Цитаты со словом «тяготевший»
Похожие цитаты:
Грех, который тяготеет над физиками, — то, что они не могут утратить своих знаний.
Из всех видов деспотизма самый страшный — деспотизм верования и системы. Большинство людей - рабы моды и нелепых обычаев.
Деспотизм есть ложное верование, таинство которого состоит в том, чтобы заключить всю нацию в одного человека.
Свобода и любовь в душе не разделимы,Но нет любви, не налагавшей уз.
Традиции всех прошедших поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых.
Верую, что с оживлением церковной жизни придут к нам многие, доныне чуждые нам.
Мыслимо ли, чтобы потомки людей, создавших европейскую цивилизацию, отказались от свободы и ... отдали себя во власть ... государства?
До сих пор в России не было самостоятельной истории философии, не было преемственного ряда философских миросозерцаний, развивавшихся друг из друга так, как это было в древней Греции или в Германии.
Искусство — это самая выразительная из всех известных форм индивидуализма. («Душа человека при социализме»)
Когда у какой-либо одной религии возникает претензия заставить все человечество принять ее доктрину, она становится тиранией.
Деспотизм бывает уделом выродившихся наций; они его заслуживают и подвергаются ему, не чувствуя его.
Неудавшиеся революции всегда влекут за собой ненавистные и мстительные правительства.
Свобода без власти над природою то же самое, что освобождение крестьян без земли.
Теология всегда заключает в себе какую-то философию, она есть философия, легализованная религиозным коллективом… Против свободы философского познания восстают именно философские элементы теологии, принявшие догматическую форму.
Наука — благодетельница человечества, благодаря ей рано или поздно падут требования всякой мистической веры и всех предрассудков.
Прогресс человеческий несет с собой смертельный приговор и религиозной идее, и религиозному чувству.
Пока не лишишься репутации, ни за что не поймешь, что это было за тяжкое бремя, и что такое — истинная свобода.
В несчастье нередко вновь обретаешь покой, отнятый страхом перед несчастьем.
Борьбу за свободу я понимал прежде всего не как борьбу общественную, а как борьбу личности против власти общества.
Демократический деспотизм бывает самым нестерпимым: он плодит тиранов.
Что такое болезнь, как не стеснённая в своей свободе жизнь?
Свобода без социализма — это привилегия, несправедливость; социализм без свободы — это рабство.
Общественная эмансипация еврея есть эмансипация общества от еврейства.
Архитектура — выразительница нравов.
Мне кажется, что писатель, имеющий в виду не одни интересы минуты, не обязывается выставлять иных идеалов, кроме тех, которые исстари волнуют человечество. А именно свобода, равноправность и справедливость.
(О шахматном движении в СССР) с периодом политического угнетения одни ищут в шахматах забвения от повседневного произвола и насилия, а другие черпают в них силы для новой борьбы и закаляют волю.
Народ, привыкший жить под властью государя и благодаря случаю ставший свободным, с трудом сохраняет свободу.
Если люди позволят государству решать, что им есть и какие лекарства принимать, то тела их вскоре будут в таком же печальном состоянии, что и души живущих под гнётом тирании.
Любой тирании, чтобы утвердиться, нужно лишь молчание гражданского общества.
Лютерано-реформатские (частью и католические) противоречия уже не являются подлинными («Письма другу», август 1944)
Вся политическая борьба носит какое-то печальное, но тяжелое недоразумение, не замечаемое борющимися сторонами. Люди отчасти не могут, а отчасти не хотят понять друг друга и в силу этого тузят один другого без милосердия.
Чем больше мы размышляем о догмах и принципах религии, тем более мы убеждаемся, что их единственная цель состоит в защите интересов тиранов и духовенства в ущерб интересам общества.
Честолюбие — всепоглощающее желание быть поносимыми врагами при жизни и выставляемыми на посмешище друзьями после смерти. (
Перевод А. Вышемирского)
Моя цель заключается в том, чтобы примирить всех французов на основе крепкой власти, морали, национальной гордости и любви к трудолюбивым и страдающим классам.
Принуждение неразлучный спутник всякого общества, и всякое общество требует жертв, которые оказываются тем тяжелее, чем ярче наша собственная индивидуальность.
Путешествия по дальним странам открыли мне местный, временный характер ересей и расколов и вечный, универсальный характер Церкви.
«Не то, чтобы коммунизм был плох сам по себе, но в Америке все это кажется еще менее связанным с реальностью, чем католичество в Англии» (из письма 1930 года).
Общество и человек есть враги, зависящие друг от друга, и труд писателя сводится к вечному определению и защите этого парадокса — не позволяя, упаси Боже, ему разрешиться.
Не русское самодержавие должно приспособляться к народному представительству (началу, уравновешивающему влияние профессионального элемента и потому выгодному для монархического принципа и народной жизни), а последнее к первому.
В каждом государстве жажда славы растет вместе со свободой подданных и уменьшается вместе с ней: слава никогда не уживается с рабством.
Великая трагедия истории русской радикальной интеллигенции: её лучшие представители, не задумываясь, приносили себя в жертву освобождению народа, а он оставался глух к их призывам и иногда готов был побивать их камнями...
Вся жизнь чувства состоит только из суеверия.
Суеверие опасно, допускать его существование — в этом даже есть известная трусость. Относиться к нему терпимо — не значит ли это навсегда примириться с невежеством, возродить мрак средневековья? Суеверие ослабляет, оглупляет.
Я берёг не самодержавную власть, а Россию. Я не убеждён, что перемена формы правления даст спокойствие и счастье народу.
Истинною силою всякой – и особенно парламентской – работы является нравственный характер. Вот основной ценз, решающий судьбу страны. Нужны честные люди, иначе все рушится.
Я убеждён, что наше время возлагает на писателя особую ответственность.