— Пожалуй, вот случай с моим товарищем по полку, тоже бывшим поручиком павлоградского полка ван Бениненгеном. Его спас от смерти висевший у него на груди большой эмалированный крест. В кавалерийской атаке
японский офицер нанёс ему удар саблей, но удар пришёлся по кресту и был так силён, что вся эмаль с креста слетела, но это препятствие сделано то, что сабля соскользнула и у ван Бениненгена оказалось лишь разрублено левое плечо, а иначе бы была разрублена вся грудь…
Неточные совпадения
— Петровна у меня вместо матери, любит меня, точно кошку. Очень умная и революционерка, — вам смешно? Однако это верно: терпеть не может богатых, царя, князей, попов. Она тоже монастырская, была послушницей, но накануне пострига у нее случился роман и выгнали ее из монастыря. Работала сиделкой в больнице, была санитаркой на
японской войне, там получила медаль за спасение
офицеров из горящего барака. Вы думаете, сколько ей лет — шестьдесят? А ей только сорок три года. Вот как живут!
Офицерам всем принесли по ящику с дюжиной чашек тонкого, почти прозрачного фарфора — тоже от имени
японского государя.
Около городка Симодо течет довольно быстрая горная речка: на ней было несколько джонок (мелких
японских судов). Джонки вдруг быстро понеслись не по течению, а назад, вверх по речке. Тоже необыкновенное явление: тотчас послали с фрегата шлюпку с
офицером узнать, что там делается. Но едва шлюпка подошла к берегу, как ее водою подняло вверх и выбросило.
Офицер и матросы успели выскочить и оттащили шлюпку дальше от воды. С этого момента начало разыгрываться страшное и грандиозное зрелище.
Сто
японских лодок тянули его; оставалось верст пять-шесть до места, как вдруг налетел шквал, развел волнение: все лодки бросили внезапно буксир и едва успели, и наши
офицеры, провожавшие фрегат, тоже, укрыться по маленьким бухтам. Пустой, покинутый фрегат качало волнами с боку на бок…
— Не бойтесь, я вас не выдам. Вы такой же Рыбников, как я Вандербильт. Вы
офицер японского генерального штаба, думаю, не меньше, чем в чине полковника, и теперь — военный агент в России…
— Что же вы,
офицер, не раздеваетесь? — спросила женщина. — Скажите, дуся, отчего они вас зовут
японским генералом?
Сам капитан Любавин был еще молод. Его относительно солидный чин и знаменательный крестик Георгия, который он носил на груди, были приобретены им еще в
Японскую кампанию, где он отличился в рядах армии, будучи совсем еще юным
офицером. И горячий порыв обоих юношей-подростков тронул его до глубины души, найдя в нем, молодом и горячем воине, полное сочувствие.
Все вокруг давало впечатление безмерной, всеобщей растерянности и непроходимой бестолочи. Встретил я знакомого
офицера из штаба нашей армии. Он рассказал, что, по слухам, параллельно нашим войскам, за пятнадцать верст от железной дороги, идет
японская колонна.
Наш спутник, капитан Т., смотрел на все это и покусывал редкие усы. Это был боевой
офицер, с большим рубцом на шее от
японской пули. Ни в каких взглядах мы с ним не сходились, но все-таки он мне ужасно нравился; чувствовался цельный человек, с настоящим мужеством в груди, с достоинством, которое ни перед чем не сломится. Во всем, что он говорил, чуялась искренность и, главное, искание.
Мы ждали поезда на вокзале. Стояла толчея.
Офицеры приходили, уходили, пили у столиков. Меж столов ходили солдаты, продавали китайские и
японские безделушки.
Внесли солдата, раненного шимозою; его лицо было, как маска из кровавого мяса, были раздроблены обе руки, обожжено все тело. Стонали раненные в живот. Лежал на соломе молодой солдатик с детским лицом, с перебитою голенью; когда его трогали, он начинал жалобно и капризно плакать, как маленький ребенок. В углу сидел пробитый тремя пулями унтер-офицер; он три дня провалялся в поле, и его только сегодня подобрали. Блестя глазами, унтер-офицер оживленно рассказывал, как их полк шел в атаку на
японскую деревню.
Этот
офицер, штабс-капитан Святополк-Мирский, прикомандированный к 1 читинскому казачьему полку, раненый в кисть левой руки во время
японских событий, был послан генералом Мищенко, действующим в так называемом, восточном отряде, на разведки в тыл неприятеля с одним казаком.
В нём он рассказывает одному
офицеру, что обращался к
японским властям с просьбою разрешить его жене выехать из Порт-Артура, но получил категорический отказ.
Учреждённые не так давно в Петербурге интендантские курсы дали уже комплект знающих
офицеров, и армия на театре русско-японской войны делают все закупки сама.
Набросаю в заключение со слов одного
офицера картинку поимки
японского шпиона.
Не могу не поделиться с читателями рассказом одного из моих попутчиков-офицеров о судьбе
японского капитана Хирозе, погибшего при второй попытке заградить рейд Порт-Артура брандерами.
Автор писем не нахвалится обращением с ним русских властей,
офицеров и солдат и замечает, между прочим что на его здесь положении всецело оправдывается
японская пословица: «С ружьём — враг, без ружья — приятель».