Хороший доктор для плохой девочки

Аглая Алая (2024)

Всю жизнь я была хорошей девочкой: училась, работала на износ, безропотно брала все дежурства. Только для того, чтобы в очередной раз меня обошли повышением. И мне надоело быть хорошей. Я решила стать плохой. Очень плохой. И у меня есть план.Вершинин — врач от Бога, настоящее светило медицины. Он способен сделать невозможное. Все пары города стоят в очереди к нему на приём, чтобы он подарил им наконец-то долгожданного ребёнка.И теперь он сделает это для меня. Я так хочу. И мне нечего терять.

3

— Что?! — не верю я свои ушам. — Что значит «нет»?! — смотрю я на своего босса Игоря Олеговича.

— Аделаида Семёновна, вы свой трудовой договор вообще открывали? — спокойно отвечает он мне.

— Ну так, просматривала, — пожимаю плечами я.

Я же всё-таки врач, а не юрист.

— А что там такого особенного? — решаю уточнить я, усаживаясь поглубже в кресло.

И готовая уже морально к неприятным новостям.

Вечно со мной что-то не то случается!

— А вот там как раз очень подробно описано, что поскольку вы имеете дело с уникальными авторскими технологиями и научными разработками, то, во-первых, вы подписывали контракт о неразглашения, а во-вторых, вы можете уволиться, предварительно уведомив меня не позднее чем за шесть месяцев.

— Это целые полгода?! Да что это за условия такие?! — как будто в первый раз слышу я это всё.

Хотя припоминаю, что когда я поступала на работу к Вершинину, то что-то такое мне объясняли в отделе кадров, но я была такая окрылённая мечтой работать со светилом науки, что пропустила все эти юридические тонкости мимо ушей.

Точнее, я даже и подумать не могла, что мне вообще когда-то захочется уволиться. Уйти от него.

— Это стандартные условия для подобных учреждений, — растягивает губы он в своей обычной деловой улыбке.

И его тёмно-синие глаза мне сейчас кажутся практически чёрными. Бездонными.

— Мы должны быть уверены, что они не перейдут к нашим конкурентам, и поэтому полгода — это как раз достаточный срок, чтобы разработать новые протоколы лечения.

— Так я же эти протоколы вместе с вами и разрабатывала, — бормочу я.

— Вот именно, — холодно отрезает Вершинин. — Где гарантии, что где-нибудь через пару месяцев они не всплывут в какой-нибудь клинике швейцарской медицины, — внимательно изучает он меня.

Откуда он вообще может знать, что меня давно туда зазывают на работу?! Тем более я им не давала согласия, и она первые вышли на меня!

— И кроме того, — вдруг очень холодно и жёстко смотрит он на меня.

Встаёт со своего места и медленно подходит ко мне, словно решаясь на что-то.

И плюхает у меня перед носом пачку бумаг.

— Аделаида Семёновна, посмотрите, это ваша подпись? — указывает он своим тонким ухоженным пальцем на синюю закорючку.

У меня всё расплывается перед глазами.

— Подпись моя, — еле выдавливаю я из себя. — А бумаги — нет.

— И как же такое может быть, а? — покачивается он надо мной всем своим высоким подтянутым телом.

И ледяной холод окатывает меня с головой.

— Как ваша подпись вообще могла оказаться на акте закупок дополнительных препаратов для эпидуральной анестезии? — слышу я голос где-от надо мной, а у самой перед глазами расплываются строчки со словами фентанил, морфин, клофелин…

— Я не знаю… — поднимаю я глаза на главврача. — Но я же всегда ставлю свою подпись в закупках лекарств, но здесь, без согласования с вами, такие сильные препараты, я просто не могла…

— Вот именно, не могли, — усаживается он напротив.

Совсем рядом.

Но теперь его близость не вызывает во мне обычный трепет.

Моя голова раскалывается.

Здесь должна быть какая-то ошибка…

Кладёт руку на мою ладонь, и я поднимаю глаза на Вершинина.

— Теперь вы понимаете, что при всём моём желании я не смог бы вас назначить заведующей отделением, — смотрит он на меня.

Изучает.

Не верит больше мне.

— Но я не смогла бы так поступить с вами! — чуть ли не со слезами в голосе восклицаю я. — Разве вы мне не верите?!

— Мне очень хотелось бы верить вам, Аделаида Семёновна, — с нажимом произносит он. — Но откуда тогда ваше внезапное желание уволиться? Именно сегодня? — сверлит он меня взглядом.

«Да потому что я отдала тебе лучшие годы своей жизни и карьеры!» — хочется крикнуть мне в его лицо, но я лишь сдержанно отвечаю:

— Потому что я думаю, что в наших профессиональных отношениях пора поставить точку. Мы больше ничего не сможет дать друг другу. Пора двигаться дальше, — спокойно отвечаю я, хотя внутри всё переворачивается от этих слов.

Такие слова обычно говорят любовнику при расставании, а не своему начальнику!

— К тому же, — вдруг решаюсь я выложить ему все карты на стол: — Я не просто так выбрала своей специализацией гинекологию. Я не просто так пришла работать к вам в клинику.

— И почему же? — поднимает удивлённо одну бровь Вершинин.

Знак крайней заинтересованности! Я так хорошо уже изучила его за эти годы.

— Да потому что у меня проблемы! — выпаливаю я.

Всё то, что копила в себе все эти годы. Всю свою жизнь.

Сапожник без сапог.

— Да потому что я не могу иметь детей, — понижаю я голос до шёпота, словно это что-то такое постыдное, в чём никому нельзя признаваться.

Хотя так оно и есть.

Ведь предназначение женщины — это дарить жизнь!

И я помогла это сделать тысячам женщин.

Но только не себе.

И моё сердце разрывается от тоски и боли.

— Я пришла к вам в клинику, потому что я очень-очень сильно надеялась когда-нибудь забеременеть, — выдавливаю я из себя сухие слова. — Но со временем потеряла надежду окончательно, понимаете? — смотрю я на своего босса.

Которого когда-то считала всесильным.

Но больше так не считаю.

И почему бы мне не заняться карьерой, если вокруг все только ей и занимаются?

— Ну хорошо, — вдруг медленно тянет Игорь Олегович, и я с удивлением смотрю на него.

Он согласился меня отпустить? Просто так? Вот так легко?!

— Я помогу вам. Я сделаю вам ребёнка.