых вздохов в трубе печи. С необыкновенной поспешностью, как бы ожидая знатных и придирчивых
гостей, она стирала пыль, считала посуду, зачем-то щупала мебель. Самгин подумал, что, может быть, в этой
шумной деятельности она прячет сознание своей вины перед ним. Но о ее вине и вообще о ней не хотелось думать, — он совершенно ясно представлял себе тысячи хозяек, которые, наверное, вот так же суетятся сегодня.
Звон тарелок и ложек слился с
шумным говором
гостей, Кирила Петрович весело обозревал свою трапезу и вполне наслаждался счастием хлебосола.
Соседи рады были угождать малейшим его прихотям; губернские чиновники трепетали при его имени; Кирила Петрович принимал знаки подобострастия как надлежащую дань; дом его всегда был полон
гостями, готовыми тешить его барскую праздность, разделяя
шумные, а иногда и буйные его увеселения.
Становилось
шумнее. Запивая редкостные яства дорогими винами,
гости пораспустились. После тостов, сопровождавшихся тушами оркестра, вдруг какой-то подгулявший
гость встал и потребовал слова. Елисеев взглянул, сделал нервное движение, нагнулся к архиерею и шепнул что-то на ухо. Архиерей мигнул сидевшему на конце стола протодьякону, не спускавшему глаз со своего владыки.
Мать смотрела на сына с печалью в глазах. Глаза Эвелины выражали сочувствие и беспокойство. Один Максим будто не замечал, какое действие производит
шумное общество на слепого, и радушно приглашал
гостей наведываться почаще в усадьбу, обещая молодым людям обильный этнографический материал к следующему приезду.
В одной из квартир жил закройщик лучшего портного в городе, тихий, скромный, нерусский человек. У него была маленькая, бездетная жена, которая день и ночь читала книги. На
шумном дворе, в домах, тесно набитых пьяными людьми, эти двое жили невидимо и безмолвно,
гостей не принимали, сами никуда не ходили, только по праздникам в театр.
Когда все трое вышли к столу,
гости приняли их с самыми
шумными проявлениями своего восторга.
Сначала все ели молча; но дружки так усердно потчевали
гостей вином и брагою, что вскоре все языки пришли в движение и общий разговор становился час от часу
шумнее.
В главном доме было светло и так же тихо, не
шумнее, чем при обыкновенных
гостях, и в одно из раскрытых темных окон сильно пахло жасмином, только что расцветшим, сиренью и табаком.
В Балаклаве конец сентября просто очарователен. Вода в заливе похолодела; дни стоят ясные, тихие, с чудесной свежестью и крепким морским запахом по утрам, с синим безоблачным небом, уходящим бог знает в какую высоту, с золотом и пурпуром на деревьях, с безмолвными черными ночами. Курортные
гости —
шумные, больные, эгоистичные, праздные и вздорные — разъехались кто куда — на север, к себе по домам. Виноградный сезон окончился.
На другом конце стола председательствовал Шатров; по поручению хозяина он всех угощал и, зная наизусть его нрав, старался поддержать
шумную веселость
гостей; Шушерин усердно помогал ему.
У старогородского городничего Порохонцева был именинный пирог, и по этому случаю были
гости: два купца из богатых, чиновники и из духовенства: среброкудрый протоиерей Савелий Туберозов, маленький, кроткий, паче всех человек, отец Бенефисов и непомерный дьякон Ахилла. Все, и хозяева и
гости, сидели, ели, пили и потом, отпав от стола, зажужжали. В зале стоял
шумный говор и ходили густые облака табачного дыма. В это время хозяин случайно глянул в окно и, оборотясь к жене, воскликнул...
Если б князь был петербургский житель, он бы задал ему завтрак в 500 р<ублей>; если имел в нем нужду, даже пригласил бы его к себе на бал или на
шумный раут потолкаться между разного рода
гостями, но ни за что в мире не ввел бы <в> свою гостиную запросто человека постороннего и никаким образом не принадлежащего к высшему кругу; но князь воспитывался в Москве, а Москва такая гостеприимная старушка.
(Прим. автора)] опустела: уже иностранные
гости не раскладывают там драгоценных своих товаров для прельщения глаз; огромные хранилища, наполненные богатствами земли русской, затворены; не видно никого на месте княжеском, где юноши любили славиться искусством и силою в разных играх богатырских — и Новгород,
шумный и воинственный за несколько дней пред тем, кажется великою обителию мирного благочестия.
Где теперь этот Керим? Куда забросила его бродячая жизнь душмана? Не сдержал он своего слова. Не пришел в
гости. Забыл. Какое ему дело до новой куначки — скромной уруски девочки-подростка? Ему, известному своей отчаянной храбростью от Куры и Арагвы до Риона, до
шумной Койсу и других истоков Аварской страны!»
Для привычных
гостей двери стали на запоре, и опустел
шумный дотоле барский дом.
Это считалось дурным знаком, и
шумный говор
гостей на минуту смущенно смолк.
Весна дохнула на землю своим теплом и благоуханием, накинула зеленую сетку на рощи, ковры на луга, заговорила лепетом своих ручьев и
шумною речью своих водопадов, запела песнями любви и свободы своих крылатых
гостей. Пришло и лето. Ваня, в сопровождении Ларивона, посетил прежние любимые места свои; по-прежнему отзывалось в его сердце сердечное биение природы. Но не так часто уж гулял он: Ваня полюбил книгу.