Обречëнная быть

Аксинья Цареградова (2024)

Девушка из мегаполиса становится учителем в сельском детском доме. Она всячески помогает подросткам, ей даже удаётся избавить целое село от маньяка, но единственное, что ей не удаётся — это направить на благие дела циничного и не по годам умного юношу, виртуозно играющим чужими судьбами. Современный социально-философский роман, заставляющий задуматься о смысле жизни через призму действий циничного подростка, чьи размышления главная героиня стремится направить в верное русло. Первая любовь, жажда жизни, боль потери и стремление к совершенству знакомы и близки каждому читателю.

Глава К

Вере действительно нравилась её работа. Сочинения детей были очень разные, к сожалению, весьма скудные по содержанию и с изобилием ошибок. Вера понимала, что детям не хватает развития, не хватает воображения, не хватает интеллекта, чтобы написать достойное сочинение, более того, дети здесь не просто ленивы, как многие обычные дети, но к лени добавляется ещё и столь раннее разочарование в жизни, они не видят смысла в постижении наук и приобретении знаний, полагая, что многого они всё равно не добьются. И откуда же взять энтузиазм? Вера чувствовала, как некоторых откровенно не волнует их успеваемость, этому подрастающему поколению сложно было внушить что-либо о пользе учения, но тем не менее Вера старалась, была самоотверженна и креативна в плане подачи материала и работы над ошибками. Так она думала, а, в сущности, она ничем не отличалась от других учителей, только лишь своей молодостью и как ни странно весёлостью. На одном из последних уроков Вера заметила как многие сутулятся, облокачиваются на руку или на соседа или просто в какие-то моменты кладут голову на парту. Вера не делала замечаний, только в определённые моменты просила их особого внимания. Только две девочки за первой партой всегда радовали Веру своим стремлением к знаниям, прямой осанкой и готовностью ответить. Хоть кому-то она здесь была небезразлична… Вера ошибалась — она всем здесь была интересна…

Но, возвращаясь домой, Вера думала совсем о другом.

Размышления её были следующими: “Если человек сидит в удобном для него положении, это означает, что его мозгу легче воспринимать и обрабатывать информацию. Но… лучше было бы иметь привычкой сидеть прямо, не наклоняя голову и не подпирая рукой. Просто школа начальная выматывает нас и сидение прямо становится для многих тяжёлым и ненавистным, поскольку учителя нам это приказывают или требуют этого от нас. Мы раздражаемся. А дома, пока родители не видят, сидим и делаем уроки (если делаем, конечно) в удобной для нас позе. И все эти гимнастики, бассейны — они никогда уже не смогут привить нам любовь к сидению с прямой спиной. Читаем книгу, смотрим фильмы мы уже в привычных для нас позах, чаще всего вредоносных здоровью. К сожалению. Ребёнок должен полюбить сидеть прямо, получать от этого удовольствие, чувствовать себя комфортно, а не видеть в этом насилие, давление и сложность. Сидеть прямо — это естественно, удобно и приятно. Вот как это должно быть. И эту привычку следует вырабатывать с малолетства. Но раз уж здесь это не так, то не будем дёргать этих ребят, заставлять их, раздражать своими наставлениями. Мне же нужно им знания дать, и чтобы они их легче восприняли, следует не принуждать их, не делать замечания и создать благоприятную атмосферу в целом.”

После очередного урока по литературе Миша подошёл к учительнице.

— Я все эти дни имел слабость раздумывать над вашим простым, но всё же интересным высказыванием. О ценностях потерь, — уточнил он. — Вы дерзнули это высказать даже в форме совета. Хм…

Вера молча с удивлением посмотрела на Мишу — её поразило, как он легко, но мастерски выстроил фразу, а ведь многие здесь и трёх слов связать не могут.

— Знаете в чём бесполезность ваших замечательных изречений?

“Дерзит”, — подумала Вера, но не придала этому значение.

— Бесполезность их в том, что не та аудитория перед вами. Кто мы и что нам терять? Свободу? Выбор? Надежду? Мечту? — он на секунду замолчал. — Всё что мы могли, мы уже потеряли. И, позвольте заметить, даже не оценили. Слишком маленькие были. Но, впрочем, сказанное вами трогает.

Вера не заметила, как он вышел из класса, её приятно взволновала хорошая речь ученика.

Вечерами, после проверки контрольных и домашних заданий своих учеников, Вера находила себя скучающей. Она то придавалась своим школьным воспоминаниям, воспоминаниям о Егоре, безусловно, то представляла как бы она жила в будущем. Порою в часу одиннадцатом у неё с бабушкой случались прекрасные беседы, беседы обо всём: о далёком, о близком, о родном, о чужом, о природе, книгах, картинах, фильмах. Вера иногда думала, что никакой пользы и никакого толка в этих самых минутах нет, ведь она не делает не для кого ничего доброго в такие моменты (но и ничего дурного тоже, а ведь если не дурно, значит — это хорошо?), но они были такими приятными. Иногда беседы случались и на четверых, иногда они с Машей сидели у неё в комнате, разговаривали, порою переходя на шёпот, а порою безудержно и громко смеясь. Часто по вечерам Маша ходила гулять с друзьями. Постепенно, Вера и сама не могла вспомнить того поворотного момента, когда отношения между ней и Машей завязались, и сейчас Вере казалось, что она становилась довольно близким другом Маше. Вера поражалось тому, насколько открытыми и ранимыми могут быть дети в таком возрасте. Неужели она сама была такой?

Но в один вечер Машу как будто подменили. Тогда она собралась гулять в компании, в которой был мальчик “безумно нравившейся” ей, как она выражалась. Это уже не первая её симпатия, и не первое свидание, и Маша знала, как опять же она выражалась: “кое–какой толк в отношениях”. Этого мальчика позвали по просьбе Маши как бы невзначай.

Маша накрасилась, надела одну из своих любимых кофточек, и только, когда Вера зашла к ней напомнить, что они вместе планировали на сегодняшний вечер приготовление пирога, вспомнила об этом и сдержанно улыбнувшись, извинилась. Вера не то чтобы была обижена, ей стало как-то больно. Ведь она так хотела провести время с Машей, научить её чему-то, поговорить с ней о сокровенном, Маша стала ей как младшая сестра, за которую Вера невольно чувствовала, что несёт ответственность. Вера была отрешена, и будто что-то предчувствуя (а так случается с некоторыми больными, — их чувствительность становится тоньше) старалась уговорить Машу не уходить. Маше это не понравилось — завязался напряжённый разговор, исходом которого стало следующее.

Вера выбежала из дома вслед за племянницей.

— Стой! Не права ты! — выкрикнула взволнованная Вера, держась слабеющей рукой за ручку двери.

Маша на секунду остановилась, качнула головой и пошла дальше.

Никому ведь не покажется странным или необычным крикнуть"постой", а потом уже остановившемуся, переведя дух, тихо, но с волнением сказать то самое главное, ради чего останавливали. Но тут все вышло по–другому, и сложно представить как красивую фразу, истинную по своему содержанию, сложную по конструкции можно прокричать. Но Вера именно прокричала, потому что эта мысль пульсировала у нее в голове, как бьется сердце у взволнованного человека. Она чуть пробежала и прокричала фразу, которую, возможно лучше было бы сказать тихо и проникновенно:

— Для того, чтобы почувствовать глубинные чувства, испытать истинную любовь, к этому нужно быть готовым, но не стоит практиковаться на мимолётных романах — они отнимут первозданную чистоту этого прекрасного чувства! — воплем издалась эта фраза из Веры.

Её услышали, наверное, не только соседи, но и жители других домов в округе. Сколько было мощи в этой фразе! И сколько было в ней правды!

Вера иссякла. Кажется, с этой фразой она отдала всю свою жизненную энергию этому миру, состоящему из нескольких домов. Но, выходит, в несколько раз сильнее должна будет вернуться ей эта жизненная энергия.

Маша остановилась. Ей захотелось посмотреть на расчувствуювшуюся тетю, доведенную до этого состояния ее же самой. Она обернулась и увидела ее, чуть согнувшуюся, в позе мольбы. Маша призадумалась и быстрыми шагами устремилась к ней.

— Вер, Вер, а что разве у тебя до Егора никого не было? А? — произнесла она, подойдя к тете.

— Нет. — уверенно ответила Вера.

— Нет, я не в этом смысле, — чуть смутившись сказала она. — В смысле что никогда ты не встречалась что ли ни с кем до него? Никогда не влюблялась?

— Нет.

— И что поцелуйчиков даже на спор не было? И в бутылочку никогда не играла?

— Какой спор? Ну, в бутылочку пару раз играла, но это давно было, и такие подростковые глупости редко кого обходят.

— А может быть ты просто жалеешь, что любила лишь однажды?

— Я до сих пор люблю. Конечно, не жалею. Я бы тогда не смогла полюбить так сильно.

— А я хочу! — отрезала Маша. Хочу влюбиться по уши. Сейчас. Окрыленной ходить, понимаешь? И даже пусть мое сердце пострадает, израсходуется, как ты сказала, но зато это чувство прекрасно, и я хочу этого сейчас! Чего я ждать должна?! И что дальше будет, кто знает?

— Ты осознаешь это только потом, видимо… — выпрямляясь и отводя взгляд в сторону, произнесла Вера.

— Ну и ладно! Я хочу чтоб у меня был парень и все.

Маша с вызовом, характерным для совсем молодых еще девочек, посмотрела на Веру. Затем быстро улыбнулась, как бы на прощание, и пошла. Вера с грустью посмотрела ей вслед и тихо произнесла:

— Жаль тебя. Да и только.

Но вдруг Вера увидела, как Маша резко остановилась, развернулась и пошла обратно к Вере.

Подойдя, она смело и несдержанно спросила:

— А жила тогда?

Вера не сразу поняла, что хотела сказать Маша и она, заметив это, пояснила:

— Жила ли ты, когда твои подружки по вечерам лазили со своими парнями по крышам, пили вино, шутили и целовались? А ты сидела дома целыми днями, смотрела сериалы и пыталась писать сценарии? Я знаю, знаю, как ты проводила время. Скучнее некуда. И я знаю, что тебя по-любому грызла досада, что у твоих одноклассниц были парни, их отпускали в клубы. Ты до Егора ни с кем не встречалась. А я так не хочу, хочу переполненную событиями юность! Пусть в ней будут ошибки, но зато не у телека лучшие года свои проведу!

Маша помолчала.

— Что сериальчики с глупыми шутками не так пагубны для души как курение травки на ветру на крыше Питера? — съязвила она. — А? Ты ж за душевным, так сказать, восстановлением приехала? Я уже насиделась у телека, мама только сейчас разрешила мне до десяти, до одиннадцати гулять, раньше всегда в восемь загоняла. А самое интересное после восьми в тусовках и начинается. Других и на ночёвки пускают. А я хоть сейчас повеселюсь.

— Ну да… хочешь выпить какой-нибудь дряни до рвоты? В ментовку угодить? Этим часто тусовки заканчиваются.

— О-о, не учи меня жизни! Сама ещё только из гнёздышка выпорхнула. — выпалила Маша, — и как они тебя отпустили…

Маша повернулась и, сделав несколько шагов навстречу приключениям, остановилась и вернулась к Вере:

— И чего ты приперлась сюда? Вправлять мозги своим ухоженным Петербургом мышлением? О, как я завернула, — сама себе удивилась Маша. — Слушай, тех, кого ты, как тебе кажется, учишь жизни, знают ее лучше тебя раз в тысячу. Да, они жили и живут, как скоты, ничего святого. И выше им не стать. Но! — Маша подошла ближе к Вере. — Они жили и живут. И тут ты такая просвещенная благовоспитанная преподавать им приехала. Да выучат они твой русский! И без тебя литру почитают, а много им и не надо: писать умеют, кто такой Пушкин — знают и ладно. Но, нет, ведь их надо просвещать, у них есть таланты, они способны стать кем-то больше, чем работниками завода и привокзальных забегаловок! Конечно, могут! Но только без твоего просвещения. Обогатиться они могут и пришив кого-нибудь и обокрав умело! На местных нариков работать могут. Пробьются. Чего ты сюда проповедовать приехала? Доживала бы уже у себя спокойно…

У Веры отключился слушательный аппарат, так как рефлексия напала на неё, и печаль окутала разум. Действительно, что она здесь делает? Ради чего она здесь?

Маша заметила, что Вера как-то проникновенно и грустно вглядывается куда-то вдаль, и не замечает её. Маша пожала плечами, быстро выдохнула и пошла прочь. Вера посмотрела ей вслед и заметила, как та скрылась в наступающих сумерках. Заключительные слова Маши совсем убили последний слабый огонек надежды в Вере на нужность своего существования.

Маша пришла домой в начале первого. Она была встречена воплем мамы и укором бабушки. Маша молча всё выслушала, оглядела обеих и попросила расступиться, дабы подняться к Вере на чердак. Это вызвало новый всплеск эмоций мамы и покачивание головой бабушки. Маша и сама понимала, что Вере нужен покой и вполне вероятно, что она уже давно уснула, но всё же желание поделиться с ней пережитым взяло вверх и она, несмотря на негодование матери поднялась к ней.

Вера подрёмывала, держа в руках всё тот же сборник рассказов Чехова, глубокий сон вот-вот должен был подступить к ней, но чуткость её дремоты мгновенно распознала лёгкий стук кулачка Маши в дверь. Вера отозвалась — Маша вошла и плотно закрыла за собой дверь. Вера приподнялась на кровати. Маша выглядела какой-то потерянной. Волосы её растрепались, а кофта как-то небрежно была сдвинута с левого плеча. Вера вопросительно посмотрела на неё.

Маша съёжилась.

— Ты была права. — тихо и с грустью произнесла Маша, направляясь к окну. Оно было открыто настежь — ночи в этом краю очень тёплые. Маша аккуратно присела на подоконник, что в принципе мало походило на него и сложила руки в ладони. Лунный свет освещал Машу. Картина была по истине завораживающая: витражное окно приняло удивительное очертание и бросало различные по цвету оттенки. Наряд Маши в лунном свете выглядел впечатляюще.

— Сначала всё было нормально. — продолжила Маша. — Мы всей компанией гуляли, выпили немножко, шутили. А потом ребята начали расходиться. Я обрадовалась, — мы с ним остались наедине. Я думала, мы мило побеседуем, посмеёмся вдвоём, а он взял… и начал руки свои распускать…

Вера покачала головой и с сочувствием посмотрела на Машу.

— И что дальше? — тихо спросила она.

— Я пришла домой.

— Да… долго вы гуляли.

— Из него ещё столько мата лезло… — Машу передёрнуло.

Он мне кофточку порвал — сказав это, Маша поправила её, но она снова съехала с плеча.

— Вер, — проникновенно произнесла Маша, и чуть помолчав продолжила:

— Ты прости меня.

Сказав это, она слезла с подоконника, подошла к Вере и села к ней на кровать.

— Ну что ты, милая! — Вера обняла её. — А что ж ты со всеми ребятами не пошла?

— Но он мне так нравился, я и не против была, но не так сразу же. Ну! Где романтика, где нежные слова…

— И, слава Богу, что их не было.

— Я разочарована.

Вера прижала Машу к себе и та положила голову ей на плечо:

— Он просто понял, что нравится тебе и решил взять своё.

— Ну да. Какая ты умная, Вера!

— Я? — Вера рассмеялась, — да я ещё большей дурочкой в твоём возрасте была, но к счастью, не влюблялась.

— Ты прощаешь меня? — Маша подняла голову и посмотрела на Веру блестящими от слёз глазами.

— Да, прощаю, конечно. Только не плачь.

— Хорошо.

— И так поздно домой больше не приходи.

— Да лучше утром.

— Нет. — улыбнулась Вера.

— И прости меня ещё… — она потупила взгляд. — В общем, ты огромная молодец, что приехала сюда!

Огонёк надежды снова вспыхнул и стал сильнее. Быть может для того, чтобы стать сильнее, его и нужно было и вовсе потушить, чтобы зародился новый, иной…